Читать интересную книгу Запоздалые истины - Станислав Родионов

— Сосик там работает?

— Нет, пасется.

— Но ведь деньги можно не вернуть и в бар больше не пойти?

— Ха, он адрес записывает.

— Можно адрес соврать.

— Ха! В бар тогда не сунешься, а он один на район. А как соврешь... Сосик или уже знает тебя, или по рекомендации, или сходит в комнату и по телефону в справочном адресок проверит. У него и купить можно всю фирму — джинсы, диски, кеды, французские колготки... И попугаев продает, и обезьян. Только денежки нужны — ого какие.

— Ты у него брал?

— Не раз.

— Отдавал?

— Как же.

— А кто еще?

— Навалом ребят, да они не признаются.

— Почему?

— Сами же у Сосика просили...

Психология подростков не терпит полутонов. Леденцов ее понимал: парень пришел с подружкой, ему надо потанцевать да покрасоваться, денег нет, он просит, его выручают... И он вместо благодарности заявит в милицию? Ну, а стопроцентная надбавка не в счет — знал же условия. О стопроцентной надбавке парень вспоминал на следующий день. Где взять деньги? У родителей, одолжить у приятелей, заработать, что-нибудь продать?.. Или украсть?

— Миша, джинсы у Сосика купил?

— За двести.

— А сколько брал у него наличными?

— Не наличными.

— А как?

— Сосик запишет сумму, на нее барменша и отпустит чего хочешь.

Дошли и до барменши, до бандерши. Как там... «Никогда не беспокоят поступки женщин, а беспокоит то, на какие поступки они толкают мужчин». Впрочем, вряд ли такая женщина, как Дарья Крикливец, могла вдохновить Сосика на какой-либо поступок.

— Значит, расчет шел безналичный, — задумчиво сказал Леденцов.

Он вспомнил свое посещение бара. Чувство, близкое к страху, хлестнуло его раньше осознанной мысли. Не может быть... «Школьница» отпускала коктейли без денег.

— Барменша какая? Грузная, черная, постарше?.. — спросил он с остатками надежды.

— Нет, другая, с косичками.

Леденцов вскочил. Так он еще не ошибался. Инспектор уголовного розыска, знаток преступников, любитель психологии... Ввел в заблуждение Петельникова. Но не собственная ошибка занимала его сейчас... От Кати Муравщиковой было известно, что «школьница» на день рождения приглашена. Петельников мог ей довериться. А если придет Сосик...

Инспектор глянул за угол здания — свободные машины стояли.

— Ефременко, поедешь со мной?

— Куда?

— На операцию, — буркнул Леденцов.

21

Сознание прояснялось, в голове-словно рассветало. Перед глазами лежала бездонная и белесая прозрачность. Инспектор догадался, что он смотрит в окно и видит белую ночь. Там было свободно и прохладно. Приложить бы эту белую ночь к затылку...

Он лежал на кухне со связанными руками и ногами. В передней топали выгоняемые гости. Потом все стихло — лишь где-то за стеной всхлипывала Катя, которую, видимо, не выпускали.

Инспектор попробовал вырваться из веревок, заерзал на полу и тогда увидел Вику — она сидела в углу и спокойно курила. Ее глаза, цвета белой ночи за окном, ничего не выражали. Увидев ожившего инспектора, она вышла...

Почти сразу же в кухню шагнул Сосик и склонился над Петельниковым — близко, к самому лицу.

— Головка — болит, инспектор?

Чем же так поражало лицо этого Сосика... Много людей с ярко-белой кожей и черными волосами. Контрастностью: слишком белого и слишком черного. Когда лицо в лицо... Петельников приметил, что Сосиковы щеки неравномерной белизны. И в волосах есть серенькие прядки.

— Сосик... Ты назвал парнишку в очках бабой... А баба... ты.

— Да ну?

— Ты же красишься и пудришься. И мужчины не бьют сзади.

— Я тебя и спереди положу.

— Нет, Сосик. Ты можешь только сзади. Как и Леденцова.

— Важен результат.

— Ты слаб, Сосик.

— А ты силен — а лежишь.

— Твои черные крашеные волосы, черные очки, черная куртка — от неуверенности.

— В чем — я — неуверен — ты — легавый?

— В жизни. Ты же неудачник.

— А — что — такое — неудачник — а?

— Человек, не понявший смысла жизни.

— Мысляжом давишь, легаш-теоретик?

— Все, кто хапает деньги и вещи, — это неудачники, Сосик.

— Чего ж ты, удачник, — на полу — опутан веревкой?

— У меня работа такая.

— Хватит щекотать жабры, — кончил Сосик философские разговоры. — Зачем вызывал оперативную группу?

— Для полноты компании, — усмехнулся инспектор.

— Зря скалишься — ты у меня — в руках.

— Нет, Сосик, ты у меня в руках.

— Загадками пишешь?

