29 мая 1942 года
Алексей Каплер
Сердце героя
В землянке командного пункта ложились спать. Гудела и дрожала раскаленная чугунная печурка - ночью ее старались топить как можно больше, вознаграждая себя за дневной холод, вражеские разведчики целыми днями кружили над лесом, разыскивая партизан. Поэтому в наших землянках топили мало и осторожно - дым мог выдать расположение лагеря.
Тетя Фрося, большая, неторопливая женщина, стянула со всех нас валенки и укрыла полушубком. Затем она подсела к печке и, задумчиво глядя в огонь, стала подбрасывать маленькие сосновые полешки. Обязанности тети Фроси были весьма разнообразны. Установила круг их она сама, и все приняли это как должное. Кроме обязанности убивать фашистов в бою, тетя Фрося должна была готовить пищу для командования партизанской бригады, убирать землянку командного пункта, топить печку, прятать личное имущество каждого обитателя землянки, чистить оружие, поливать воду умывающимся, укладывать народ спать, то есть стягивать валенки, ставить их к печке для просушки, укрывать спящих полушубками...
Муж и сын Фроси были убиты фашистами. Она осталась совершенно одинокой.
Лежа на нарах между командиром и комиссаром бригады - между "товарищем В." и "товарищем О.", как их называли в газетах и сообщениях Информбюро, я смотрел на тетю Фросю. Она сидела, подперев голову рукой. Ее глаза были закрыты, лицо то освещалось отблесками пламени, то покрывалось тенью.
Комиссар, "товарищ О.", покряхтел и сказал:
- Не перевернуться ли нам?
Николай Григорьевич, лежавший с краю, стал молча поворачиваться на левый бок. Его длинные ноги сгибались в коленях, почти задевая бревенчатый потолок землянки.
Мы лежали на нарах вшестером - так плотно друг к другу, что поворачиваться можно было только всей компанией: начинал крайний, за ним последовательно переворачивались все. Каждый раз, когда кто-нибудь отлеживал руку, этот вопрос - ворочаться ли, нет ли - дискутировался сонными голосами и в конце концов всегда решался положительно. Теперь мы повернулись молча, один за другим... Я стал засыпать и сквозь дрему услышал голос нашего командира:
- Фрося, дай огонька!
Николай Григорьевич закурил.
Мне казалось, я знаю, почему он не засыпает, хоть и ужасно устал за день. Этот человек, смелый и беспощадный, чьего имени смертельно боялись враги, командовал полутора тысячами партизан, но во сне иногда жалобно всхлипывал. Однажды я слышал, как он прошептал:
- Мамуся...
Он знал это, знал, что когда засыпает, то "дискредитирует" себя, "роняет авторитет", и всегда прибегал к маленьким хитростям, чтобы заснуть последним.
От папиросы Николая Григорьевича прикурил комиссар.
- Не спится что-то, - сказал он. - И тебе не спится?
- И мне не спится, - откликнулся командир. - Ты о чем думаешь, о Юре?
- Ага.
- Жаль.
- Ужасно жаль.
Я спросил:
- Товарищи, кто это Юра?
Комиссар ответил, что Юрий - партизанский офицер связи. Пять дней назад, то есть за два дня до моего приезда сюда, в лес, Юрий пробирался еще с тремя партизанами мимо деревни. Гитлеровцы заметили их, началась перестрелка. Одного партизана убили, двое - оба раненые -убежали. Они видели, как Юрий упал, - у него были перебиты очередью автомата обе ноги и правая рука. Видели, как подбежали к Юрию фашисты и как он пытался застрелиться левой рукой. Но ему это не удалось, его схватили. Случилось самое страшное для партизана.
Если всегда ужасно попасться партизану живым к фашистам, то сейчас это было в тысячу раз ужасней. Гитлеровцы взбешены деятельностью партизан в этих краях, -им ежедневно наносят удары в самых неожиданных, самых незащищенных местах, они терпят большой урон. Партизаны парализуют их фронт с тыла Естественно, что немцам очень нужны сведения о партизанских отрядах. А кто же знает больше офицера связи? И нечего сомневаться, фашисты делают все, чтобы получить у пленного нужные им сведения.
Мне вдруг стало ясно, как много, собственно, висит сейчас на тонком волоске воли этого Юры: человеческие жизни, судьба партизанских отрядов, судьба дела, за которое боролся он сам и его товарищи... Где-то, в каких-то деревнях прячут раненых партизан, они будут живы или будут замучены фашистами в зависимости от того, выдержит ли эта ниточка, не порвется ли она раньше, чем другая нить - угасающая нить жизни самого Юры, испытывающего все муки, какие только может выдумать извращенная, чудовищная изобретательность озверевших садистов. И жизни тысяч партизан и колхозников, жизни наши, тех, что лежат сейчас в этой лесной землянке, зависят от силы воли этого человека, которого я никогда не видел и никогда не увижу.
- Какой он, этот Юрий? - спросил я. - Расскажите про него.
- Какой он? - переспросил командир. - Ну, такой, обыкновенный, как все. Я, право, не знаю, что рассказать. Ничего такого особенного, средний паренек. Симпатичный.
Комиссар уже спал. Через несколько мгновений заснул и командир. Спала тетя Фрося, сидя у огня. Их сон охраняла преданность далекого Юры.
Я лежал с открытыми глазами, слушал, как ревел ветер, все усиливаясь, как разыгрывалась буря. Деревья свистели и гудели над нами. Я старался представить себе, какой был этот человек...
Наутро пришел разведчик и сказал, что в городе, на площади, висит изуродованный труп Юры.
Тетя Фрося заплакала. Командир приказал готовиться к налету на город. Днем из отряда "Храбрый" привезли рюкзак с вещами Юрия. Вещей у него было немного, они лежали кучкой внизу, рюкзак оставался полупустым.
В маленькое оконце землянки пробивался дневной свет.
Тетя Фрося развязала узелок, связанный еще Юрием, когда он в последний раз укладывал вещи в рюкзак. Здесь лежала пачка маленьких бумажных треугольников - это были письма партизан, которые Юра не успел доставить на посадочную площадку. Там эти самодельные конверты забирает самолет, иногда прилетающий темной ночью с советской земли.
Фрося вынула из рюкзака полотенце Юрия с вышитым синим петушком, целлулоидную мыльницу, в ней лежал розовый обмылок, зубную щетку, несколько пар носков, смену белья, маленький надкусанный кусочек шоколада в серебряной бумажке...
Никаких документов, никаких записей, дневника - ничего, решительно ничего, что рассказало бы об этом человеке, объяснило бы его самого, его великий подвиг, его прекрасное сердце.
- Тут еще что-то есть, - сказала Фрося, доставая с самого дна рюкзака нечто, тщательно завернутое в газетную бумагу и перевязанное несколько раз бечевкой. Мы развернули пакет.
Там лежал томик Ленина.
Переплет был обернут бумагой. В книге - много закладок, много пометок на полях, много фраз, подчеркнутых карандашом. Это был четырнадцатый том. Видно, что над книжкой когда-то упорно работали. Здесь были пометки на полях писем Ильича Горькому, отметины в текстах декабрьской конференции РСДРП и в "Заметке публициста", и закладка в резолюции об отзовизме и ультиматизме, и выписка из некролога "Иван Васильевич Бабушкин".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});