Читать интересную книгу Средний путь. Карибское путешествие - Видиадхар Найпол

Я сел на низкий стул, встряхнул стакан, чтобы услышать, как звенит лед; и, роняя пепел сигареты в синюю пепельницу, начал читать "Властные элиты".

Стиль мистера Райта Милля становится почти непроходимым, если сопровождать его виски с содовой. Я отложил "Властные элиты" и взял журнал. Это был дизайнерский журнал для эскапистов. В нем я увидел ковер, на котором покоились мои ноги.

Кто-то пришел. Миссис Вильямс впустила двух красивых официантов с корзинкой, которая показалась мне слишком большой для моего заказа. Очень быстро они накрыли стол. Затем очень церемонно они предложили мне сесть. Они двигались легко, их движения — поклоны, протянутая, несущая блюдо рука — были несколько экстравагантны. Преувеличивая свою роль, они вели себя как доброжелательные фокусники.

Лосось был украшен икрой.

Я услышал музыку.

Более высокий официант стоял, с улыбкой фокусника, возле того, что я опознал как стереофонический магнитофон.

Через двадцать четыре часа я потерял всякий интерес к питью и еде. На том конце телефона было всё, и моим прямым долгом было иметь то, что я хочу. Но как я мог быть уверен, чего я хочу больше? Не испортит ли виски сейчас мое наслаждение вином позже? Не погрузит ли вино меня в сон на весь драгоценный день? Действительно ли я хочу суфле? Я сдался. Я все предоставил шеф-повару. Я так и не заказал еду, и следующий день провел без ужина.

Борьба между долгом удовлетворять свои желания и склонностью никого не беспокоить была неравной. Я впал в апатию. Виски осталось нетронутым, кроме того, что я попробовал в первый день; и к концу моего пребывания я выпил лишь полбутылки бренди. Все рассказы о Французовой бухте были правдой. Но мне не хотелось кататься ни на плотах, ни на лодках. Я не мог быть туристом в Вест-Индии, не мог — после того путешествия, которое совершил.

"Вы очень тихий, — сказала миссис Вильямс. — Совсем как Дифенбейкеры".

Семь месяцев путешествовал я по странам, которые неинтересны никому, кроме самих себя, и, пытаясь решить свои бесчисленные проблемы, истощают силы в мелких спорах за власть и в борьбе за сохранение пустячных предрассудков общества, занятого пустяками. Я видел, как глубоки почти в каждом вест-индце, сверху донизу, расовые предрассудки; как часто эти предрассудки коренятся в презрении к себе и какие значительные последствия имеют для людей. Все говорили о нации и национализме, но никто не хотел поступаться своими привилегиями или даже отдельностью группы. Ни у кого, кроме, может быть, одной Британской Гвианы, нет никакой объединяющей философии, лишь соперничающие частные интересы. Нет чувства сообщества, единства, а значит, нет и общей гордости, зато в наличии цинизм. Например, вест-индская иммиграция в Британию мало кого заботит. Это для низших классов, это для черных, это для ямайцев. У остальных она вызывает злобную радость: это способ создать проблемы британцам, это форма мести; и эта радость не отравлена ни малейшей мыслью об эмигрантах или о достоинстве нации, о котором так много говорят — со всех сторон только и слышно, что оно "зарождается". А население растет — за тридцать лет Тринидад умножил свою численность более чем вдвое, — и расовые конфликты во всех странах становятся все острее.

Доктор Артур Льюис провел различие между "протест-ными" и "креативными" лидерами в колониальных обществах. Это различие вряд ли осознается в Вест-Индии. В Вест-Индии, где большой средний класс и хватает одаренных людей, протестный лидер — это анахронизм, и анахронизм опасный. Для необразованных же масс, легко поддающихся расовым импульсам и по-детски радующихся разрушению, протестный лидер всегда будет героем. И у Вест-Индии никогда не будет нехватки в таких героях, и опасность правления толпы и авторитаризма никогда не утратит своей реальности. Патернализм колониального правления сменился политикой джунглей с наградами и наказаниями — первыми, как скажет любой учебник, условиями хаоса

В недавнем выпуске "Каррибиан Квортерли" есть статья под названием "Теория малого общества", в которой доктор Кеннет Булдинг, профессор экономики Мичиганского университета, описывает малое общество как "дорогу к крушению":

Население растет без всякого контроля, удваиваясь каждые двадцать пять лет. Эмиграция не может угнаться за ростом населения, к тому же эмигрирует лучшая часть населения. Фермы дробятся и дробятся до тех пор, пока деревня не начинает наконец производить больше людей, чем в ней требуется, и они сбиваются в огромные городские трущобы, где безработица — на массовом уровне. Образование испытывает коллапс, потому что средств слишком мало, а учащихся слишком много. Суеверия и невежество усиливаются, а с ними растет гордыня. Самоуправление означает, что надо удовлетворить все группы влияния, и все меньше и меньше различий проводится между продуктами высокого и низкого качества, будь то бананы или люди. В результате — голод и бунты. Войска расстреливают толпу, и устанавливается военная диктатура. Иностранные инвестиции и помощь иссякают; острова оставляют вариться в собственном несчастье, и в конце концов мир ставит вокруг них cordon sanitaire[8]. Дорога к крушению — реальна, огорчительно широка и всем открыта: это доказывается на примере некоторых ближайших островов, которые уже далеко зашли по ней.

