– Мы должны вызвать Ла Мартиньера, – заявил он.
Если Ла Мартиньер узнает, как все произошло, он обвинит в этом меня и будет совершенно прав. Я не хотела, чтобы подробности трагедии стали ему известны, и мы с графом Жаном убедили Бордо, что будет лучше, если Ла Мартиньер узнает правду потом, а пока мы придержим Луи в Ле Трианоне.
Меня переполнял ужас. Если король умрет, что будет со мной? А если я тоже заразилась? Даже если оспу вылечить, она оставляет ужасные шрамы, жизнь с которыми будет кошмаром. Я не хотела и дальше подвергать себя угрозе, но скорее из-за веры в собственную неуязвимость, нежели из храбрости, не отходила от короля.
На второй день мадам де Мирапуа остановила меня у входа в комнату больного.
– Вы задумывались над тем, что ждет вас, если случится худшее? – спросила она, держась от меня на расстоянии.
– Разумеется! – ответила я. – Но сейчас не время обсуждать подобные вопросы.
– Напротив, – сказала она. – Все решает время. Как вы хотите провести остаток своих дней – в роскоши или в долгах? Вы должны попросить короля позаботиться о вашем будущем, пока он не начал бредить, пока еще не слишком поздно. Если он узнает, что умирает, он захочет исповедаться, но не получит отпущения грехов, если будет продолжать отношения, не освященные церковью. Не стоит жертвовать личными интересами ради каких-то романтических идеалов, милочка. Нужно брать все, что можно, пока не поздно.
Я поблагодарила Мирапуа за лекцию по практичности. Она сказала, что провела еще одну неудачную ночь за карточным столом и я могу отблагодарить ее ссудой в пятьдесят тысяч франков.
Луи был очень слаб. Я побыла с ним немного, держа его за руку, разрываясь между состраданием, чувством вины и инстинктом самосохранения, и, когда Луи уснул, ушла к себе в крайне подавленном настроении. С тех пор как я переспала с Замо, тот потерял былую игривость. Но мне было жизненно необходимо что-то, способное поднять настроение. Я позвала Замо и обрядила его в шутовской костюм. Он подрос с тех пор, как надевал эти штаны в последний раз, и я позволила себе вольность проверить, что он нормально в них умещается.
Я приказала ему выполнить пару акробатических трюков, но он вырос, и от былой живости мало что осталось. Тем не менее я дала ему в награду плитку отличного венского шоколада, а маленький дикарь укусил меня. Первым моим желанием было приказать Паоло и Лорану высечь его, но Замо был таким милым, таким прелестным и грустным, что я решила сама наказать его за это нахальство и прижала к себе. Когда он начал устраиваться в моих объятиях поуютнее, я вцепилась в него зубами, а потом снова и снова. Не показывая, что ему больно, мальчишка вызывающе смотрел на меня своими черными глазами.
На третий день состояние Луи не улучшилось, но и не ухудшилось. Прослышав о болезни короля, в поместье примчался Ла Мартиньер. Он, по своему обыкновению, грубо отругал нас с Бордо, что мы не настояли на перевозе короля во дворец, где в его распоряжении были бы все достижения медицины.
– Итак, доктор, какие у вас есть предположения относительно диагноза? – спросил Ла Мартиньер у Бордо.
Бордо, предельно лояльный ко мне, пожал плечами и сказал:
– Вам решать, доктор.
Ла Мартиньер удалился в комнату больного для обследования. Вышел он с мрачным выражением лица.
– Мне жаль говорить вам об этом, – сказал он, – но у короля имеются все симптомы, свойственные началу оспы.
Я вскрикнула и замотала головой, не желая верить ему, словно слышала об этом впервые.
Ла Мартиньер сказал, что абсолютной уверенности у него нет. Он спросил меня, входил ли король в контакт с носителем инфекции. Я закрыла лицо руками и отрицательно покачала головой.
– Мы, несомненно, должны быть предельно осторожны, – сказал Бордо, исполняя мою просьбу. – Но до тех пор пока мы не удостоверимся, что король серьезно болен, я бы настоятельно рекомендовал оставить его здесь. Переезд только потревожит его.
Ла Мартиньер громогласно выступил против этой идеи. Он потребовал, чтобы короля немедленно перевезли во дворец, в противном случае он отказывался выполнять свои прямые обязанности. Несмотря на свой неприятный характер, Ла Мартиньер был прекрасным специалистом, и я не посмела спорить с ним.
– Но может быть, не стоит пугать короля без необходимости? – сказала я. – Можем ли мы успокаивать его до тех пор, пока у вас не будет ясности с диагнозом?
Ла Мартиньер согласился со мной.
Я выехала в своей карете вместе с мадам де Мирапуа и графом Жаном через несколько минут после той, что везла короля. Они хотели обсудить денежные вопросы, но я всю дорогу проплакала. Когда мы добрались до въезда в Версаль, там собралась толпа. Мое сердце замерло. Мне показалось, что я снова увидела таинственное существо, которое всегда предрекало перемены в моей жизни. Ему не нужно было ничего говорить. Было ясно, что в данных обстоятельствах его появление предвещало мое падение.
Добравшись до своих комнат, я бросилась на постель в состоянии полнейшего нервного истощения и разрыдалась, не сомневаясь в том, что закат мой близок. Пришла Генриетта и сказала, что его величество хочет видеть меня. Я взяла себя в руки и пошла к нему. Король, слабый и в лихорадке, поприветствовал меня нежной улыбкой.
– Куда бы ни приводили меня мои капризы, сердце мое будет всегда принадлежать тебе одной, – сказал он.
– Ты меня удивляешь, Ля Франс, – с улыбкой отозвалась я на столь лестное признание. – А как же некая дама по имени Жюли?
Луи взял меня за руку:
– Не нужно верить всему, что тебе говорят. Ты – та женщина, с которой я хотел бы остаться навечно. Она просто милашка, мимолетное увлечение. Если ее присутствие нервирует тебя, я прикажу, чтобы ее выдали замуж и услали отсюда.
Я заглянула в его тусклые горячечные глаза и увидела в них предельную искренность.
– Прости, что сомневалась в тебе, Ля Франс, – сказала я.
– Ну же, будет тебе, – ответил он. – Я наказан за то, что был неверен тебе.
Он даже не подозревал, насколько был прав.
Остаток дня прошел довольно спокойно, король много спал. Болезнь превратила его в ребенка, и я, словно мать, дежурила у его постели, держа его за руку и шепча нежные слова. Я вернулась в свою комнату только ночью, когда он уснул.
Увидев, что на моей постели развалился граф Жан, я даже не пыталась скрыть раздражение.
– Это ты, скотина, во всем виноват! – воскликнула я.
– Еще какая скотина, – огрызнулся он. – Убить меня мало. Как я мог быть таким идиотом?
– И что же нам теперь делать? – спросила я.
– Нам, судя по всему, пришел конец, – сказал он. – У меня уже кончились деньги. Как ты думаешь, его величество даст мне небольшую ссуду?