знает, как собирается переломать каждую косточку в теле Броуди.
Броуди цепляется за руки Кэша, пытаясь вырваться, и его лицо из ярко-красного становится темно-фиолетовым. Губы Броуди говорят.
— Я не буду. Я не буду…
Кэш разжимает хватку, и Броуди падает на пол, кашляя и хватаясь за шею. Он даже не смотрит на нас, когда бежит к своей машине. Я задерживаю дыхание. Кэш поднимает меня на ноги, и я скрещиваю руки на груди, разинув рот.
Я не знаю, что чувствовать. Разочарован ли я тем, что Кэш не убил его? Или я испытываю облегчение? Расскажет ли Броуди полиции о Кэше?
Глаза Кэша вспыхивают, но дым и пепел поглощают его, за его взглядом скрывается отсутствие осознания, как будто это неоспоримый факт. Обыскивая его, я понимаю, почему он до сих пор не убил Броди: ему не нужны улики, касающиеся моего съемного дома.
Он защищает меня. И все же я знаю, что должна сказать.
— Не убивай его.
— Мне нужно держать тебя в поместье? — спрашивает он таким тоном, словно советует мне заказать еще еды для Бонс.
Как будто здесь нет ничего плохого.
— Я в порядке. Но ничего с ним не делай, ладно?
Он кивает в сторону входной двери, где припаркован грузовик.
— Я должен отменить сегодняшнее свидание. — говорит он. — Мы наверстаем это завтра. Увидимся на работе.
— Кэш…
Он останавливается, положив руку на ручку входной двери.
— Ничего с ним не делай. — говорю я. — Мой отчим — тот, кто причинил мне боль. Броуди просто мудак. Мы всегда бьем друг друга. Это то, что мы делаем.
Кэш принюхивается, затем задирает нос. Я осознаю свою ошибку: мы всегда бьем друг друга.
Неважно, что это, будь то изнасилование, по обоюдному согласию или глупая ссора между бывшими сводными братьями и сестрами. Я не потерплю никаких прикосновений от кого-либо другого.
Кэш не согласен делиться этой частью меня.
— Увидимся позже. — говорит он.
У меня внутри все переворачивается, но я следую за ним к двери.
— Он ударил меня только один раз, и все закончилось…
Но Кэш садится в свой грузовик, затем уезжает, и я знаю, что ничего не могу поделать. Броуди не причинил мне вреда, но он прикоснулся ко мне, и Кэш этого так не оставит.
Даже если я буду знать, как справиться с собой, даже если я буду знать, как справиться с Броуди, я никогда не избавлюсь от Кэша. Потому что он меня не отпустит.
* * *
Кэш
Я смотрю на коричневую дверь номера 1-0-2, ожидая, когда сводный брат наберется храбрости и покинет мотель.
Сейчас темно, но я готов подождать. Сегодняшний вечер обещал быть веселым. Я собирался удивить Ремеди клеткой, достаточно большой, чтобы запереть ее навсегда. Это решение, которое может нам подойти.
Найдите клетку. Заставьте ее захотеть этого. Если она не собирается меня отпускать, тогда я могу с таким же успехом схватить ее, также как она посадила меня в клетку.
Но вместо этого я охочусь за ее сводным братом в своей машине, припаркованной через дорогу, но Ки-Уэст компактен, и мне все хорошо видно. Его силуэт скользит по занавескам, и он двигается так, словно танцует под музыку. Как будто его не волнует, что он только что напал на свою бывшую сводную сестру и угрожал изнасиловать ее.
Как будто ему на все наплевать. Они все одинаковые. Из того, что сказал Ремеди, звучит так, будто он слишком большой сукин сын, чтобы на самом деле довести что-либо до конца, но мне все равно.
Ты не лезешь к тому, что принадлежит мне.
Наконец, час спустя, он выходит, разговаривая по телефону, пока садится в свою машину. Раньше он был местным жителем, так что, вероятно, собирается встретиться со старыми друзьями на Дюваль-стрит.
Я надел старую бейсболку. Она осталась от жертвы, она грязная, в пятнах пыли и грязи, но на ней нет крови. В вестибюле мотеля я наклоняю голову набок, чтобы администратор не могла видеть меня в упор.
— Потерял свою карточку. — говорю я.
Она не отрывается от раскладывания пасьянса.
— Это двадцать долларов за замену.
Я бросаю двадцатку на стол.
— Все в порядке.
— Номер комнаты?
— 1-0-2
Она быстро пролистывает новую карточку, затем протягивает ее мне. Я быстро выхожу из вестибюля.
В его номере влажно от горячего душа, комната пахнет его дешевым, пряным одеколоном. Спортивная сумка валяется открытой на тумбочке в ванной. Пара боксеров лежит сбоку от застежки-молнии. Дезодорант и пинцет на полу.
Одно большое окно выходит на парковку, закрытое тонкими занавесками.
Это стандартный номер: кровать, ванная и душ, шкаф для одежды, комод и маленький письменный стол.
Честно говоря, все, что я здесь вижу, является обычным. Ремеди, вероятно, права. Он бы ничего не сделал.
Но мне все равно.
Я прячусь в узком гардеробе и жду. Я уже применял эту тактику к одному из своих приемных родителей: нахожу их мотель, жду, пока они вернутся пьяными, и убиваю их, обставляя это как самоубийство.
Потребовалось терпение, чтобы прождать в тесноте всю ночь, но, в конце концов, это того стоило. Несколько часов спустя, когда за окном, выходящим на парковку, совсем темно, а соседи по мотелю затихли, открывается входная дверь.
В дверцах шкафа щель, но я ничего не вижу. Все, что я могу делать, это слушать.
Женское хихиканье. Неуверенные шаги. Влажные губы, слюнявящие друг друга.
— Позволь мне сделать это. — говорит он. — Тебе всегда это нравилось раньше.
— Сколько раз я должна повторять тебе, Броуди? Не сегодня. — ворчит она, затем кровать скрипит под весом ее тела. — Но если ты будешь вести себя хорошо, я могу дать тебе поиметь меня там завтра.
Его брюки расстегиваются, затем падают на землю. Проходит несколько секунд. Они снова пускают слюни.
— Детка. — говорит он хриплым голосом. — Пожалуйста, не заставляй меня ждать. Разве это не приятно?
— Если ты еще раз используешь меня для анала, клянусь богом, я надеру тебе задницу. — говорит она. — Черт. Ладно.
Я поправляю перчатки и жду, пока они закончат. Ее сводному брату, может, и не нравятся несовершеннолетние женщины, но он любит оказывать на них давление, как и его отец. Но меня это не беспокоит.
Почему меня должно волновать изнасилование, когда я убиваю ради развлечения? Оба действия — это способ контролировать кого-то. Это формы власти.
Но ты не трогаешь Ремеди Бассет и тебе это не сходит с рук.
Кровать скрипит, а стоны женщины драматичны, будто ей место в мыльной опере. Сводный брат издает вопль, и все кончено.
Несколько