— Тогда давай не будем возвращаться в ваши катакомбы. Давай сбежим в Хам.
— Отец подаст на тебя в суд и обвинит в похищении, и колесницы короля Зеремаба настигнут нас на дороге.
— Так что, мне перерезать горло твоему отцу?
— Нет, только не это! Я буду навеки проклята.
— Ну брось, ты же во всё это не веришь. Твой отец скептик.
— Я не знаю, во что верить. Он не заботится обо мне. Всё, чего он хочет — сохранить мою девственность, пока он не продаст меня богатому мужу. Как будто один из лордов Тифона пожелает жениться на дочери храмового вора! Но я не хочу его смерти; тем более, что Тети может предупредить его и даст ему возможность ударить первым.
Вернувшись в убежище, они увидели бледного и дрожащего Угафа.
— Сегодня я был на грани, — сказал он. — Совсем рядом. Я занялся тем рубином в глазу Ипа и оказался на волосок от гибели. Меня едва не схватили.
— Что случилось? — спросил Гезун.
— Я начал тыкать посохом в глаз, и вдруг откуда-то появился жрец. Он назвал меня грабителем и богохульником. Он выдал бы меня солдатом, если б я не ублаготворил его большим пожертвованием и рассказом о том, что я хотел получить магическую силу от статуи. Теперь мне придётся скрыться на какое-то время. Этот жрец предложит своим собратьям следить за мной.
— Давай я приготовлю тебе ужин, — сказала Ро. — Тогда тебе станет получше.
— Это всё твоя вина; всё из-за того, что ты не пошла со мной. Я — бедный старый благотворитель человечества, но никто не дает мне шанса. Если бы боги существовали, они не позволили бы творить такие несправедливости во Вселенной.
На протяжении всего ужина Угаф хныкал, рассуждая о том, как к нему несправедлив весь мир. После ужина, сыграв в шашки с Гезуном, он сказал:
— Пожалуй, вы, чужаки, правы насчёт сетешан.
— Почему так?
— Они — злые, неблагодарные существа, слепо унижающиеся перед самыми жестокими и мрачными богами, которых могут представить их жрецы, и отвергая просветителей, подобных мне.
— Весёлые ребята!
Угаф, который редко смеялся и никогда не замечал шуток, продолжал:
— Клянусь зелёным гиппопотамом, мои добродетели не вознаграждены! И какая это жизнь для моей дочери! Как она сможет отыскать богатого мужа, скрываясь в этих склепах?
— Почему бы вам не изменить образ жизни?
— Что я могу сделать? Не существует наград за разоблачение суеверий. Кто бы ни придумал какое-то новое кровожадное божество — он тут же наживает состояние. А я голодаю в нищете…
— Почему бы не заработать состояние тем же способом?
Угаф умолк на полуслове, словно ухватившись за идею:
— Мой мальчик, прости мне случайные резкие слова. Это было предложение, достойное гения.
— Мы сделаем нашего бога самым ужасным. Он должен ненавидеть всех и преследовать жертв до третьего и четвертого колена, если его не успокоить огромными приношениями.
— Именно так! Он должен требовать человеческих жертв, которые следует приносить, сопровождая это отвратительными пытками.
— А зачем нужны человеческие жертвоприношения?
— На Тифоне любят зрелища.
— Ну… — с сомнением произнёс Гезун. — Я не возражаю против того, чтобы обчищать тифониан, но это заходит уже слишком далеко.
— Таков местный обычай.
— Вот как? и как же этим делом заняться?
— Нужно получить лицензию.
— Но кого приносить в жертву?
— Можно покупать рабов или похищать чужаков на улицах. Никто не станет возражать, если похищенные не из тех стран, с которыми король заключил соглашения.
— Хотите сказать, что меня здесь могла схватить какая-то банда? И меня могли затащить в храм, чтобы там зарезать?
— Разумеется. Кого заботит жизнь чужаков-демонов?
— Ну, меня данный конкретный демон очень заботит; и я не стану поощрять обычаи, которые могут привести к моей собственной гибели. Кроме того, это не в обычае пусадианцев. Если вам нужна моя помощь, то давайте оставим эту тему.
