Читать интересную книгу Новое открытие древней Африки - Бэзил Дэвидсон

Но когда же началось это распространение на юг?

Некоторые специалисты, основываясь на племенных преданиях, считают, что первая волна переселения банту к югу не докатилась до реки Лимпопо к концу средневековья, то есть к XII веку. Поэтому они относят начало железного века на Лимпопо к данному периоду. По их мнению, басуто пересекли реку и вышли в район теперешнего Трансвааля в середине XV века или около того, а машона появились здесь чуть позже. Впоследствии на этой территории возобладали племена баротсе и бавенда, которые подчинили культуру Зимбабве и отправили в свою очередь мигрантов дальше к югу. Возможно, такова была участь поздних мигрантов; но ни в коем случае не ранних. Есть какая-то неправильность в объяснении, в соответствии с которым культура железного века не достигла Лимпопо к XII веку, – ведь известно, что в нескольких сотнях миль к северу, в легкопроходимых равнинах, она утвердилась уже за 600 или 700 лет до этой даты. Кроме того, имеются свидетельства прибрежных поселений. Всего лишь 400 миль отделяют Мапунгубве от устья Лимпопо, а мы знаем от Идриси, который писал в 1154 году, что в его время недалеко от устья Лимпопо существовали прибрежные поселения, где не только выплавляли железо, но и вывозили его в значительном количестве. Эти поселения, несомненно, были связаны с внутренними районами, лежавшими неподалеку.

Раскопки в Мапунтубве и его окрестностях, таким образом, обогатили и кое в чем изменили наши первоначальные представления о цивилизации железного века в Южной Африке. Однако они не изменили сущности этих представлений, заключающейся в том, что современные народы Африки, говорящие на языках банту, – продукт многолетней миграции и смешения. И это все, что подтверждается свидетельствами, обнаруженными здесь. Пока мы можем сделать единственное ценное заключение относительно происхождения большинства коренного населения Южной Африки: их предки появились в результате смешения однородных донегроидных племен с последующими волнами негроидной миграции с севера; эта миграция началась еще полторы тысячи лет назад, она была многократной и могущественной в районе порогов Лимпопо с начала нынешнего тысячелетия, а возможно, и значительно раньше.

Народы Южной Африки, которых описывают европейцы XIX века, утвердились здесь, согласно всем свидетельствам, примерно в XV-XVI веках. Но им предшествовали другие африканские народы, негроидные или не негроидные, и некоторые из них сыграли важную роль в развитии древней цивилизации. Решающие достижения сельского хозяйства и черной металлургии медленно распространялись к югу в течение I тысячелетия н. э., и те народы, которые несли с собой эти достижения, были, по-видимому, прямыми предками нынешних банту. Возможно, это были народы другого происхождения, но с течением времени банту стали доминировать. Они брали в жены женщин тех народов, которых встречали на своем пути. Они смешивались с этими народами и оседали на их территории. Они стали отцами тех, кто создавал Зимбабве и его башни, и погребал своих вождей и героев на холме Мапунгубве.

Ниекерк и Иньянга. Форты и террасы

Прежде чем перейти к вопросу о том, какого рода культура и цивилизация существовали в этом районе Африки в эпоху железного века, следует остановиться еще на одном обширном районе древних развалин. Эти развалины – остатки государств и поселений, расположенных на холмах, которые высятся на центральной равнине вплоть до большого центрального плато Родезии и которые не менее интересны, чем Зимбабве или Мапунгубве.

Хотя португальцы никогда не бывали в Зимбабве и Мапунгубве, они, бесспорно, поддерживали контакт с государствами африканского материка, расположенными в районе, который примыкает к юго-восточной части нынешней границы между Мозамбиком и Родезией. По-видимому, именно отсюда португальские капитаны Софалы извлекали большую часть своего дохода. Известное представление о значении этих материковых государств, которые были либо производителями товаров, либо посредниками в торговле с более отдаленными районами материка, дает торговый оборот порта Софала, где скрещивались многочисленные торговые пути, хотя процветание Софалы длилось не так уж долго.

