— Куда они подевались? — изумляется Амар.
Мы шагаем мимо покинутого КПП. За ним я вижу Кару. Ее лицо в синяках, на голове — повязка. Она очень встревожена.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Кара только склоняет голову.
— Где Трис? — продолжаю добиваться от нее ответа.
— Прости, Тобиас.
— Кара, что стряслось? — кричит Кристина.
— Трис отправилась в Оружейную Лабораторию вместо Калеба, — начинает Кара. — Она пережила сыворотку смерти и сумела активировать сыворотку памяти, но в нее стреляли, и…
Я чувствую, когда люди врут. Конечно, Трис жива, ее глаза блестят, на щеках — румянец, а ее маленькое тело полно силы и энергии, как было, когда она стояла в лучах света в атриуме. Трис не могла оставить меня здесь одного.
— Нет, — шепчет Кристина, — нет, это какая-то ошибка.
Кара плачет. И я сам понимаю, что Трис, разумеется, отпихнула Калеба и бросилась в Лабораторию. Кристина что-то говорит, но ее голос доносится до меня приглушенно, будто я нырнул в воду. Черты лица Кары расплываются, мир вокруг меня превращается в тусклую смазанную картину. А если я сделаю вид, что ничего не произошло, может, тогда все изменится? Кристина сжимается, не в силах выдержать навалившееся горе. Кара обнимает ее. А я просто стою неподвижно.
52. Тобиас
Когда ее тело первый раз коснулось сетки, все, что я увидел, — это серое пятно. Я перетащил ее через край. Ее рука была маленькой и теплой, а затем она встала передо мной — невысокая, тоненькая, самая обычная и вроде бы ничем не примечательная, за исключением одного. Она прыгнула самой первой.
Даже я этого не сделал.
Ее глаза были решительными и настойчивыми.
Такими красивыми.
53. Тобиас
Но в самый первый раз я заметил ее в коридорах школы. Потом — в день похорон моей матери. И еще в секторе альтруистов.
Огонь, пылающий настолько ярко, не может угаснуть.
54. Тобиас
Тащусь по коридору… Я не знаю, день сейчас или ночь. Мы с Кристиной следуем за Карой. И я совершенно не помню путь от входной двери к моргу.
Она лежит на столе, и на мгновение мне мерещится, что она спит. Я прикоснусь к ней, она улыбнется и поцелует меня. Но когда я дотрагиваюсь до ее руки, она оказывается холодной, твердой и неподатливой.
Кристина всхлипывает. Я стискиваю пальцы Трис, надеясь, что если сожму посильнее, то вдохну в нее жизнь.
Потом я осознаю, что она ушла навсегда. Тогда силы покидают меня, я падаю на колени и плачу навзрыд. Все во мне молит лишь еще об одном поцелуе, одном взгляде… одном слове, хотя бы одном.
55. Тобиас
В последующие дни только постоянное движение помогает мне хоть немного приструнить свое горе. Поэтому я брожу по Резиденции. Наблюдаю, как окружающие оправляются от последствий воздействия сыворотки памяти и постепенно, но неотвратимо меняются.
Тех, кто потерялся в тумане беспамятства, собрали вместе. Им поведали правду: человеческая природа является сложным механизмом, наши гены разные, но ни один из нас не является ни поврежденным, ни чистым. Впрочем, кое в чем им лгут. Им не говорят о том, как именно стерты их воспоминания. Ссылаются на несчастный случай и твердят, что они всегда выступали за равенство «ГП».
Любая компания душит меня, а одиночество — парализует. Я нахожусь в ужасе, и сам не знаю почему. Мои руки трясутся, когда я захожу в диспетчерскую. Джоанна организует транспортировку тех, кто хочет покинуть пределы города. Они приедут сюда, но мне уже наплевать.
Засовываю руки в карманы и выхожу в коридор, стараясь идти в такт биению сердца и не наступать на трещины между плитками. Около входа замечаю людей, сгрудившихся возле громадной скульптуры. С ними Нита, сидящая в инвалидной коляске. Пересекаю ненужный теперь КПП. Реджи залезает на каменную плиту и открывает клапан в нижней части бака для воды. Капли превращаются в поток. И вот вода хлещет, разбрызгивается по полу, намочив штаны Реджи.
— Тобиас? — окликает меня Калеб, и я вздрагиваю от неожиданности. — Постой. Пожалуйста.
Мне не хочется смотреть на него. Он тоже скорбит по ней. Я не хочу думать о том, что она умерла ради этого жалкого труса. Но мне становится интересно, увижу ли я в его лице какие-нибудь ее черты. Я до сих пор ищу ее как безумный — везде и повсюду.
Его волосы грязные и взъерошенные, зеленые глаза налиты кровью, рот скривился.
Нет, он совершенно не похож на нее.
