немцев, Царь думал, что немцы, желая создать нужный им самим порядок в России, чтобы, пользуясь ее ресурсами, продолжать борьбу с союзниками, хотят через него дать возможность его сыну воспринять власть и путем измены перед союзниками заключить с ними соглашение. Такова была его мысль. Я думаю, что для всякого, кто пожелает вспомнить, в каких условиях произошел самый большевистский переворот в России, кто пожелает вспомнить, что весной 1918 года на ее территории гремели еще немецкие пушки, а генерал Гофман угрожал Петрограду, — мысль Царя родит не насмешку, а вызовет к себе серьезное отношение»{419}.
Кстати, эти устремления немцев в пользу Алексея Николаевича подтверждает Р. Вильтон: «Меры к восстановлению царской власти были приняты скоро после заключения Брест-Литовского договора; в апреле Свердлову было поручено устроить возвращение Государя и Цесаревича Алексея в Москву. Чтобы народ принял восстановление Династии, требовалось облечь таковое в торжественную обстановку. Кандидатом германцев был юный Алексей, который был бы более податлив их влиянию»{420}.
В пользу этого утверждения говорят и некоторые советские источники. Так, журнал «Красная Нива» в 1927 году называл автором возведения на престол Наследника Цесаревича при регентстве великого князя Павла Александровича генерала фон Гоффмана: «Гоффман, — писала «Красная Нива», — ведя с нами переговоры, разрабатывал план реставрации монархии в России. Проект свержения советского правительства заключался в движении немецких войск на Смоленск-Москва-Петроград, причем с занятием этих пунктов предполагалось возведение на трон царевича, при регентстве великого князя Павла Александровича, с которым немецкое командование находилось в постоянных сношениях. Этот замысел Гофмана совпадал с планом Людендорфа, подготовившего короткий удар на Петроград»{421}.
Эти строки подтверждаются заметкой в газете «Вечерний час» от 29 ноября 1917 года. В этой заметке говорится, что бывший великий князь Павел Александрович был задержан петроградским военно-революционным комитетом и доставлен в Смольный. В Смольном великий князь провел четыре дня и был затем отпущен. «Как рассказывает один из постоянных посетителей Смольного, — говорилось в заметке — б. вел. кн. за все время пребывания своего в Смольном пользовался не только исключительным вниманием, но и особенным, странным для того места почетом. Его все без исключения, начиная с главы народных комиссаров, Ленина, называли не иначе как «ваше императорское высочество». В распоряжении б. вел. кн. был свой штат, ему было представлено лучшее в Смольном помещение и подавалась лучшая пища. Ни о каких допросах не было и речи. В самой почтительной форме главари большевиков испрашивали у него аудиенции, причем аудиенции эти носили строго конституциональный характер и продолжались очень долго. Павел Александрович не был лишен свободы и из Смольного несколько раз выезжал, причем ему подавался лучший из автомобилей или великолепный открытый экипаж»{422}.
С. П. Мельгунов пишет, что «слухи о подготовляющейся реставрации были распространены повсюду в самых разнообразных кругах <…> Даже в большевистских концепциях монархическая реставрация становилась выходом из тогдашнего критического положения, в которое попала новая власть. Ей самой казалось, что она находится почти в тупике, и подчас вожди в интимных беседах не скрывали своего разочарования и своего пессимизма в будущем. Мой современник, подневными записями которого я пользуюсь постоянно для характеристики настроений эпохи революции, занес в свою летопись не сплетни, не стоустую молву, а подлинные разговоры близких Ленину людей о целесообразности в случае необходимости со стороны большевиков сдачи власти, восстановление в России монархии. Такая запись моим современником сделана в Москве 2-го декабря. А за несколько дней перед этим в дневник занесены слова знаменитого теоретика анархизма Кропоткина, что он слышал, что «большевики собираются посадить Алексея, а регентом Генриха Прусского»{423}.
Безусловно, что среди германского руководства не было единого мнения по поводу возможности восстановления царского престола в России. В первую очередь это касалось военных. П. Н. Милюков писал в 1920 году: «В самой Германии не было единства по этим основным вопросам (т. е. вопросам будущего русской государственности. — П. М.). Большинство в рейхстаге не шло навстречу русским требованиям и, защищая немецкие требования, конечно, тем самым желало опираться на большевиков. Меньшинство, т. е. военная партия, смотрело на эти вопросы иначе, и, быть может, его точка зрения могла быть соглашена с русской. Но восторжествовала у них первая»{424}.
К середине весны 1918 года германское руководство все более опасалось за политическое будущее большевиков, чье положение становилось все более и более ненадежным. Немцы не могли не просчитывать вариант падения большевистской власти. Мирбах начинает предлагать Берлину налаживать связи с оппозиционными большевикам кругами правого «монархического» направления{425}.
Немцы все чаще начинали задумываться, что будет, если большевизм падет, а также о том, какие силы придут к власти в случае его падения и в какой степени немцы смогут на них опираться. Немцы стали искать возможную замену Ленину. Эта замена должна была не только продолжить большевистскую политику Брестского мира, но и узаконить ее в глазах мирового сообщества. В противном случае германцы рискова- 143 ли восстановить Россию в составе Антанты, что, безусловно, было бы с германской точки зрения безумием.
Казалось бы, наиболее предпочтительным для немцев было восстановление подконтрольной им монархии. Это, с одной стороны, легализовало бы немецкие завоевания по Брестскому миру, а с другой — гарантировало установление в России прочного и законного порядка. К этому решению склонялось германское военное командование.
Однако политические правящие круги Германии относились к восстановлению монархии в России отрицательно.
Но нежелание германских политических кругов восстанавливать монархию вовсе не означает их безразличного отношения к тому, в чьих руках будет находиться Император Николай II и Наследник Цесаревич. Немцы были заинтересованы в том, чтобы они находились в поле их досягаемости. Германские высшие круги не могли не понимать, что даже свергнутый Император Николай II продолжал оставаться истинным Хозяином Земли Русской. Перевод Императорской Семьи, например, в Германию, в качестве почетных пленных, с одной стороны, означал окончательную победу Германии над Россией, а с другой — давал германцам возможность политических интриг и манипуляций вокруг русского Царя и его Наследника. «Поскольку «германофильские» взгляды Николая II и Александры Федоровны были немцам хорошо известны, требовалось либо убрать Николая II, или вывезти его из ставшего опасным, не контролируемого немцами района», — пишут в своей книге Хрусталев и Буранов{426}.
Интереснейшие сведения приводятся в книге доктора исторических наук Л. А. Лыковой. Она цитирует, впервые введенный научный оборот, текст следственного постановления Н. А. Соколова 1922 года. В этом постановлении Соколов пишет: «принимая во внимание общую политическую обстановку, в коей находилась Россия со времён переворота 25 октября 1917 года, нельзя не признать, что возможность со стороны