"Если бы мы могли, — писал Троллоп, — то с радостью бы забыли о Ямайке". Он мог бы сказать "о Вест-Индии". Теперь, когда иммиграция в Британию контролируется, вокруг островов действительно был воздвигнут своего рода cordon sanitaire. Процесс забвения уже начался. А Вест-Индия, погруженная в мелкие внутренние свары, почти не знает об этом.

За день до того как я покинул Французову бухту, к моему удивлению, зазвонил телефон.

"Мистер Найпол? Это Гранье Вестон, — он говорил быстро, в спешке. — Мы хотели узнать, не согласились ли бы вы прийти к нам вечером на ужин".

Это был мой последний ужин и вместе с ним — бутылка "Шато-Лаффит-Ротшильд".

Официант сказал: "до следующего года".

Вестоны не жили во Французовой бухте, они жили в Черепашьей бухте, неподалеку. Я не удивился, что дом их был старомодным ямайским загородным домом, ничем особо не примечательным и без кондиционеров.

Гранье Вестон оказался худым человеком с острым аскетичным лицом. По-моему, ему было за тридцать. Он носил шорты-хаки на ремне и белую рубашку. Я познакомился с его женой и свояченицей. Мы сели снаружи в темноте и разговаривали в основном о Французовой бухте.

Миссис Вестон сказала, что их всегда интересовали реакции гостей. Некоторые делались беспокойными; некоторые просто очень тихими. Тут я опознал Дифенбейкеров и самого себя.

Вынесли напитки — имбирное пиво.

Я предложил им сигареты. Вестоны не курили.

Поколебавшись, я спросил, каковы цены в бухте:

"Могу вам сказать, — сказал Гранье Вестон, — тысяча фунтов за месяц на двоих".

Двумя днями позже я уже сидел на самолете Британской БОАК[9], направляющемся в Нью-Йорк. Рядом со мною летел упитанный бизнесмен с Багам. На лацкане у него был значок Гедеона[10], члена американского братства по распространению Библии — а моя внешность выдает во мне язычника. Выражение лица у меня мягкое, манеры вежливые; так что от Кингстона до Нассау я всю дорогу внимал посланию христианства.

Об авторе: — "Первый писатель Англии"

Писательский мир неравноценен. Как и всякий другой — он состоит из явлений столь разных, что даже странно объединять их под одним именем — "писатель". Кто-то будет профессионалом, кто-то прорвавшимся любителем, кто-то ремесленником, кто-то просто "наследником по прямой", которому литература сама падает в руки… А кто-то скажет: либо это, либо я пропал. Нобелевский лауреат, лауреат всех возможных премий за английскую литературу, индиец родом из Тринидада, сэр Англии, внук бедного индийского брамина — контрактного рабочего, в числе тысяч и тысяч иммигрантов прибывшего в Вест-Индию подменять собой освобожденных негров, сын журналиста, мечтавшего стать писателем, Видиахар Сураджпрасад (для простоты "B.C." [V.S.] Найпол (р. 1932) сказал именно так.

"Я никогда не хотел оставаться в Тринидаде. Когда я был в четвертом классе, я написал клятву на последней странице моего "Исправленного учебника латыни" Кеннеди, что уеду через пять лет. Я уехал Через шесть. И много лет спустя, в Англии, когда я засыпал в спальне с включенным электрическим камином, я пробуждался от кошмара, что снова попал обратно в тропический Тринидад".

Эта высшая степень паники, высшая степень отчаяния, та высшая степень ужаса перед чем-то, что навсегда лишит тебя твоей индивидуальной судьбы, — вот что стало мотором, протащившим начинающего писателя сквозь годы школьных стипендий к стипендии в Оксфорде, сквозь нервный срыв, который длился почти два года, через три не очень удачных, хотя и сразу опубликованных, первых романа к первому шедевру, мгновенно вознесшему его на литературный олимп Британии, "Дом для мистера Бизваса" (1961). В тот момент Найполу исполнилось 29 лет. Он уже успел переехать в Лондон с шестью фунтами в кармане, поработать на цементную компанию, а затем на ВВС в качестве редактора "Карибских голосов". Роман "Дом для мистера Бизваса", награжденный премиями и снискавший писателю громкую славу среди критиков и читателей, стал венцом его марафонского забега — бегства из Тринидада с миссией "стать писателем".