Читать интересную книгу Новейшая история России - Владимир Шестаков

Лишь опасения большинства высших советских руководителей потерять власть в результате нового всплеска крестьянской войны привязывали их к нэпу. С победой сталинского курса и ужесточением политического режима многовариантность нэповской идеи была исчерпана. В 1926–1927 гг. давление на частный сектор усиливается. Сталинское большинство, ведя борьбу с троцкистско-зиновьевской оппозицией, берет на вооружение ее предложение о перекачке средств из частного сектора на нужды индустриализации. Достигнув потолка в извлечении средств обычными методами, государство возрождает чрезвычайные меры времен «военного коммунизма». Их активным проводником становится В. В. Куйбышев, возглавивший после смерти Ф. Э. Дзержинского ВСНХ. Начиная с 1927 г. Наркомторг назначает ежегодный план по экспорту антиквариата (вопреки ранее принятому Декрету о запрещении продажи и вывоза произведений искусства без консультаций и санкций Наркомпроса) в целях финансирования страны. 23 января 1928 г. уже Совет Народных Комиссаров принимает Постановление о мерах по усилению экспорта и реализации за границей предметов старины и искусства. В результате его реализации за границей с молотка пошли многие художественные ценности из отечественных музеев, включая полотна Ван Дейка, Пуссена, Лоррена.

Свертывание нэпа было выгодно той части номенклатуры, чьи экономические интересы с окончанием Гражданской войны резко разошлись с интересами других слоев общества. Номенклатурные выдвиженцы использовали трудности нэпа для направления растущего недовольства рабочих слоев против нэпманов, буржуазных спецов, якобы мешавших продвижению страны к светлому будущему.

Важную роль в сломе нэпа сыграли причины экономического характера. В середине 20-х гг. страна лишь возвращалась к уровню 1913 г., что, естественно, не давало гарантий возможности развития СССР в случае экономической блокады, а главное, выбивало почву под целевой установкой большевиков на «освобождение мирового пролетариата от капиталистического гнета». В 1927–1928 гг. в промышленности наблюдался заметный подъем, выпуск промышленных изделий превышал годовые задания, два года подряд шло снижение себестоимости продукции и увеличивалась прибыль. Но значительные темпы индустриального роста в эти годы — результат мобилизации ранее накопленного материального и интеллектуального потенциала страны, использования простаивавших ранее мощностей, возрождения экономических связей между регионами. Нэповская модель определенно нуждалась в корректировке.

В конце 20-х гг. резервы были исчерпаны, страна столкнулась с необходимостью огромных инвестиций в народное хозяйство. Оборудование, не обновлявшееся многие годы, старело. Более того, политические ограничения и бюрократические препоны на пути развития рынка изначально обрекали российскую экономику на низкую эффективность. Крупная промышленность и банки по-прежнему оставались в руках государства. Частные предприниматели на протяжении всех 20-х гг. подвергались яростной травле и судебным преследованиям. Предприятия не могли самостоятельно решать самые простые вопросы. Ограничению предпринимательской деятельности способствовал растущий налоговый пресс, практика принудительных займов, дискриминация частных предприятий по сравнению с государственными.

В результате при всех несомненных достижениях нэпа национальный доход СССР и в 1928 г. составлял лишь 88 % от уровня 1913 г., соответственно ниже дореволюционного был и уровень жизни населения. Вдвое ниже была рентабельность советской экономики. Отсюда постоянные колебания экономической политики в 1925–1928 гг. между инфляционным финансированием и попытками восстановить устойчивость денежной системы, острые дискуссии между Наркомфином и Госпланом о возможных темпах и масштабах государственного накопления, нарастающая финансовая нестабильность и неизбежные, связанные с ней сбои в работе рыночного механизма. В этих условиях всячески преувеличиваемая правящей верхушкой угроза войны со стороны «капиталистического окружения» стала весьма удобным поводом для слома нэпа. В первой половине 1927 г. в выступлениях советских руководителей все настойчивее повторяется мысль о возможности скорой войны. 1 июня 1927 г. ЦК ВКП(б) обратился «в связи с обострением международной обстановки» с призывом к партии и всему народу о необходимости укрепления обороны СССР путем усиления темпов индустриализации, повышения производительности труда, всемерного укрепления Вооруженных Сил. В итоге форсированное развитие оборонных производств оборачивается постепенным подчинением им всей советской экономики.

