Читать интересную книгу Дурная мудрость - Билл Драммонд

Когда в 1988 году в эйсид-хаус-клубах грянул взрыв рейва и мы с Джимми активно жевали наши диско-печенюшки, Z упорно держался подальше от всей этой «танцы-любовь-морковь-полное-помешательство-и-все-друзья-навек» тусовки и повторял:

– Я покончу самоубийством, если дез-металл-группы начнут брать мажор. Это будет конец дез-металла. Лав-металл? Что, блядь, за бред. Металл – это смерть, но уж никак не любовь. Вот ты можешь представить, что «Black Sabbath» вновь собираются вместе и сами уничтожают свою легенду, записав радостные рейв-версии своих старых вещей, которые были как похоронный звон, как предвестие смерти?!

Уже стемнело. Гимпо молчит. Наш с Z разговор потихоньку сворачивает на ухабистые дороги тяжелого рока: мы цитируем строки из песен с дебютного альбома «Sabbath», мы помним их все наизусть; мы вспоминаем давно утерянные записи «Budgie» и альбом «Very 'Eavy, Very 'Umble» «Uriah Heep»; и вообще, он когда-нибудь слышал про «Stray»? Мы похожи на двух старых придурков, которые обсуждают крикетные матчи каких-то заштатных, провинциальных команд, что состоялись еще до войны – дела давно минувших дней, подогретое пиво и все дела. Но нас это не остановит: мы продолжаем барахтаться в разбитых рок-мечтах, где еще не умолк зов Оззи, и в глубине притаилась тьма. Да, Оззи. Эта мрачная личность в длиннополой шинели, обреченная бесцельно скитаться по вечности. Вот он идет, сгорбив спину; длинные патлы уныло свисают, скрывая лицо – такое юное; он держит под мышкой все семь альбомов, каждый из которых дался немалой кровью – альбомов, записанных с группами, чьи названия давно позабыты.

Z спрашивает про «Черную комнату», наш альбом, который мы с Джимми начали было записывать в рамках проекта «The Justified Ancients of Mu Mu», но потом испугались и бросили это дело. Я рассказываю ему про тот случай в сумрачной студии, когда я стоял перед микрофоном, и у меня в наушниках грохотали запредельные гитарные риффы Джимми, и вдруг мой собственный голос сделался совершенно чужим, незнакомым – я пел слова, но это были чужие слова, потому что я их не писал, и передо мной вдруг разверзлась пропасть. Я осторожно придвинулся к самому краю и глянул вниз: бездонная пустота. В общем, мы не закончили «Черную комнату», полноценный альбом группы «The Justified Ancients of Mu Mu» так и не состоялся.

Но Z убеждает меня, что это еще ничего не значит, и его доводы согревают мне сердце. Он говорит, что мы с Джимми просто избрали путь наименьшего сопротивления, потому что боимся ответственности; мы должны вновь оседлать боевых коней и закончить начатое. И да, сейчас, в данный конкретный момент, мне хочется верить, что Z, может быть, прав. Но, может, нам с Джимми стоит подождать, пока нам обоим не стукнет по пятьдесят, и потом записать наши вещи уже в качестве ветеранов, побитых в боях – когда наша музыка будет проистекать не из затухающего либидо, а из ужаса перед жизнью, что прошла в непрестанном противостоянии с этой пропастью. Ну, примерно как если бы «Megadeth» сделали музыку на стихи Мильтона.

В машине тепло и уютно: повсюду разбросаны сигаретные пачки, пустые бутылки, фантики от конфет. Пахнет густым пердежом и застарелым потом.

– Знаешь, Блейк даже не был поэтом-романтиком. Он был сам по себе. Вне каких-то течений. – Z.

– Да, но они жили в одну эпоху. И он тоже пытался противодействовать Веку Разума. Как и все остальные. – Я.

– С тем же успехом ты мог бы сказать, что «The Stranglers» – панк-группа, хотя они просто играли концерты вместе с панк-роковыми командами. – Z.

– Слушай, вот мы с тобой спорим, спорим… а к чему мы в итоге пришли?

– А тебе не все равно?

Гимпо заезжает на автозаправку. Я иду звонить Улле из «Mega Records»: сообщить ей, что наша миссия благополучно завершена, и мы все живы. И очень надеемся, что она обеспечит нам в Хельсинки обширную культурную программу. Захожу в магазинчик: какие-то розовые пакетики и желтые штуковины, завернутые в целлофан, стойка с газетами и журналами, в холодильнике – полный набор безалкогольных напитков, у кассы – телефон-автомат.

Через десять минут возвращаюсь в машину. Голова идет кругом. Как сообщить эти новости Z и Гимпо?

– Ну что? Дозвонился? – Z.

– Ага. – Я.

– И чего? – Гимпо.