Угаф поспорил, надулся и наконец сдался. И когда луна вошла в следующую четверть, крестьянин в предместьях Тифона, мотыжа свой участок, обнаружил бронзовую табличку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хвала Неб! — закричал он, выкопав находку и стряхнув с неё грязь. Табличка была покрыта буквами, хотя крестьянин не мог их читать. Она весила около фунта.
Приблизились двое мужчин, которые как раз проходили мимо по дороге: сетешанец средних лет с кривыми зубами и огромный молодой чужестранец.
— Что такое? — спросил старший из мужчин.
— Я не совершил ничего дурного, мои господа, — сказал крестьянин. — Я нашёл это только сейчас. Оно лежало на моем участке, которым я владею по праву собственника, и потому принадлежит мне.
— Что ты сделаешь с этой вещью?
— Продам её скупщику металлов, мой господин.
— Гммм… Давай-ка посмотрим…
Крестьянин спрятал табличку за спину. Он не сунул находку под одежду, потому что никакой одежды не носил.
— Нет, нельзя, сир. Вы схватите её и убежите, и что тогда мне делать.
— Хорошо, ты будешь держать свою драгоценность и позволишь мне взглянуть на неё.
Некоторые крестьяне с соседних полей подошли посмотреть, что происходит. Некоторые путешественники, шедшие по дороге, тоже остановились — теперь вокруг Угафа, Гезуна и фермера собралась целая толпа. Угаф наклонился над дощечкой и громко прочёл:
— «Я, Ка Ужасный, древнейший прародитель богов, создатель и господин семи вселенных, скоро прибуду, дабы поселиться в Тифоне на земле Сетеш. Горе грешникам Тифона! Теперь взор мой будет устремлён на вас. Ибо я — великий, жестокий бог-ревнитель, при звуке имени которого содрогаются иные боги. Они били вас плетьми, я буду бить вас палками; они поражали грешника, а я уничтожу всю его семью, соседей и друзей. Покайтесь, пока не поздно! Так сказал я, Ка Ужасный.»
Угаф сказал:
— Это, конечно, интересное дело. Приятель, я дам тебе половину веса этой таблички серебром — столько металла ты не видел за всю жизнь. Потом я отвезу её в город и узнаю, что скажут мудрые жрецы Тифона.
— Да, возьми её! — воскликнул крестьянин.
* * *
Несколько дней спустя, когда разнёсся слух о находке таблички, Угаф появился на агоре. Он был раздет, лицо его покрывали красные полосы, а тело было вымазано пеплом. У него шла пена изо рта (Угаф жевал кусок мыла). И вообще он с виду был самым святым из всех подвижников, которых тифониане видели за долгое время. Он размахивал табличкой, громко повторяя написанные на ней слова, и требовал, чтобы люди покаялись. Гезун шёл позади, держа в руках корзину, чтобы собирать кольца и слитки металлов, которые бросали собравшиеся.
— Храм для Ка Ужасного! — вопил Угаф. — Что он подумает, когда прибудет в Тифон и не отыщет дома бога? Что он сделает? Что он сотворит с нами? Это — наш последний шанс…
Гезун сдерживал улыбку. Это он сочинил речи Угафа — талантов самого Угафа на это дело не хватило. С другой стороны, отыскав человека, который вложил ему в рот подходящие слова, храмовый вор превратился в замечательного пророка; особое впечатление производило мрачное и напыщенное выражение лица.
Прошло ещё несколько дней. Они сидели в укрытии и пересчитывали свои богатства. Ро сортировала металлы, а Угаф и Гезун взвешивали их. Угаф, получивший кое-какое образование, производил подсчёты, выводя цифры на каменной стене обожжённой палкой. Он сообщил:
— Мы получили гораздо больше, чем я заработал за всё то время, когда занимался коллекционированием. Почему я не додумался до этого раньше?
— Потому что раньше я этого не предлагал, — усмехнулся Гезун. — А знаешь, каким будет моё следующее предложение?
— Каким?
— Мы сложим эти вещи в крепкие сумки и уйдём из Тифона. Мы можем отправиться в Хам. Тебе хватит твоей доли на весь остаток жизни, а я потрачу свою часть, чтобы побывать в тех местах, которых я ещё не видел.
— Ты с ума сошёл, парень?
— О чём ты?
— Это мелочь по сравнению с тем, что мы соберём, когда построим наш храм.