— В уголовном розыске знают, что я тут. Поэтому убить меня ты не можешь. Тебе остается бежать. Но ведь все равно поймаем. Так кто у кого в руках?

— Поймать меня — у вас штаны треснут. Зачем вызывал свою группу?

— Так тебе и сказал...

— А я — кислород — перекрою.

Он склонился еще ниже и деревянным ребром ладони пробно надавил на горло. Инспектор не испугался, потому что его обуяла такая злость, которая растопила все другие чувства и ощущения. И он понял, что такое пытка, — не издевательства, не боль, не веревка, которая до крови вдавилась в его кожу...

Пытка — это видеть перед собой лицо врага и быть бессильным.

— Закон наш, Сосик, неполный... Сказано, что преступник тот, кто нарушил закон... Преступник — это прежде всего подлец...

Дерево ладони вдавилось в горло. Петельников закашлялся, и зеленые мушки побежали в глазах...

В передней тренькнул недоверчивый звонок. Сосик вскочил, окинул взглядом инспектора и вышел. В квартире все притихло.

Петельников ждал, повторится ли звонок. Вернувшийся гость? Почта? Мальчишка, озоровавший на лестнице? По ошибке надавили не ту кнопку? Надо бы что-то сделать... Закричать? Инспектор болезненно усмехнулся. Здоровый мужик развалился на кухне и орет. Ребята потом засмеют.

Позвонили опять — чуть смелее.

В кухню тихо ворвался Сосик, притащив за руку Дарью:

— Последи за ним!

— Я не подряжалась...

— И тебе — кислород — перекрыть?

Дарья испуганно отскочила к инспектору. Как только Сосик вышел, она опустилась на табуретку и заплакала — перед связанным Петельниковым. Сидела растрепанная молодая женщина и плакала, и сморкалась, и причитала, словно в кухне никого не было. В кухне никого и не было, ибо связанный человек — не человек.

Теперь позвонили длинней, с уверенной силой, точно кнопку топил уже другой человек.

— Степка простыни вяжет, уйдет в окно... — всхлипнула Дарья.

— Какой Степка?

— Сосик, Степка Обернибесов, тунеядец чертов.

— Задержи его...

— Чем?

Звонок, будто сорвался со стены, гремел на всю квартиру мелкими, пляшущими трелями. Так звонил только Леденцов.

— А ты дурак! — почти выкрикнула Дарья.

— Почему дурак? — напряженно спросил инспектор, не зная, что сделать.

— Нашел кому довериться... Она же из шайки!

— Теперь-то я понял...

— Знаешь, какой она человек? У нее на балконе голубка свила гнездо и села на яйца... Виктория все яйца передавила ногой!

— Дарья, потом разберемся. Там Леденцов звонит...

— Рыжий дурак? Ведь я записку ему в карман опустила. Знала, что он из милиции. Думала, увидит расправу на молу и всю шайку накроет.

— Дарья, мы тоже ошибаемся, а сейчас дорога каждая секунда...

— Ну вас всех к черту!

— Дарья, уж коли начала помогать...

— Что сделать? — перестала она реветь, потому что в дверь уже забарабанили.

— Развяжи мне руки. Я займусь Сосиком, а ты в это время открой дверь.

Кухонным ножом она вспорола веревки. Инспектор встал, разглядывая пальцы, походившие на перетянутые сардельки. Голова кружилась, поэтому он чуть постоял, приходя в себя. Дарья побежала в переднюю...

Она вскрикнула глухо, словно ее шубой накрыли. Инспектор вышел из кухни, стремясь на этот крик, — Сосик держал Дарью за горло в узкой щели коридора. И тут же увидел Петельникова...

Они сходились в этом тесном коридорчике медленно. Инспектор услышал негромкий металлический щелчок. Знал он эти щелчки, щелкающие звуком по сердцу, — это выскочил клинок ножа. Сосик поднял левую руку, блеснувшую остро и узко. Правую, которая била ребром ладони сильнее всякого ножа, он слегка отвел, точно приглашая пройти мимо:

— Я чемпион города по хара-хири.

Даже сейчас он красовался. Инспектор спокойно перевел дух — глуп этот Сосик. Увлеченный модными каратэ и дзюдо, ждал он от противника диковинного приема. В таком узком проходе? Эта щель лишь для старого доброго бокса...

Петельников сжал кусок веревки, оставшийся в ладони, и швырнул его на голову Сосику, как накинул лассо. Тому потребовался миг, чтобы уклониться от неизвестного приема. Но и Петельникову нужен был миг для своего любимого удара левой — ударил так, что заныли костяшки пальцев и запекло затылок, словно по нему опять двинули. Сосик не упал и не отступил, а вроде бы забыл, что собирался делать с ножом. Тогда Петельников ударил еще раз — теперь правой. Крепкий Сосик опять устоял, но опустил нож, точно передумал его применять. Завернуть ему руку и отобрать холодное оружие было уже нетрудно.