Так, в 1607 году Луиж ди Фигейреду Фалкан – секретарь Филиппа II – составил отчет об имперских богатствах Португалии, а к этому времени регулярная торговля с Софалой велась уже в течение столетия. Он сообщал, что Софала была наиболее прибыльным из всех наместничеств на побережье Индийского океана. Должность капитана Софалы давала ее обладателю больше, чем капитанство в Ормузе на Персидском заливе. Капитан Софалы за три года наживал состояние в 200 тысяч крузаду, в то время как капитан Ормуза не больше 180 тысяч, а капитан Малакки, откуда португальцы вели торговлю и совершали пиратские нападения на страны Юго-Восточной Азии, – не свыше 130 тысяч крузаду. В 1918 году Реймс оценивал одно крузаду примерно в 9 шиллингов 9 пенсов. Иными словами, в 1918 году капитан Софалы за трехлетнюю службу получил бы примерно 100 тысяч фунтов стерлингов, а в наши дни – более 300 тысяч фунтов. При этом следует учесть, что его доход не облагался налогами. Однако капитан Софалы оставлял себе только часть торговых прибылей. Не трудно представить, какой огромной была общая сумма доходов. И это подтверждает достоверность свидетельств древних арабов о богатствах Юго-Восточной Африки в средние века.

Государства, через которые просачивались эти богатства и которые частично создавали их сами, лежали в широкой полосе, простиравшейся с севера на юг от района Сена в бассейне Замбези по направлению к современным Свазиленду и Наталю. Вполне естественно было предположить, что в самих этих государствах кое-что от богатств сохранилось до наших дней. И такая надежда оправдалась.

Слухи об открытии развалин, сохранившихся на этих материковых холмах у западных границ Мозамбика, стали проникать в Южную Африку вскоре после того, как англичане в 1891 году оккупировали страну машона. Но только в 1905 году Ренделл-Махайвер составил первое подробное описание этих развалин. К северу от Пеналонги, там, где народ маньика все еще добывает аллювиальное золото (в старинных португальских сообщениях это место называлось Маника), Макайвер нашел руины, отличавшиеся по стилю от развалин Зимбабве и других каменных поселений на западе. Однако они производили не менее внушительное впечатление. Многочисленные форты и дома, а также склады и террасированные склоны Восточной Родезии и Западного Мозамбика, как стало известно теперь, занимают площадь примерно в две-три тысячи квадратных миль. Точное исследование Мозамбика, возможно, даст еще более внушительную цифру. Но когда впервые Макайвер попал туда, немногим более 50 лет назад, об этих развалинах «никогда никто не сообщал, да и ни один человек, кроме редких охотников, наверное, не наведывался в эти места».

На склонах холмов Ниекерка и Иньянги, простирающихся на многие мили к северу и югу вдоль этого пологого эскарпа, Макайвер обнаружил предметы, которые вызвали у него искушение отнести их к «южноазанийской» культуре. Здесь он нашел следы народа, который умел использовать камни и воду для сохранения и орошения почвы на крутых склонах, добывать и плавить разные руды, разводил скот и выращивал зерновые культуры и вел интенсивную торговлю с восточными государствами на побережье Индийского океана.

Например, в Ниекерке Макайвер обнаружил террасированные склоны на площади примерно в 50 квадратных миль. Сначала он принял террасные валики за оборонительные сооружения, но потом согласился с учеными, которые считают, что они созданы для выращивания культурных растений, ибо по замыслу во многом напоминают террасы Эфиопии и Судана. Здесь склоны холмов также террасированы очень тщательно почти до самых вершин. «В пределах этого обширного района имеется лишь немного мест, где можно пройти десять шагов, не наткнувшись на стену, строение или искусственное нагромождение камней». Здешние жители тоже владели удивительным искусством сухой кладки.

В Иньянге, расположенной к югу от Ниекерка, в дикой горной стране, где также встречаются подобные террасы и сооружения, Макайвер описывает место, где поток воды вблизи источника или, вернее, «часть потока отводилась каменной плотиной». Это был, говорит он, «высокий акведук, по которому воду можно было отвести вдоль всего холма, и она стекала медленней, чем по течению. В Иньянге немало таких акведуков, протянувшихся на несколько миль. Уклоны акведуков выбраны очень продуманно и с таким искусством, которого не всегда удается достичь нашим инженерам с их точными приборами. Акведуки сооружены из необтесанных камней методом сухой кладки и представляют собой простые траншеи глубиной примерно в метр...»

Здесь мы ясно слышим эхо азанийцев. У народов Иньянги, как и у народов Энгаруки на границе теперешней Танганьики и Кении, также был распространен обычай строить хижины или дома на каменных основаниях, прилегающих к склонам холмов. Впрочем, их постройкам свойственны некоторые специфические черты. Например, народы Иньянги бурили в этих основаниях шахты, которые сообщались с поверхностью тоннелями высотой около четырех футов. Свои здания они строили на этих площадках или вокруг шахт. Первые европейцы считали их «шахтами рабов», но в настоящее время ученые придерживаются мнения, что они использовались либо для хранения зерна, либо как небольшие загоны для скота.