Переход к директивному планированию. В условиях отсутствия экономических механизмов, способных одновременно обеспечить и сбалансированность, и динамичное развитие народного хозяйства, к середине 20-х гг. из недалекого военно-коммунистического прошлого извлекается утопическая идея всеобщего государственного планирования. Идеи планового регулирования экономики занимали не последнее место в марксистском учении. «Единого общего государственного плана» требовала для советской экономики Программа партии, принятая в 1919 г. В 1920 г. был разработан первый перспективный план — ГОЭЛРО. Начиная с 1920 г. Троцкий выступал активным поборником планирования. Однако в условиях Гражданской войны проблемы всеобщего планирования обсуждались лишь в принципе, дело продвигалось медленно. Тем не менее постепенно складывается структура плановых органов. Госплан после завершения работы над контрольными цифрами на 1925/1926 г. начинает играть роль фактического, а не формального органа планирования. К этому времени чаша весов в теоретическом споре двух экономических школ — генетиков Н. Кондратьева, В. Базарова, В. Громана, считавших, что планирование должно строиться на отслеживании объективных тенденций экономической ситуации, и отстаивавших рыночный механизм хозяйствования, и «телеологов» Г. Кржижановского, С. Струмилина, В. Милютина, утверждавших, что главный фактор в планировании — цель, а посему выступавших за примат целевых установок в плане, за директивные методы управления экономикой, быстро и необратимо склоняется в сторону последних. Перевод спора из научной плоскости в политическую завершил Сталин в 1927 г., заявивший, что «наши планы есть не планы — прогнозы, не планы-догадки, а планы-директивы». К концу 20-х гг. сторонники генетической школы были окончательно разгромлены, а затем многие из них по сфабрикованным обвинениям были репрессированы.

Отказ от ориентировочного планирования с его контрольными цифрами, косвенными формами регулирования производства и переход к прямому директивному планированию в первую очередь отразился на порядке составления планов. Если в начале 20-х гг. центр лишь аналитически осмысливал и увязывал предложенные снизу материалы, то в конце их Госплан уже сам точно определял количественные объемы производства каждого продукта и затем в виде заданий разверстывал их по плановым комиссиям наркоматов и экономических районов. При этом плановая установка превращалась в жесткую директиву, а планирование велось от достигнутого. Фактически уже контрольные цифры на 1927/28 г. становятся обязательными для ведомств.

Разработкой первого пятилетнего плана занимались две группы специалистов — одна из Госплана, другая представляла ВСНХ. Сталинским руководством был поддержан вариант ВСНХ, основное внимание в котором уделялось развитию тяжелой промышленности, остальные же отрасли должны были развиваться в зависимости от этого решающего сектора экономики. Некоторые работники Госплана, включая Громана, Базарова, Калинникова, резко критиковали запланированные высокие темпы индустриализации как нереалистичные. Вслед за Калинниковым, считавшим, что для реализации отправного варианта плана не хватит времени, не хватит строительных материалов, Бухарин утверждал, что в стране нет нужного количества строительных материалов, а «из кирпичей будущего» заводы не построишь.

Выполнение пятилетнего плана, намеченного на 1928/29–1932/33 гг. официально началось 1 октября 1928 г., поскольку хозяйственный год тогда начинался с октября. К этому сроку задания не были опубликованы и еще не были даже утверждены. Характерно, что председатель ВСНХ В. В. Куйбышев уже после этой даты получил «свыше» задание за ночь свести баланс по контрольным цифрам. Широкое обсуждение плана началось лишь в самом конце 1928 г. Из двух подготовленных вариантов пятилетки — отправного, или минимального, и оптимального (который по основным показателям был примерно на 20 % выше первого) — XVI партконференция (апрель 1929 г.) без всяких споров утвердила оптимальный. Он предусматривал ежегодный рост промышленного производства на 21–25 %, т. е. несколько более высокий темп, чем прогнозировал в 1925 г. Троцкий, обвиненный тогда за это правящей фракцией в «сверхиндустриализаторстве».