Читать интересную книгу Каменный плот - Жозе Сарамаго

Набросав таким образом план жизни, они легли спать, и теперь пришло время сказать, каким образом размещаются эти пятеро в галере, которая называется теперь Парагнедых: Педро Орсе – в передней части, поперек, на узком соломенном тюфячке, Жозе Анайсо и Жоана Карда – вдоль, в проеме между бортом и наваленным багажом, а Жоакин Сасса и Мария Гуавайра – у другого борта, но ближе к задку фургона. Оба ложа целомудренно отгорожены подобием занавесок, и по этой же причине если Жозе Анайсо и Жоане Карде требуется ночью выйти на вольный воздух, то они выбираются через передок, мимо Педро Орсе, но он не в претензии: здесь все, в том числе и беспокойства с неудобствами, делится поровну. Ну, а как же поцелуи, объятия, ласки и любовные игры? – осведомятся те, кто сверх меры наделен от природы интересом к нескромным подробностям, а мы им на это ответим, что любовники для отклика на сладостный зов плоти избирают один из двух возможных способов: либо находят в окрестных лугах и рощах укромное и уютное место, либо пользуются намеренным отсутствием своих спутников, без слов понимающих, когда надо оставить их наедине.

Вопреки тому, что советует лирическое чувство, отправились они в путь не с первым проблеском зари, зачем вставать спозаранку, если времени у них теперь сколько угодно? – впрочем, это соображение было не единственным и не главным: задержались они прежде всего потому, что приводили себя в порядок, мужчины побрились, женщины почистили перышки, выколотили и выбили пыль из одежды и, отыскав в лесу подходящую полянку, натаскали туда воды из реки и вымылись по очереди и попарно, а в голом виде или нет происходило это купанье, мы не знаем и спросить некого. Последним принял эту, с позволения сказать, ванну Педро Орсе, взявший с собою пса, и они разыгрались там, хочется сказать, как малые дети: пес толкал старика мордой, старик пригоршнями плескал в него воду, и оба хохотали, хоть звучит это неправдоподобно, и, случись здесь быть прохожему человеку, он строго сдвинул бы брови, глядя на такое несообразное с преклонными годами мальчишеское веселье. И следов не осталось от их стойбища – разве что вытоптанная трава, да лужи в том месте, где происходило купанье, да пепел меж почерневших от огня камней, на которых разводили они костер – первым же порывом ветра сдует его, первый же сильный дождь прибьет и пригладит истоптанную землю, и только закопченные камни укажут, что были здесь люди, и в случае надобности послужат для нового костра.

Погодка стоит – как по заказу. Со склона холма, где был их лагерь, они съезжают вниз, на дорогу, лошадьми правит, никому не доверяя бразды правления – сиречь, вожжи – Мария Гуавайра: такой спуск требует от возницы искусства и умения говорить с лошадьми, кругом валуны да утесы, не дай бог, подвернется копыто, сломается ось – не выберешься. А лошади ещё не успели приноровиться друг к другу, не достигли, так сказать, полного взаимопонимания: Пиренеец не доверяет крепости ветеранских сухожилий, а Галисиец, получив нежданно-негаданно напарника, все тянет в сторону, словно хочет отделаться от него, вынуждая того тем самым к дополнительным усилиям. Эти недоразумения не укрываются от зоркого глаза возницы, и, оказавшись на дороге, она приводит старика в чувство, виртуозно перемешав в должных пропорциях ласку и таску. Имена для коней придумал Жоакин Сасса, рассудив, что эти две лошадиные силы – не чета тем, что были запрятаны под капот Парагнедых: те были неразличимы и хотели одновременно и одного и того же, а эти отличаются всем решительно, кроме разве что масти – и нравом, и видом, и возрастом, и темпераментом, а потому совершенно необходимо дать каждому из них собственное имя, вот пусть и зовутся – Пир и Гал. Очень глупо, сказал на это просвещенный Жозе Анайсо, Пирр – это был такой невезучий древний царь, а галл – значит "француз". Мы не в древности, отрезал Жоакин Сасса, и не во Франции, я – их крестный, и нарекаю одного Пиренеец, а другого – Галисиец, а сокращенно – Пир и Гал. Женщины с улыбкой переглянулись, слушая шутейную перепалку своих возлюбленных. Совершенно неожиданно встрял Педро Орсе: Будь они жеребцом и кобылой, и произведи на свет сыночка, его по правилам коннозаводства следовало бы назвать – Пигаль, и его спутники, знакомые с достижениями европейской культуры, воззрились на старика в удивлении, недоумевая, с чего это вспомнилась ему достозлачное место – да ни с чего, простое совпадение, непреднамеренная игра созвучий, и многие удачные каламбуры – суть плод случайности. О том, что есть в Париже Place Pigalle, не имел Педро Орсе ни малейшего представления.