— Извини, — бормочет он. — Но это касается Трис. Она просила передать тебе перед тем, как…
— Давай покороче, а?
— В общем, она не хотела бросать тебя. Вот ее слова.
Наверное, я должен что-то почувствовать.
— Ах, так? — говорю я жестко. — Тогда почему она так поступила? Почему она не дала тебе умереть?
— Ты думаешь, я не задаю себе этот вопрос? — отвечает Калеб. — Она любила меня. Настолько, что держала меня под дулом пистолета, чтобы заставить ей подчиниться.
И он бежит прочь от меня. Что же, вероятно, так даже лучше. Я смахиваю слезы и сажусь на пол прямо посередине вестибюля.
Я понимаю ее. И то, что она сделала не является актом безумного самопожертвования. Я с такой силой тру ладонями глаза, будто хочу вдавить слезы обратно в череп. Нельзя позволять своим эмоциям вырваться наружу. Хватит. Какое-то время спустя я слышу неподалеку голоса Кары и Питера.
— Скульптура была символом постепенных изменений, — объясняет она ему. — А сейчас они выпустили всю воду разом.
— В самом деле? — с неподдельным интересом спрашивает Питер. — А зачем?
— Я тебе позже объясню, хорошо? Ты помнишь, где наша комната?
— Ага.
— Тогда возвращайся обратно. Кто-нибудь тебе обязательно поможет, спрашивай, не стесняйся.
Кара приближается ко мне, и я хмурюсь. Опять начнутся пустые разговоры. Но она лишь присаживается возле меня на пол.
— Что еще? — осведомляюсь я.
— Ничего. Знаешь, тишина — это прекрасно, — произносит она.
И мы оба молчим.
К нам подлетает Кристина. Она едва переводит дух.
— Быстрей. Они собираются отключить его.
Я содрогаюсь. Ханна и Зик находятся в палате Юрайи с тех самых пор, как мы приехали сюда. Но у него нет никаких улучшений, и лишь машина заставляет стучать его сердце.
Мы с Карой и Кристиной мчимся к больнице. Я не спал несколько дней, но не чувствую усталости.
Вскоре мы стоим около смотрового окна в палату Юрайи. С нами — Эвелин, которую Амар несколько дней назад забрал из города. Она слегка прикасается к моему плечу, но я отшатываюсь. Не желаю, чтобы меня утешали.
В комнате, по обе стороны от койки Юрайи, стоят Зик и Ханна. Ханна держит его за одну руку, Зик — за другую. Врач замер возле экрана кардиомонитора, но документы находятся не у Ханны или Зика, а у Дэвида. Тот сидит в своем инвалидном кресле, сгорбленный и ошеломленный.
— Что он здесь делает? — восклицаю я.
— Технически он все еще руководитель Бюро, — объясняет Кара. — И, Тобиас… Он ничего не помнит. Прежнего Дэвида больше не существует. Этот — не убивал…
— Заткнись, — рявкаю я.
Дэвид подписывает бумаги и разворачивается, толкая коляску к выходу. Дверь открывается, я кидаюсь к нему, но железная хватка Эвелин мешает мне сжать руки на его горле. Дэвид удивленно смотрит на меня и едет по коридору, пока я борюсь со своей матерью.
— Тобиас, успокойся.
— Почему никто не отправил его в тюрьму? — ору я, и все плывет у меня перед глазами.
— Он работает на правительство, — отвечает Кара. — То, что они объявили случившееся несчастным случаем, не означает, что всех уволили. Кроме того, он был вынужден убить мятежницу.
— Мятежницу? — повторяю я.
— Это терминология правительства, — мягко произносит Кара.
Я собираюсь возразить, но нас прерывает Кристина:
— Ребята!..
Зик и Ханна склоняются над телом Юрайи. Я вижу, как шевелятся губы Ханны. Разве у лихачей есть заупокойные молитвы? Альтруисты, столкнувшись со смертью, примиряются с ней молча, полностью отдаваясь работе. Я чувствую, как мой гнев улетучивается, и его место занимает тихое горе. Юрайя был братом моего друга. И он сам стал мне другом, пусть и на короткий срок, недостаточный для того, чтобы я проникся его жизнерадостностью.
Прижимая папку с документами к животу, врач поворачивает какие-то переключатели, и аппарат искусственной вентиляции легких замирает. Юрайя уже не дышит.
Плечи Зика трясутся в рыданиях, и Ханна снова что-то говорит, а затем отступает от мертвого Юрайи. Она отпускает его.
Я первым отхожу от окна, а затем бегу по коридорам, слепой и опустошенный.
56. Тобиас
На следующий день я выезжаю из Резиденции. Почти никто не оправился после «перезагрузки», так что остановить меня некому. Еду вдоль железной дороги по направлению к городу. Мои глаза скользят по горизонту.