— Наверное, ты не сразу решилась выйти на дневной свет? — небрежно произнесла она.
Бриджит замерла.
— Нет.
Она хорошо помнила, как лежала, сжавшись в кровати, с единственным желанием — укрыться от всех. Как впервые робко спустившись в парк, щурила глаза, словно человек, который много времени провел во тьме.
— Я придумала, — неожиданно призналась Руби и спросила: — Кстати, ты давно не видела себя в зеркале?
Она вытащила откуда-то мутный осколок и протянула Бриджит. Заглянув в него, та вздрогнула. Из зеркала глядело странное, бледное, худое создание с растрепанными, напоминавшими мочалку волосами: то ли девушка, то ли старуха. Но в глазах, пронзительно-зеленых глазах, теплилась жизнь. Бескровные губы шевельнулись, и существо ответило, то ли Руби, то ли самой Бриджит:
— Хорошо. Поступай, как считаешь нужным.
По вечерам доктор Брин обычно делал второй обход. Он редко задерживался в палатах, где содержались меланхолики, но в этот раз Руби была настроена игриво и не желала его отпускать.
Она встала и подошла к доктору, подметая пол подолом ветхого одеяния. Ее взор излучал лукавство, а на губах сияла улыбка.
— Если вы снова не пропишете мне каннабис, я впаду в такую меланхолию, какой еще не видывали стены вашего госпиталя!
Доктор принужденно засмеялся.
— Дорогая Руби! Полагаю, вы никогда не утратите способность радоваться жизни.
— Я давно ее потеряла, поскольку здесь нет никаких развлечений. Я лишена привычных удовольствий. Скажем, возможности… потанцевать. А как вы относитесь к танцам?
Не дожидаясь ответа, она схватила его за руки, затем бесцеремонно обняла и попыталась сделать несколько па. Зная ее склонности, доктор Брин опасливо отшатнулся, а Руби расплылась в притворной улыбке.
— Не беспокойтесь. Все самое ценное останется при вас.
Когда он ушел, она немного подождала, после чего показала Бриджит блестящий ключ.
— Надеюсь, я не ошиблась. Я не раз видела, как он отпирал небольшим ключом комнату, где хранятся записи наших судеб.
Бриджит с благодарностью смотрела на соседку. То, что рядом находится человек, проявляющий к ней истинное участие, внушало ощущение безопасности и опоры. Руби не пыталась развеселить ее или утешить, вместе с тем ее присутствие чудесным образом поддерживало, бодрило.
Бриджит не знала, плохой или хороший человек доктор Брин, однако порой, когда он пытался с ней побеседовать, его улыбка ранила ее душу, и она испытывала чувство вины за то, что она — такая, какая есть, что с нею что-то не так.
Они с трудом дождались наступления ночи. В предвкушении настоящего приключения Руби дрожала от нетерпения.
Бриджит сидела на кровати в полотняной рубашке, обняв колени руками. Прежде она радовалась ночи, потому что когда на землю опускалась тьма, сон обволакивал ее, как пелена тяжелой воды, и ее собственный мрак сливался с мраком небес. Но сегодня все было иначе. Сегодня ночь могла подарить ей свет.
Госпитали, выстроенные по плану Киркбрайда, были хороши всем, кроме одного: их корпуса были настолько велики, а коридоры длинны, что дабы дойти из одного конца клиники до другого, персоналу требовалось не менее получаса.
Врачей и сестер не хватало, потому по ночам большинство из них дежурило близ палат с буйными больными, тогда как меланхолики были предоставлены сами себе.
Руби взяла Бриджит за руку и вышла в коридор. Пол холодил босые ноги; шаги казались бесшумными, словно по госпиталю брели не живые люди, а скользили бесплотные тени. В белых рубашках, с распущенными по плечам волосами и бледными лицами они впрямь походили на привидения.
Хотя окна казались огромными, мрак за ними был настолько плотным, что могло почудиться, будто стекла замазаны черной краской. Когда Руби и Бриджит свернули в другой коридор, стало светлее. По полу протянулись желтые полосы — отсветы одинокого фонаря, озарявшего пустынный двор.
Где-то слышались голоса — обитатели госпиталя жили своей ночной жизнью. Сколько раз Бриджит просыпалась от отрывистых натужных вскриков, невнятного бормотания, унылого плача, странного смеха и лежала в испуге, напряженно прислушиваясь, а порой до крови кусая губы!
Несколько раз она прокусывала кожу на обеих ладонях, отчего оставались следы, подобные стигматам. За такие проступки ее нещадно корили сестры и доктор Брин, а что ей хотелось испытывать меньше всего, так это чувство вины.
В такие минуты Бриджит понимала, что ее пребывание в этих стенах было вынужденным и что ей здесь вовсе не хорошо. Между тем атмосфера госпиталя успела проникнуть в каждую клеточку тела, превратив ее в послушное орудие непонятных сил.
Внезапно Руби вздрогнула и тихо зашипела: в противоположном конце коридора появилась сестра в длинном белом одеянии и высоком накрахмаленном чепце. Если об их ночной вылазке донесут доктору Брину, другой возможности попасть в запретную комнату не представится!
Жизнь научила Руби выкручиваться из любых ситуаций: она без колебаний толкнула дверь какой-то палаты и проскользнула туда, не отпуская руки Бриджит.
Тут же раздался истошный вой кого-то из напуганных неожиданным вторжением больных, и шаги сестры в коридоре сделались неумолимо частыми и быстрыми.
Руби выругалась сквозь зубы, потом легла на пол и заползла под одну из кроватей. Вопреки ожиданиям Бриджит последовала ее примеру.
Пока сестра дошла до палаты, пока она зажгла лампу, атмосфера немного разрядилась. Сестра успокоила дрожащую больную; к счастью, ей не пришло в голову обыскивать помещение и заглядывать под кровати.
Когда звук ее шагов стих вдалеке, Руби все также ползком покинула палату. Она поднялась на ноги лишь в коридоре и отряхнулась как мокрая собака.
— Сколько пыли! А ты молодец! Ну что, идем?
Бриджит кивнула.
Они поднялись по лестнице на следующий этаж и остановились у небольшой белой двери.
— Здесь.
Бриджит вздрогнула. Может, уйти, пока еще не поздно? Она уже привыкла к неизменности своего существования, равно как к отсутствию надежд. И все-таки что-то заставляло ее стоять на месте.
Руби возилась с ключом.
— О нет! Неужели не тот?!
Когда ключ тихо повернулся в замке, из ее груди вырвался вздох облегчения.
Комната была до потолка забита бумагами. К счастью, в окошко проникал слабый свет фонаря.
— Откуда ты знаешь, что искать? — спросила Бриджит Руби, которая шарила взглядом по полкам, где громоздились кипы документов.
— Твоя фамилия О’Келли. Так сказала одна из сестер.
Бриджит замерла. В ее сознании и сердце словно растопился кусок льда. Сопряженная с невыносимой болью память нахлынула бурной волной, и будто сами собой из ее уст прозвучали слова: