Читать интересную книгу Тихий сон смерти - Кит Маккарти

Жизнь научила Розенталя не быть оптимистом. По собственному опыту он знал, что беспочвенный оптимизм неизбежно оборачивается фатальной ошибкой. Он склонился над женщиной и, приблизившись к самому ее лицу, прошипел:

– Если ты кому-нибудь еще расскажешь об этом, я вернусь. Поняла?

Насмерть перепуганная хозяйка кивнула. Больше не глядя на нее, Розенталь стремительным шагом вышел из квартиры.

Елена надеялась, что признание поможет ей восстановить духовное и физическое равновесие. С момента, как она поняла, что Аласдера не существует, а «Кронкхайт-Кэнэд» связан с «Пел-Эбштейн», она пребывала на грани истерики – любая мелочь вызывала раздражение, да и физически она чувствовала себя отвратительно.

Отчасти это объяснялось стыдом: Елена злилась на себя, пытаясь понять, как случилось, что ее удалось провести, и притом самым примитивным способом. За каких-то несколько дней этот человек сделал с ней то, что никому до него не удавалось и за гораздо более долгий срок. Как это могло произойти? Какими приемами владел этот человек, и не просто владел, а владел в совершенстве?

Весь день эти вопросы не давали ей покоя, но ответов на них Елена не находила.

Другая и не менее важная причина ее состояния заключалась в том – и Елена была вынуждена себе в этом признаться, – что она готовилась обо всем рассказать Айзенменгеру. Ну, почти обо всем. Перспектива была не из приятных, но, по крайней мере, Елена, примирясь наконец с неизбежным и пригласив доктора в квартиру, надеялась, что признание принесет ей хоть какое-то облегчение. Но надежды ее, похоже, не оправдались.

Айзенменгер выслушал Елену не перебивая, не обращая внимания на сумбурность ее речи, мимику и жестикуляцию, которыми она непроизвольно сопровождала свой рассказ. Закончив исповедь, Елена посмотрела на доктора. Айзенменгер все так же сидел молча, погруженный в свои мысли, и в этот момент она почувствовала себя стриптизершей, вышедшей на сцену за минуту до начала трансляции футбольного матча.

Какое-то время Айзенменгер продолжал безмолвствовать, и Елена, боясь потревожить его мысли, тоже вынуждена была хранить молчание. Наконец он поднял на нее глаза, и Елена не разглядела в них и тени сочувствия.

– Ты понимаешь, что все это значит?

Для нее и то, что с ней произошло, и необходимость рассказывать об этом Айзенменгеру значили очень многое, но, услышав слова доктора, Елена вдруг подумала, что ему ее переживания безразличны.

– Что? – устало спросила она.

– Между Аласдером, будем называть его так, и «Пел-Эбштейн» существует очевидная связь. То, что случилось с тобой, еще раз доказывает: игра, в которую мы вступили, оказалась намного серьезнее и опаснее, чем мы думали. Сперва жучок, теперь это.

Серьезная игра.

События сегодняшнего дня настолько подкосили силы Елены, что она буквально валилась с ног. Она спросила:

– Ты все время говоришь, что это серьезная игра, но ты можешь хотя бы в общих чертах объяснить, что происходит?

Доктор поднял брови и, посмотрев на Елену с улыбкой, которую можно было понять как извиняющуюся, ответил:

– Думаю, я знаю, что убило Милли Суит. А вот чего я пока не знаю, так это почему смерть настигла ее только сейчас. Ну и опять же, при каких обстоятельствах она получила свою смертельную инъекцию. – Доктор перевел дыхание и продолжил: – Хотя у меня есть кое-какие мысли на этот счет.

Джон Айзенменгер – наивная душа! – оказался совершенно ошеломлен реакцией, которую вызвали его слова у Елены.

– Ради всего святого! – не проговорила, а скорее прокричала она. – Когда ты, черт возьми, станешь говорить нормально, а не своими гребаными намеками? Что с тобой? Тебе что, доставляет удовольствие доводить людей до трясучки своими великими познаниями?

Погруженный до сего момента в высокие материи и размышления о возможных вариантах развития событий, Айзенменгер вынужден был теперь спуститься на землю. Для него это путешествие заняло некоторое время, как не в один миг произошла перемена среды обитания у первобытных морских существ.

Однако внезапный взрыв ярости отобрал много сил и у Елены. Она закрыла глаза, чтобы спрятаться от совершенно потерянного взгляда Айзенменгера.

В конце концов она услышала, как он, словно маленький мальчик, обращающийся к старшей сестре, произнес:

– Елена?…

Она открыла глаза и увидела, что он, наклонившись и протягивая вперед руки, испуганно смотрит на нее.

– Прости, Елена. Я… Я не понял…

Она только фыркнула.

Айзенменгер нерешительно поднялся с кресла и пересел на диван, оставив между ней и собой небольшое пространство.

– Я понимал, как тяжело тебе рассказывать все это, и подумал, что будет лучше, если я не стану сейчас выражать свои чувства.

– Когда же ты научишься, Джон?

– Научусь чему?

– Тому, что чувства – такое же средство коммуникации, как и слова. Если ты не замечаешь их, ты просто слепец. Эмоции – не просто передача информации, они движутся, меняют форму, сотрясают почву под ногами и у нас самих, и у тех, кто нам дорог. Поэтому, если ты не научишься считаться с чужими чувствами, ты будешь падать все глубже и глубже.

Он задумался над словами Елены.

– Патологоанатомам приходится делать страшные вещи, вещи, которые большинство людей посчитали бы для себя невозможными. Но мы успокаиваемся мыслью, что делаем это из лучших побуждений. Однако я не уверен, что этих самооправданий достаточно. Необходимо также отбросить эмоции. Как принято у нас говорить, нужно стать клиницистом, и тогда аутопсия сделается всего лишь еще одним интеллектуальным упражнением, а тело под скальпелем перестанет быть человеческим – оно превратится в очередную задачку по анатомии.

– Значит, всем патологоанатомам свойственна атрофия чувств?

– Ну, это слишком сильное определение. Думаю, что большинство из нас просто научились включать и выключать эмоции в зависимости от обстоятельств.

– А ты? – спросила она, заглянув Айзенменгеру в глаза.

– Я нахожусь в положении «выкл». Сперва Тамсин, потом Мари. Так мир кажется более спокойным местом.

Она протянула руку и коснулась его ладони:

– Я знаю, что ты чувствуешь.

Они неуверенно улыбнулись друг другу. Напряженность, существовавшая между ними, начала ослабевать.

– Что теперь? – спросила Елена.

– Завтра я захвачу графики, которые сделала Белинда, и покажу их кому-нибудь в медицинской школе, кто сможет в них разобраться. Если мне это удастся, мы значительно приблизимся к ответу на многие вопросы.

Елена кивнула:

– Сообщи мне о результатах.

Она замолчала, и Айзенменгер вдруг заметил, что Елена пребывает в нерешительности. Он подумал, что ему пора уходить, и начал подниматься с дивана, но она быстро вытянула вперед руку и схватила его за запястье. Его пальцы побежали вверх по ее руке к плечу, потом коснулись лица, и затем Айзенменгер утонул в ее огромных, как небо, глазах.

Инстинкт подсказывал ему, что нужно ехать как можно быстрее, и в то же время он отлично понимал, что, останови его полиция и составь протокол, это стало бы катастрофой. Сама его жизнь зависела теперь от того, насколько незаметным он сумеет стать.

Он был зол. Попытка устранения Ариаса-Стеллы провалилась. За всеми, кто так или иначе был связан с Протеем, велась слежка, и за исчезновение Карлоса кое-кому придется ответить. Но в конечном счете вина за то, что Карлосу удалось ускользнуть, ложилась на Розенталя, и наказание других виновных в этом не меняло сути дела.

И все же главным сейчас было не установление виновных. Прежде всего следовало выяснить, куда подевался Ариас-Стелла. Кроме того, существует ли в природе инспектор Уортон, и если да, почему полиция заинтересовалась Карлосом?

Все это не внушало оптимизма. Не исключено, что в полицию обратился Хартман, но это могла сделать и адвокат Флеминг, которой, возможно, удалось собрать для этого достаточное количество доказательств.

Обе версии не давали ответа на главный вопрос: где искать Карлоса? Если кто-то знал, где он прячется, то этот кто-то знал все или почти все о Протее и, соответственно, о проводившихся год назад экспериментах. А если это так, то очень скоро на «ПЭФ» должно было обрушиться само небо. На «ПЭФ» и лично на него, Розенталя.

Однако во всем этом существовала одна странность: телефонный звонок. Вряд ли полиция станет предупреждать подобным образом о своем визите.

Несмотря на необходимость как можно скорее вернуться в Лондон, Розенталь остановился на ближайшей автозаправке и сделал несколько звонков. Воспользоваться мобильным телефоном он не решился. Первым делом он навел кое-какие справки об инспекторе Уортон, после чего отдал распоряжение начать круглосуточное наблюдение за Еленой Флеминг и Джоном Айзенменгером. Но главные силы Розенталь направил на розыск Карлоса Ариаса-Стеллы.

Сиобхан Тернер пребывала в неподдельном горе, кое-как спрятав его под маской стоицизма и решительности. Увы, это была лишь видимость. Когда Беверли Уортон посетила вдову, глазам инспектора открылась печальная картина.