Если бы ветра хватило – отойти от опасного берега подальше! Глядишь, и не найдут лихие люди потрепанный флейт. Поди заметь смоленые до гагатового блеска бока на фоне черной воды и черного неба. Увы, оставшиеся паруса уныло свисли, и не ловят даже тени ветра.
Помощник размышляет о том же.
– У нас остались шлюпки, – замечает, – а до вечера немало времени. Правда, гребцов не хватает.
– Возьмем пассажиров покрепче.
Вообще-то флейту совершенно не полагаются два вельбота на верхней палубе. Однако именно вот этот собирается, выгрузив колонистов, заглянуть к устью Эспирито-Санто для охоты на ламантинов. Так судовладелец решил восполнить недостаток капитала: туда – плата за проезд, обратно – солонина и шкуры. Несколько рейсов, и, глядишь, можно переходить к собственной торговле, а не служить извозчиком при скупой казне. Вот и пригодились. Только тащить корабль – не за сиренами гоняться. Тут, чем больше людей на веслах, тем лучше. Помощник капитана взял первую шлюпку, боцман – вторую. Людей на все банки не хватало, и он не стал возражать, когда на весла полезла девчонка. Тем более к этому времени донья Изабелла де Тахо из странноватой пассажирки, по сути, превратилась в офицера вне штатов.
Заметили ее еще на причале – окруженную огромной кучей сундуков и маленькой – людей. Борман Бернардо тогда восхищенно присвистнул. После чего довольно сообщил всем прочим, что «такие», оказывается, еще водятся. Хотя, верно, только вблизи Пиренеев. Шептались пассажирки, поверить им, так у астурийки весь костюм неправильный. Вот как взять оснастку того же флейта и влепить на галеон, а вместо орудийной палубы присобачить гребную – от галеры! Все по отдельности правильно, и даже великолепно. Видна и щедрость руки, оплатившей наряды, и умение той, что держала иглу. Да и носит – ловко! Только собранные вместе вещи создают химеру, вроде тех, что сидят на пилонах собора: хвост павлина, лапы льва, туловище змеи, голова рыбы, а то и что похлеще.
Как она познакомилась с командой поближе? В состоящем при девице со странностями семействе не обошлось без своих дочерей. Один из матросов хлопнул служанку пониже спины… дело житейское. Не учел одного: хозяйка на палубе. Она всегда оставалась наверху, если не ела и не спала. Примелькалась… и тут моргнуть никто не успел, только тень мелькнула, а матрос сидит на палубе, промеж глаз наливается кровью львиная рожа. Отпечаток рукояти пистолета. А девица, хоть держит оружие за ствол, сурово так выговаривает. Мол, еще распустишь руки на моих людей, получишь пулю… И говор у нее певучий, пиренейский!
Значит, обижаться матросу не приходится: негоже при таких девицах вольности себе позволять. Наказывать его тоже нет нужды – кто знал, что у разглядывающей океанские валы – глаз на затылке? Меж тем выяснилось, что у девицы есть земляки на борту, и не только из пассажиров. Набежали, сбились кучей… Даже баски. Это на полуострове астурийцы им кость в горле, а на корабле – соседи. В Америке вовсе не разлей вода станут, зато начнут задирать нос перед теми, кто рожден уже в колониях.
Баски, впрочем, как уяснили, что поножовщины не будет, а девица на эускади даже «спасибо» сказать не умеет, разбрелись. Астурийцы же не мастера трепать языками. Выслушали цветистую благодарственную речь, едва ли не в стихах. Чопорно поклонились в ответ. На том дело и завершилось.
Помощнику вздумалось использовать случай, чтобы установить отношения между пассажирами и собранной с бору по сосенке командой. Заодно с драчуньей познакомился и боцман – когда извинения приносил, от имени палубной команды. Короткий разговор – а Бернардо доволен. Угадал, и аж три раза. Для начала – то, что у путешественницы есть титул, пусть и самый простой – она донья. В горах, конечно, всяк дворянин, но на приставку нищие идальго зариться не смеют, а состоятельные и худородные редко позволяют себе носить что нравится, а не то, что велит обычай. После победы под Леридой, когда Филипп позволил себе показаться в красном камзоле, цветное платье не запрещено, но отчего-то не торопится возвращаться.
Вторая догадка – короткое принятие извинений. Демонстрация, но не оскорбленного достоинства, как ожидал, а понимания, что от моряков и солдат не ждать ни манерничанья, ни исправления. Зато обещание насчет пули осталось в силе.
И третье, когда помощник вслух объявил, что, глядя на Изабеллу де Тахо, он счастлив, что тоже чистокровный северянин. В отличие от всякого отребья.
– Почему тоже? – возразила та на весь корабль. – Я астурийка, чего по вам не скажешь, но имею честь быть испанкой, как большинство добрых людей на борту. Чем и горжусь.
Помощник посмотрел в аспидные глаза, позеленел и идею подбить клинья к знатной, состоятельной и почти одинокой пассажирке похоронил. Причем убедил себя, что виной тому слишком длинный нос и тяжеловатый подбородок.
Скоро выяснилось, что качка ей нравится, а мерзостнейшая зыбь только аппетит раззуживает. За такой луженый желудок команда донью Изабеллу начала уважать. Сами проглоты, и ценят таких же. Начали сочинять, что, мол, без морского корня так держаться никто не может. Больше всего им понравилось, что за лимон у доньи Изабеллы можно выудить порцию вина, что полагается всякому пассажиру на день – разбавить подпорченную воду. Пришлось пресечь, чтоб не бросать в воду лишние тела. Лимоны-то, и правда, помогают, да только не от морской болезни, от цинги. Благодаря кислым плодам шанс дожить до Америк у испанцев куда выше, чем у англичан и французов, которые вместо вина и лимонов употребляют ром да водку.
Проблему Бернардо разрешил, совершив обмен официально: поменял довольствие боящейся захмелеть черноглазой. Девчонка уверяет, что для борьбы с заразой лимонная кислота ничем не хуже винной… Заодно и понял кое-что. Если испанка боится вина, если мрачная да неразговорчивая, если о семье словечка не молвит, хоть режь, хоть стреляй? Если на ней такие наряды, что всякому ясно – в Новый Свет ее гонит не бедность? Переселенцы-бедняки – знай, поют! Для них океан испытание, исполненное надежды на лучшее. Если и царапает душу страх перед новой жизнью, так и его проще заглушить в доброй компании.
Изабелле компания явно не требуется. Наоборот. Незаметно повелось, что во всякую погоду она сидит на канатном ящике. В шторм – привязывается. Попытка согнать донью вниз в непогоду закончилась… хорошо. Без мертвецов и увечий. Молчит. Или шепчет тихонько. Иные подслушали, разнесли. Оказалось – стихи. Проговаривает, пересказывает, меняет слова. Окатывает, как волна гальку.
Нет, меня не веселит,Волн беспечных состязанье.Бурной зыби в океане,Беспокойной бездны вид.
Это еще самое бодрое. А так…