Предположим, вам нужно убедить Кристину, потенциальную новую сотрудницу, работать в вашем отделе. Вы будете обсуждать компенсационный пакет и задавать ее сферу ответственности. Но, возможно, больше всего Кристина захочет знать, что ее ждет, если она согласится. Каково это будет — работать у вас? Насколько довольна она будет через полгода такой работы? Какие возможности откроются перед ней, какие навыки она приобретет?
Ее решение, соглашаться ли на эту работу, вероятно, будет зависеть от этих вопросов. Что же вы можете сообщить ей о будущем?
У вас в голове оформляется ряд высказываний:
Два-три дня в неделю вам придется задерживаться на работе.
Вы будете работать с Джеффом. Это полный кошмар, но избавиться от него мы не можем.
Вам придется выслушивать несправедливые оскорбления от клиентов, возмущенных правилами возврата денег, которые у нас приняты.
Как минимум три года мы не сможем вас повышать.
Вы знаете, что это все правда. Но вряд ли захотите сказать ее вслух. Вместо этого вы огласите другие, столь же правдивые прогнозы:
Вы приобретете ценный опыт работы с клиентами.
Каждый год вы будете проходить двухнедельный тренинг по необходимым навыкам.
Вам нужно будет посещать парижское и сингапурское отделения нашей компании.
Через год у вас появится возможность взять на себя дополнительные обязанности.
Как и неполные правды, которые мы уже рассмотрели, прогнозы можно расчетливо отбирать, создавая определенное ви́дение действительности. Коммуникаторы могут опускать и затушевывать определенные прогнозы, как делают это с неполными правдами. Поэтому политики предпочитают говорить о расходах, которые они одобрят, если выиграют выборы, но не о долге, который увеличат, и не о налогах, которые поднимут. Мы все так делаем. Стараясь заинтересовать ребенка летней поездкой в отпуск, родители будут говорить о солнечных пляжах и развлечениях, но не о ночном бессонном перелете и без интернета. Всеобъемлющую картину будущего нарисовать куда труднее, чем картину прошлого, так что мы, разумеется, стремимся выбирать те элементы, которые помогают нашим задачам или способствуют победе в споре.
Если мы находим правдоподобный прогноз, укрепляющий нашу позицию, мы оглашаем его. Бесполезные прогнозы мы вообще предпочтем не упоминать. Если у нас есть конфликтующие прогнозы равно уважаемых экспертов, выбрать и обнародовать те, которые лучше согласуются с нашей позицией, отбросив остальные, будет закономерно.
![]()
Во время британского референдума о выходе из ЕС один из самых эффектных плакатов сторонников Brexit гласил: «ТУРЦИЯ (население 76 млн) ВСТУПАЕТ В ЕС». Граждане стран — членов Евросоюза имеют право жить и работать на всей его территории, так что в момент всеобщей озабоченности нестабильностью на Ближнем Востоке и потоком иммигрантов, сторонникам Brexit хватило нескольких слов, чтобы перепугать немалую часть голосовавших. Но был ли этот прогноз правдивым?
Турция подала заявку на вступление в ЕС в 1987 г., а в 1999 г. получила статус кандидата. Британия много лет лоббировала прием Турции в ЕС. В 2010 г. премьер-министр Дэвид Кэмерон сказал, обращаясь к турецкой аудитории: «Я хочу, чтобы мы вместе проложили дорогу от Анкары до Брюсселя»1. Во время референдума Евросоюзу понадобилась помощь Турции в регулировании потока мигрантов в Европу, и многие тогда домысливали, что окончательной ценой такого сотрудничества может стать прием Турции в члены союза. И если вы готовы принять эластичную временну́ю шкалу, подразумеваемую конструкцией «Турция вступает», тогда для вас утверждение вполне правдиво: «Турция вступает в ЕС» когда-нибудь в будущем.
