- Господь? - осведомился Цератод с пленительным простодушием.
- Нет, Егорычев, - отвечал Фламмери с еще более пленительной кротостью.
- А-а-а, Егорычев! Рыщет где-нибудь поблизости. Сутки не давал спать людям, выстукивая пещеру, сейчас мешает спать ящерицам, роясь в кустах.
- Мообс, - сказал Фламмери, - пригласите-ка сюда Егорычева! Но как раз в это время Егорычев и сам появился на лужайке, усталый, вспотевший, в ботинках, мокрых от росы и облепленных комьями жирной земли.
- Можно вас к нам, Егорычев? - крикнул Фламмери. Егорычев выбрал местечко посуше, с удовольствием опустился на траву, оперся спиной о прохладный ствол могучего дерева и стал не торопясь счищать землю с ботинок.
Как ни старался Фламмери представиться совершенно спокойным, видно было, что он в весьма приподнятом настроении.
Егорычев вопросительно глянул на него, и Фламмери, откашлявшись, начал так:
- Мистер Егорычев, мистер Цератод, сэр! Я не вправе скрывать от вас, что вот уже двое с лишним суток на коленях возношу всемилостивейшему господу нашему молитвы, прося просветить и наставить меня, как поступить, чтобы наилучшим образом удовлетворить его пожелания насчет острова, на котором мы сейчас с вами находимся... Двое с лишним суток горячих молитв, джентльмены! Обращаю ваше внимание: двое с лишним суток без сна и покоя!..
При этих словах все еще не кончивший бриться майор Эрнест Цератод глянул на него с нескрываемой подозрительной усмешкой. Мообс - с восхищением и заблаговременным одобрением, капитан-лейтенант Константин Егорычев - с недоумением. Егорычев еще не догадывался, к чему Фламмери клонит свою речь. Но тот как бы не замечал обращенных на него и столь разноречивых взглядов, точно так же, как не обращал внимания ни на солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь густую и тяжелую листву, чтобы поплясать на его Загорелой и сытой физиономии, ни на одинокого тучного шмеля, упорно кружившего вокруг его седовласой головы, ни на невообразимо пеструю пичужку, устроившуюся на веточке почти напротив глаз мистера Фламмери и все нацеливавшуюся, как бы ей половчей проглотить этого пленительного жирного шмеля.
Между тем мистер Фламмери говорил, все более воодушевляясь:
- И вот сегодня ночью на меня снизошло просветление. Я сам не знаю, как это произошло, но это было так: «Роберт Фламмери, - сказало мне что-то властное, могучее и неоспоримое, - ты не смеешь отказываться от нового тяжкого бремени, которое провидению угодно возложить на тебя и на твой народ. Пусть спутники твои по бранным делам и страданиям узнают из уст твоих, что на твои слабые плечи возложена ответственность перед богом и человечеством за этот несчастный остров, коснеющий в дикости, суетности и языческой безнравственности...»
- Что такое?! - нехорошо и совсем не набожно улыбнулся Цератод, медленно приподнимаясь с камня, на котором он было устроился после бритья. - Вы уверены, капитан Фламмери, что все Эти чудеса вам не приснились?
- Уверен, майор Цератод, - кротко ответствовал капитан Фламмери. - Мне это никак не могло присниться. Я провел бессонную ночь в молитве. Я вам все передаю с документальной точностью.
Егорычев молчал. Он решил не спешить и послушать, что будет дальше.
- Я ожидал такого разговора, - проницательно заметил Цератод и снова уселся на камне. - И почти уверен был, что он начнется с чего-нибудь божественного. Что ж, это вполне допустимый прием.
Капитан Фламмери насупил брови, давая понять, что он шокирован такими святотатственными словами. Но Цератод не счел нужным учесть мимические упражнения своего достойного собеседника.
- Но мне кажется, - продолжал он как ни в чем не бывало,- что эффектная, хотя и не всегда эффективная ссылка на волю провидения, которую, понятно, чрезвычайно трудно проверить документально, в настоящем случае не необходима. Мы с вами достаточно подготовлены для деловой и безупречно логической беседы, чтобы спокойно обойтись без потусторонних мотивировок...
- Сэр! - счел нужным подать свой голос капитан Фламмери, но майор Цератод пропустил мимо ушей этот односложный укор, насыщенный благородством, святостью и бескорыстием, как грозовая туча электричеством, или, если хотите, как бумажник делового человека банковскими билетами.
По лицу Мообса можно было в точности проследить чувства, владевшие его могущественным земляком. Сейчас оно выражало раздражение пополам с кротостью.
Егорычев молчал. Он почувствовал себя как бы на крохотной мирной конференции, на которой ему надлежало выступить в качестве представителя советской державы, представителя коммунизма в стане империалистов. Ему была с самого начала ясна позиция, которую он должен занять, но хотелось получше обдумать, отточить свои слова. Вот уж никогда не думал ни он, ни многочисленные его друзья, знакомые и родичи, что придется ему, Косте Егорычеву, без специальной подготовки, без консультации с более опытными товарищами выступить в роли дипломата. Однако выбора не было. Егорычев был на этом острове единственным представителем советского народа, и он не мог не выступить с мнением, которое выражало бы мнение его народа. Но Егорычев решил повременить со своим выступлением. Пускай другие выскажутся до конца, а тогда уже скажет свое слово он.
- Я полагаю, - стал развивать свою мысль Цератод, - что прежде всего нам надлежало бы установить, не делим ли мы собственность, которая уже давно имеет хозяина.
«Вот именно! - подумал Егорычев. - Про хозяина-то и забыли!»
- В самом деле, позволю себе обратить ваше внимание, сэр, на местное негритянское население.
«Неужели эта лиса и вправду становится на сторону негров?» - поразился Егорычев, но последующие слова Цератода показали, что никаких изменений в мировоззрении майора не произошло и что капитан-лейтенант Егорычев правильно сделал, не поспешив высказать вслух свое одобрение.
- Вас не удивило, джентльмены,- обратился Цератод уже не только к Фламмери, но и к остальным двум присутствующим, - что местное население разговаривает по-английски и только по-английски? Вы не пробовали задать себе труд разобраться, каким образом Этот язык, вопреки всем нашим прежним представлениям о дикарях, оказался родным языком туземного населения острова, заброшенного в неведомых просторах огромного океана? И не кажется ли вам, что единственным закономерным и логически обоснованным объяснением было бы, что эти негры, или, скорее всего, их более или менее отдаленные предки, бежали на этот остров от своих английских хозяев? Попробуйте только на минутку согласиться с таким предположением, и все становится на свое место. В таком случае совершенно бесспорно, что остров должен принадлежать той нации, тому государству, гражданам которого эти беглые рабы принадлежали, то есть в данном случае Англии, Соединенному королевству Британии и Северной Ирландии. Я хотел бы только в заключение обратить внимание моих уважаемых друзей на вошедшее в пословицу бескорыстие Англии. Она никогда не заявляет претензий на то, что ей не принадлежит по праву, и если Англия на что-либо претендует, то, можете быть уверены, она имеет на это самые убедительные и неопровержимые права.