С вокзалов отправляли последние семьи. Леон посовещался с ребятами и решил прочесать городские кварталы — на всякий случай, если в городе остался кто живой, но общим порывом не охваченный. В первом же походе пришлось взяться за мобильники и звать на помощь полицейских: в опустевшем, казалось бы, городе выявилась уйма людей и домашних животных. С тех пор полицейских брали с собой в каждое патрулирование: кому‑то же надо сопровождать найдёнышей к месту пересылки.
Горя и слёз насмотрелись — и всё равно, чьи слёзы: брошенной ли на произвол судьбы старухи, которая с трудом передвигалась по квартире; забытой ли комнатной собачки, которую кусочком мяса с бутерброда выманили из‑под кровати и после встречи с которой носили вещмешок, набитый едой для всякого рода живого существа; или философски настроенного попугая в закрытой клетке, который со своей жёрдочки смотрел на неподвижное тельце подружки на полу и повторял: «Лапочка спать хочет! Лапочка баиньки!»; или парнишки–инвалида, который наотрез отказался покидать квартиру, где обустроил всё своими руками для нормальной жизни безногого человека, — его уговаривали несколько часов, ушли, потом вернулись, помогли собрать самое необходимое.
Они сканировали квартал за кварталом и сразу шли на светлячок живого присутствия, не выбирая, большой он или маленький. Важно было всё живое. Конечно, ошиблись несколько раз, когда засекли крыс, — во время походов ставший сентиментальным, Игнатий вообще предложил выгнать живность направленным ультразвуком.
Предполагалось, что теперь‑то город опустел. На мотоциклах и на полицейской машине его объехали вдоль и поперёк. Но даже раз в два дня находили человека на уже осмотренных улицах.
Сегодня полицейских с ними мало. Неудивительно. Прогулка предстояла недалеко от привокзальных улиц. Первую пару полицейских отправили на вокзал сопровождать огромного лохматого сенбернара, понуро сидевшего на перекрёстке и при виде людей лишь безнадёжно взглянувшего на них. При близком знакомстве с псиной нашли на нём богатый ошейник со встроенным датчиком для поиска, если пёс вдруг потеряется. Видимо, хозяевам в суматохе сборов стало не до собаки. Сенбернара накормили, и, заметно оживившийся, он охотно пошёл на поводке за своими спасителями… Потом Роман почти впал в бешенство, требуя немедленно найти крыс, которых они засекли на втором этаже дома, расположенного через дорогу от обыскиваемого квартала. Он оказался прав, и следующая пара полицейских, посмеиваясь, понесла к вокзалу коробку, из которой на них ошалело таращилась декоративная крольчиха, примятая облепившими её новорождёнными крольчатами.
Пустынные улицы казались странно утренними — самая рань: транспорта ещё нет, зато птичья жизнь в самом разгаре, и солидная озабоченность голубей только подчёркивалась беспечными охламонами воробьями.
Глаз наблюдателя на ровных линиях сразу цепляло за хоть чуть–чуть инородный предмет, поэтому группа разведчиков, огибая дом, вмиг обнаружила этого человека.
Он сидел на пешеходной дорожке, прислонившись к дому: одна нога вытянута, другая согнута в колене, и в него, в колено, уткнут локоть руки (ладонью неизвестный закрывал глаза), другая рука безвольно — свободно? — покоилась, обмякшим, не до конца сформированным кулаком опираясь на асфальт. Классическая поза отдыхающего или мечтателя.
Полицейские было заторопились к нему, но остановились, почувствовав на плечах железную хватку. Оба оглянулись и покорно отошли, с некоторым недоумением наблюдая, как десант беззвучно обрастает оружием. Один открыл рот, но заговорить не успел: стоявший к нему ближе всех Володька грозно нахмурил брови и приложил палец к губам. Известный знак «призыв к молчанию» подействовал на полицейских неожиданно: они вооружились дубинками и теперь уже выжидательно уставились на Мечтателя.
От взгляда между лопатками Роман обернулся. Леон кивнул ему. Роман тоже кивнул и двинулся в путь походкой, которую однажды поэтически настроенный Рашид обозвал «бегущей по полёглой траве водой». Походку эту Роман придумал сам, объединив все знакомые стили движения и соорудив из них нечто среднее. И сейчас он предполагал достаточно бесшумно подойти к Мечтателю, если тот, разумеется, не подглядывает между пальцами.
Тревогу, вообще‑то, забил Брис. Несмотря на внешнее легкомыслие и смешливость, он в определённой степени убеждённый параноик и чаще пользовался сверхуровневым зрением, по сравнению с коллегами. В данном случае он оказался прав на все сто. На первый, «невооружённый», взгляд, Мечтатель — обычный человек, широкоплечий, плотного сложения парень, каких много. Идущий к нему Роман видел другое. Очертания человеческой фигуры скрылись в строго ограниченном пространстве, внутри которого свирепо вздымались чёрно–багровые клубы, сероватые по краям, будто присыпанные пеплом.
Роман не сводил глаз со странной ауры и вообще настраивался на её движение, чтобы, кинься на него что‑нибудь из этой страхолюдины, драть от неё со всех ног. Но ничего не происходило, и он благополучно приблизился к странному явлению.
Перевести зрение на обычный уровень Роман уже боялся, поскольку сообразил: опасаться надо не человеческой оболочки — а ужасающего хаоса ментальной, хаоса, чья бушующая энергия явно приближена к точке взрыва.
И Роман давил в себе жалость, ибо аура Мечтателя, переполненная чуждой ему смертоносной энергией, жадно пожирала своего носителя. И выполнит ли свою задачу оболочка–бомба, настроенная кем‑то безжалостным, или удастся подобрать к ней ключик и преобразовать природу её энергетики — для парня–носителя всё равно: багровая чернота медленно поднималась и теперь окутывала голову и плечи Мечтателя. И без проникающего зрения Роман видел серые, сально блестящие кисти его рук (физическая оболочка ещё пыталась функционировать — хотя гнила заживо) — рук умирающего.
Как будто невидимая стена мягко оттолкнула Романа, едва он хотел сделать ещё один шаг. Он невольно выгнулся, когда холодная струйка пота скользнула по его горячему позвоночнику, — и замер. Ноль. Никакой катастрофы. Багровый хаос продолжал беситься в строго отведённых ему пределах… Роман трепетно выдохнул — и понял: это его собственное энергетическое поле, наткнувшись на границы враждебной оболочки, запротестовало, а он сам, настроенный на тончайшие колебания, почувствовал это сопротивление. Когда десантник всё проанализировал и получил наконец разумное объяснение, осмелел и попробовал настроиться уже не на движение чужого поля, а просто — обволок его, насколько смог, представив, что обнимает эту жёсткую форму.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});