С другой стороны, как и любая другая страна ЕС, Великобритания имела право вето на прием новых членов: если бы британское правительство не захотело видеть Турцию среди стран ЕС, Турция никак не смогла бы в него вступить (пока там оставалось Соединенное Королевство). И даже если бы правом вето не воспользовалась Британия, к нему определенно прибегнул бы Кипр, так как его северная часть остается под турецкой оккупацией. Более того, вступлению Турции в ЕС мешало еще и множество формальных барьеров из-за коррупции, отсутствия свободной прессы и задокументированных случаев нарушений прав человека. Поэтому столь же правдивым было бы заявить, что вступление Турции — дело весьма отдаленного будущего. Более того, Дэвид Кэмерон, противник Brexit, во время дебатов о выходе заявил: «При нынешнем темпе изменений [Турция] дозреет до вступления в Евросоюз где-то к 3000 г.»2. В общем, плакат сторонников Brexit представляется изрядным лукавством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бóльшая часть споров во время Brexit происходила вокруг конкурентных прогнозов о том, что будет, если Британия выйдет из ЕС. Противники выхода предсказывали изоляцию, экономические потери, нестабильность, ограничение свободы передвижения и даже кризис европейского порядка. Сторонники Brexit предвидели новую эру международной торговли и ничем не связанного прогресса, новую модель сотрудничества с европейскими союзниками и гораздо более полный контроль Британии над собственной судьбой. Хотя обе стороны преувеличивали потенциальные выигрыши и утраты для страны, большинство их утверждений о будущем были обоснованными прогнозами, построенными на тех или иных фактах.
Не в воде ли наша погибель?
Но, пожалуй, нигде не ломается столько копий вокруг конкурентных прогнозов, как в дискуссии о глобальном потеплении.
Углекислый газ, производимый человечеством, накапливается в атмосфере Земли, создавая экран наподобие парника, который удерживает солнечное тепло, прежде излучавшееся обратно в космос. Эта наблюдаемая и измеряемая часть картины глобального потепления сегодня почти не оспаривается. Но причина, по которой мы сейчас пытаемся так серьезно поменять привычные способы путешествовать, генерировать энергию и жить, находится в другой части картины — в прогнозах о том, что случится с климатом Земли, и о пагубных последствиях, которые от этого могут возникнуть.
Межправительственная комиссия по проблемам изменений климата (IPCC) вывела, что разница между средней мировой температурой поверхности Земли в 2081–2100 гг. и в период 1986–2005 гг. составит от 0,3 до 4,8 °C в сторону повышения3. Это довольно широкий разброс, и он позволяет предсказать как благополучное, так и катастрофическое будущее. Почему же эксперты дают столь неточную цифру?
Согласно прогнозам, углекислый газ (CO2) сам по себе вызовет лишь незначительное потепление. Если его концентрация в атмосфере удвоится, на Земле, по расчетам IPCC, потеплеет примерно на 1,2 °C. В этом не видят большой опасности. Прогнозы радикальной смены климата исходят из присутствия вторичного, усиливающего, фактора — потепления от насыщенности атмосферы водяным паром.
Теплый воздух удерживает больше водяного пара, в нем концентрация пара растет приблизительно на 7% с каждым градусом. Поэтому небольшое потепление, вызванное углекислым газом, заметно насытит атмосферу Земли влагой. А поскольку пар — это сильнодействующий парниковый газ, он может более чем удвоить потепление, вызванное одним CO2.
Кроме того, водяной пар образует облака, которые одновременно способствуют потеплению, мешая тепловой радиации с поверхности Земли, и препятствуют потеплению, отражая солнечные лучи. В целом, облака дают заметное охлаждение, но разные типы облаков могут вести себя по-разному: низкие слоисто-кучевые в основном охлаждают планету, а высокие тонкие перистые нагревают. Значит, если лишний пар даст больше кучевых облаков, это может уменьшить или отменить его нагревающий эффект, а вот если он уйдет в высокие перистые облака, это лишь усугубит ситуацию.
Однако больше пара в атмосфере не обязательно означает больше облаков. На самом деле, исследование показывает, что увлажнение и потепление атмосферы может обернуться поредением облаков и в нижних, и в верхних ее слоях (а это опасно изменит количество осадков и частоту засух). Меняющийся баланс высоких и низких облаков определит, будет ли итоговым эффектом потепление или похолодание.
