Читать интересную книгу Шестая станция - Лев Разгон

В один из воскресных базарных дней Андрей особенно много про это думал. Было ему не по себе, и голос его звучал особенно жалостливо, и ему не надо было притворяться грустным и пропадающим… Когда он кончил петь и кучка людей вокруг него стала расходиться, его кто-то тихонько тронул за рукав. Андрюшка испуганно обернулся. Но молодой парень не походил ни на переодетого мильтона, ни на шкраба, ни на блатного. Это был настоящий работяга — видно, один из тех, кто строил эту интересную штуку на реке. Андрюшка его видал и раньше. Он часто останавливался, слушал его, и Андрюшка заприметил доброе лицо и подхрамывающую походку.

«Сейчас начнет меня уговаривать пойти в милицию и проситься в приемник», — подумал Андрей и посмотрел назад, есть ли там кто еще, удобно ли будет смываться от непрошеного сочувствия.

Но парень, видно, не собирался спасать Андрея. И его занимало что-то совсем другое. Он спросил:

— Хорошо, парень, поешь! Но что ж ты, кроме этой песни, никакой другой не знаешь?

— А чего не знать?! — обиделся Андрей. — Я и другие песни пою…

— Ну, какие твои песни! Про Гоп со смыком, что ли? Так какая же это песня? Так, блатная глупистика какая-то… А ты настоящие песни послушать хочешь?

— Ну, хочу…

— Знаешь, где клуб здешний?

— Ну, знаю…

— Вот как отпоешь свое, приходи в клуб и спроси Варенцова — то есть меня… Да ты не смотри на меня как Красная Шапочка на Серого волка! Я никуда тебя не дену и в детприемник не пошлю. Только дам тебе послушать такие песни, что ты и слыхом их никогда не слышал! Приходи — не пожалеешь…

Пока базар шумел, Андрейка пел про соловья и мальчишку на чужбине и все время думал про этого парня и его странное предложение. Хорошие песни ему страх как хотелось послушать!.. В Москве ему приходилось слушать только, как поют блатные. Но они всегда пели, когда напивались, и не пели, а кричали, и песни их были нахальные и некрасивые… А этот хромой человек — он не блатной и не из лягавых… И можно попробовать сходить и послушать. А убежать он всегда сумеет и не от таких, хромых, бегал!

Еще базар не разошелся, а Андрейка пошел к клубу. Ему ли не знать этот клуб, где кино, куда он так часто пробирался без билета на сцену… Он подошел к крыльцу клуба и долго не решался спросить этого — Варенцова… Потом все-таки не выдержал и у какого-то выходящего спросил:

— А как мне найти дяденьку Варенцова?

— Это какой такой дяденька? А, нашего отсекра, что ли?

Он вернулся назад и с крыльца крикнул в коридор:

— Гришка! А ну, выйди! Тут тебя твой племянничек спрашивает!

На крыльцо вышел хромом парень. Он одобрительно сказал:

— Молодец, Шаляпин, что пришел… Ну поди-ка сюда!..

Осторожно Андрей пошел за Баренцевым по коридору.

Они зашли в комнату. За столом сидел чернявый парень и, насвистывая, перелистывал книгу.

— Вот, Миша, — сказал ему Варенцов, — это знаменитый на всю Волховстройку певец. У него даже кличка такая — Шаляпин… Я его, понимаешь, уговорил прийти сюда и послушать, как поют настоящие певцы. И не на барахолке, а в самой Москве, в Большом театре, или еще где… Ты говорил, что сейчас время, когда можно слушать… А ну, доставай свою машинку! А тебя, Шаляпин, как мама-то звала?

— Андрюшкой…

— Вот, Андрей, садись сюда, к столу…

Миша подошел к шкафу и достал небольшой черный ящичек. Он поставил его на стол, ловко поймал свисающие со стены провода и прикрутил их какими-то винтиками к ящику. На его верхней крышке торчали какие-то непонятные ручки. Миша подключил к ящику еще провод и надел на голову металлическую скобу, на одном конце которой был наушник. Он поудобнее прижал наушник к уху, потом взялся рукой за рычажок, к которому была прикреплена тоненькая пружинка. Он стал ею щупать маленький поблескивающий камешек на крышке ящика. Миша внимательно вслушивался, осторожно подкручивая ручки. Потом он снял с головы тугую металлическую скобу и сказал:

— Ну, Шаляпин, слушай! — и стал надевать скобу на вихрастую, нечесаную голову Андрея.

Он приладил к его уху эту круглую штуку, и в ухо Андрея ворвался странный шум, потрескивание, звуки неведомых инструментов. И все это перекрыл низкий и бархатный голос такой небывалой, неслыханной красоты, что у Андрея перехватило дыхание, ему казалось, что у него лопнет сердце или еще что случится…

Голос пел песню со словами непонятными, по такими же красивыми и печальными, как эта мелодия, грустно повторяемая неизвестными Андрею инструментами.