В первый день проделали не более семидесяти километров – прежде всего, потому что лошадям следовало втянуться после долгого периода праздности, в котором один пребывал из-за болячки на спине, другой – оттого, что ждал, когда же будет принято решение, а, во-вторых, надо было дать небольшой крюк и заехать в городок Луго, лежавший чуть в стороне, к северо-западу от дороги, чтобы там разжиться товарами для грядущей торговли. Купили городскую газету, чтобы узнать новости, и увидели напечатанный там с опозданием на день снимок, красноречиво свидетельствовавший о том, что полуостров сменил курс относительно прежней траектории своего движения, для удобства читателей предусмотрительно показанной пунктиром. Сомнений не было – полуостров свернул под прямым – прямее некуда – углом, однако по поводу всех вышеприведенных гипотез газета из-за давних разочарований, быть может, высказывалась с долей здорового скептицизма, который, впрочем, объясняется и столь характерным для провинции неумением видеть дальше собственного носа.

В магазинах готового платья, куда, естественно отправились женщины, которым поручено было произвести отбор, и Жоакин Сасса, который должен был производить подсчеты и расчеты, они долго колебались, не зная, отдать ли предпочтение коллекциям осенне-зимнего сезона или же взять прицел на весну. На окончательное решение повлияли их собственные надобности, и стоит ли удивляться тому, что Жоана Карда и Мария Гуавайра, считавшие себя форменными оборванками, не совладали с искушением принарядиться самим и приодеть своих спутников. Подводя итог, можно сказать, что приобретенные вещички сулили известную выгоду, если, конечно, спрос будет соответствовать предложению. Жоакин Сасса, однако, выказывал некоторые признаки нетерпения и досады, говоря так: Вы ухнули половину всех наших денег, и если через неделю не вернем себе хотя бы половину этой половины, можно будет закрывать лавочку, поймите же, что в нашем положении, когда нет возможности взять кредит, а оборотный капитал сильно ограничен, единственное спасение – в идеальном регулировании товаропотоков, в поисках золотой середины между затовариванием и дефицитом. Эта речь, произнесенная на первом же привале после выезда из Луго, была благосклонна выслушана остальными.

То, что дорога к коммерческому процветанию не будет устлана розами, выяснилось очень скоро, когда первая же покупательница торговалась так искусно и отчаянно, что две юбки пришлось продать ей почти себе в убыток. Продавщицей на этот раз выступила Жоана Карда, которая потом просила у своих компаньонов прощения и божилась, что очень скоро станет самой свирепой и неуступчивой из всех, кто на пространстве бывшего Пиренейского полуострова промышляет торговлишкой. Если не спохватимся – очень скоро профукаем и деньги и товар, ещё раз напомнил всем Жоакин Сасса, а ведь нам не только самим пить-есть надо, но и кормить три рта: на нашем попечении пес и две лошади. Ну, положим, пес сам себе пропитание находит, сказал Педро Орсе. До сих пор так и было, но однажды выдастся у него неудачная охота, он вернется к нам с поджатым хвостом, и что тогда мы ему дадим? Половину того, что мне причитается. Это очень благородно с твоей стороны, но наша забота – не равенство в нищете, а преумножение богатства. Нищета и богатство, заметил Жозе Анайсо, в данном случае – всего лишь слова, но в данный момент нашей жизни мы оказались беднее, чем обычно и чем на самом деле, в странную ситуацию мы попали: живем так, словно сами выбрали себе в удел нищету. Если уж говорить о выборе, то мы его не сделали, а лишь подчинились обстоятельствам, но при этом выбирали из них лишь те, которые отвечали нашим планам, мы уподобились актерам или же их персонажам, если, к примеру, я вернусь к мужу, то кем стану – актрисой, оторвавшейся от своей героини, или же героиней, играющей роль актрисы, а сама-то я где? – и рассуждения, и вопрос принадлежали Жоане Карде. Мария Гуавайра слушала все это молча, а потом сказала не в такт и не в лад, будто начиная новую тему разговора или не слишком хорошо поняв смысл предыдущего: Люди рождаются на свет ежедневно, только от них самих зависит, перейдет ли в сегодня то, что было вчера, или от корня и колыбели начнется новый день. Однако существует ведь опыт, возразил Педро Орсе, мы учимся и постигаем. Да, ты прав, сказал на это Жозе Анайсо, но жизнь проживаем так, словно никаких уроков из прошлого не извлекли, или же используем лишь ту часть этого опыта, которая позволяет нам упорствовать в наших заблуждениях и ошибках, извлекая из опыта оправдания и ссылаясь на него, и вот что мне пришло сейчас в голову, быть может, вам это покажется чушью и бессмыслицей – опыт важнее для всего общества в целом, чем для каждого отдельного члена этого общества, ибо общество использует опыт всех, тогда как никто из нас, людей, не хочет, не умеет, не может использовать весь свой опыт целиком.