– Ну, у нее не получится с нами затусоваться, потому что у них там другие артисты приехали. Они дают интервью и выступают по телику, раскручивают свою новую запись, которая уже в чартах. А Улла считает, что нам не захочется с ними пересекаться. Она очень извиняется, ей вроде как неудобно, и даже стыдно. – Я.

– И что за артисты? – Z.

– Угадай!

– Мы что, бля, в загадки играем? Давай, говори. – Z.

– После всего, через что мы прошли, кого бы мы меньше всего ожидали тут встретить?

– «U2»? – Z.

– Даже лучше. – Я.

– Френк Синатра? – Гимпо.

– Нет. Даже лучше, чем Френк.

В общем, пока ставки не возросли запредельно, я выдаю им новости:

– Чиппендейлы – не все, конечно, только двое, но Улла сказала, что после обеда мы можем пойти на какую-то там тусовку с Муллой, а вечером встретиться с ней и с этими Чиппендейлами и пойти в ночной клуб поразвлечься.[17]

Орден называется Розенкрейцерское Братство Рыцарей Чиппендейла, в обиходе – просто Чиппендейлы. Их духовный центр, Sugar Shack, Сахарный Дом, располагается в аскетическом храме – здесь, за полярным кругом, среди льда и снегов. В Сахарном Доме монахи проходят тщательную, всестороннюю подготовку в течение десяти лет: молятся, медитируют, выполняют физические упражнения, развиваются как физически, так и духовно – и только потом им дозволяется выйти в мир, дабы нести людям на юге свет истины.

Наверное, тут надо подробнее остановиться на Чиппендейлах и попытаться определить их место в нашей изменчивой западной культуре. Сейчас, когда вы читаете эту книгу, их уже мало кто помнит: какое-то смутное нововведение, затерянное в начале девяностых, давно поблекшее и увядшее. Но в данный конкретный момент, для меня лично, Чиппендейлы – это больше, чем «The Beatles», гораздо смелее, чем «The Sex Pistols», и живее, чем Элвис.

В свой последний год в Доме монахи изучают магические танцы, фигуры которых заключают в себе тайное зашифрованное послание. Это очень сильная магия, предназначенная специально для воздействия на женскую аудиторию, поскольку цель у танцоров – вызвать истерию. (Истерия – естественное состояние женщины, и состоятельность мужчины как личности определяется тем, как он справляется с женской истерикой.)

Да, я знаю, что мужской стриптиз был и раньше, что это давно уже стало вполне обычным развлечением на всяких девичниках, но тот, кто создал Чиппендейлов, знал, что творится с миром и что теперь мир готов для Чиппендейлов, или, вернее, готова одна его половина. Женская половина.

Чиппендейлы умеют не только справляться с женской истерией – они знают, как ее обуздать, преобразовать в духовную энергию и направить ее на укрепление мира и понимания. В чиппендейловских церквях женскую половину паствы приводят в истерическое состояние, исполняя во время службы ритуальные танцы, которые чем-то сродни пляске дервишей; их разум впадает в полубессознательное состояние, раскрывается, подобно проржавелым вратам Атлантиды, и таким образом, воспринимает божественное наставление теперешнего духовного лидера Братства, который является четырнадцатым по счету перевоплощением основателя Ордена, Фабио Бизальюго, имя которого в переводе с санскрита означает «океан безупречной любви».

Чиппендейлы были единственными в своем роде. Нигде и никогда за всю историю человечества не было ничего подобного. И, наверное, не могло быть – потому что до них ничего подобного просто не дозволялось. Когда они приезжали в какой-нибудь город, расклеивали свои афиши и договаривались о выступлении с администрацией местного театра, в город съезжались тысячи женщин, причем многие приезжали издалека, за несколько сотен миль. Только чтобы посмотреть их спектакль. Когда я говорю «женщин», я имею в виду женщин всех возрастов – не только восторженных юных девиц, но и вполне респектабельных бабушек, и даже прабабушек, вплоть до совсем мелких девчонок, у которых по малолетству еще не начались месячные. Причем их мужчины ничего не могли с этим сделать. В прошлом мужчины никогда не осмелились бы допустить самого существования такого явления, как Чиппендейлы. Сейчас же никто не осмеливается допустить, чтобы их не было.

.

Согласно учению первого Далай-Чиппендейла, Фабио Первого, только мужчины способны понять концепцию божественной любви, и чтобы обрести духовную истину, они должны прежде всего провозгласить свою любовь к себе и к своим братьям-мужчинам (что далеко не так просто, как кажется – некоторым братьям требуется года четыре, не меньше, чтобы открыть для себя эту вечную аксиому). Чтобы полностью устранить отвлекающие воздействия внешнего мира, осквернившие, например, философию древних греков, братья принимают строгий обет безбрачия и отрекаются от любых проявлений нечестивой земной любви. Малейший намек на какие-то интимные поползновения по отношению к кому-то из братьев карается немедленным исключением из Ордена. Содомия считается смертным грехом и тяжким преступлением, гомосексуализм рассматривается как неизлечимый рак духа.