«Уймитесь волнения страсти, — пел где-то далеко в Москве этот удивительный человек, — засни безнадежное сердце, я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке…»

Собственно, он пел о том же, о чем пел и сам Андрюшка: о том, как плохо, когда ты одни и вокруг тебя нет никого, кто бы сказал ласковое слово и пожалел… Только это было невероятно красивее и лучше, нежели Андрюшкина песня про мальчика, жалеющего, что никто не узнает, где его могилка… На глазах Андрея, выступили слезы, и внимательно смотревшие на него Варенцов и Миша отвернулись, сделали вид, что они ничего не видят, чем-то заняты… Песня закончилась, и неестественно бодрый женский голос объявил:

«На этом передача музыки заканчивается. Говорит Москва! Говорит радиостанция имени Коминтерна! Слушайте нашу следующую передачу…» И все замолкло. Андрей еще вслушивался некоторое время, но в наушнике только потрескивало, ничего не было слышно. Он медленно стал снимать с головы тугую скобу.

— Ах, жалко, что малость ты запоздал… Кончили пластинки крутить, — сказал Миша. — А знаешь, кто это пел? Твой тезка — Шаляпин! Ну как? Кто из вас поет лучше?

— Брось ты, Миша, свои дурацкие шутки, — недовольно сказал Варенцов, — каждый поет как умеет. У Андрея совсем другой голос, по тоже красивый, может, и из него что получится. Он-то еще ничего в жизни и не видел, кроме барахолок, да сараев, да подвалов. Ну-ка найди ему что-нибудь еще!..

Андрей был совершенно подавлен тем, что с ним случилось за какие-то полчаса… Он знал, слышал от кого-то из ребят, что существует вот это — странная, непонятная штука, позволяющая услышать чужой голос за бог знает сколько верст…

— Это радиво называется, да?

— Радио, а не радиво.

— А как оно сделано? А что в этом ящичке?

— Э, брат, эта штука занятная и не простая. Но если хочешь, можем тебя научить делать эту штуку: она называется радиоприемник…

— И у меня будет такой? Совсем такой? И как захочу, так и буду слушать?

— Да вроде так… Сделаешь и будешь слушать. А захочешь — и еще кому-нибудь сделаешь. Я этот приемник сам сделал. Если хочешь, могу и тебя научить…

— Слушай, Андрюшка! — вмешался Варенцов в разговор Михаила с мальчиком. — До следующего базара целая неделя. Тебе эту неделю все равно как-нибудь надо перебиться. Вот пойди с Михаилом к ним, переночуй у него, приведи себя маленько в божеский вид, чтобы тебя лошади не пугались, а потом начнешь и учиться делать себе приемник. А вечерком еще послушаешь радио — как поют настоящие артисты! Чем черт не шутит! Может, и ты станешь таким, настоящим артистом, будешь там в Москве петь, а мы с Мишкой тебя по радио слушать… Вот будет интересно!.. Миш, веди его в «халупу-малупу» да захвати приемник — пусть парень сегодня послушает…

Михаил отцепил провода от необыкновенного ящичка, взял его под мышку и подмигнул Андрею:

— Айда, Шаляпин, со мной!

На радиоволне…

По дороге Андрей все порывался спросить, что это за «халупа-малупа», куда они идут, но стеснялся. Но Михаил не держал Андрея ни за руку, ни за ворот, на него и не глядел даже… Андрей решил, что если эта «халупа-малупа» окажется тюрьмой, или милицией, или детским домом, то он всегда успеет смыться — бегать ом горазд, никто его не догонит…

Но «халупа-малупа» оказалась просто-напросто маленьким и очень красивым домиком. Михаил привел его к крыльцу и сказал:

— Прибыли! Сейчас будем выступать! Жди меня…

Через несколько минут он появился с ведром воды, кружкой, с полотенцем на плече, с куском мыла в руке. Увидев на лице Андрея гримасу отвращения, Михаил сурово нахмурил брови:

— Ты не думай, Шаляпин, что я тебя с такими руками близко подпущу к радиотехнике! Да у меня немедленно из строя выйдут все конденсаторы, полетит к черту самоиндукция! Хочешь стать мастером и делать радиоприемники — кончай с этой грязью! Снимай рубаху и штаны, не бойся, тут девок нет, никто тебя не съест! Давай, давай!..

Во всем, что последовало дальше, ничего хорошего не было. Вода была или чересчур горячей или очень холодной, мыло ело глаза до слез. Зажмурившись, беззащитный в своей наготе, Андрюшка стоял под деревом, а быстрые и железные руки его скребли, поворачивали, и все это под поощрительные советы каких-то голосов вокруг: