Саблезубы, поражённые заклятьем, спотыкаясь и оглашая степь полным боли и ярости воем, повалились на траву, покатились по склону вниз.
Мой конь, совсем рядом с которым остановилась бездыханная, исходящая паром и зловонием туша саблезуба, заржал, встал на дыбы, гарцуя на задних ногах. Я, не сумев удержаться в седле, свалился на землю, чертыхаясь и проклиная всех и вся. Перевернулся, выпрямился, выхватывая катану. Рядом снова жахнуло, да так, что у меня на мгновение заложило уши, а сам я с трудом устоял на ногах. Слева, там, где стоял Джумаш, полыхнуло жаром. Пламя, жадно пожирая высушенную солнцем траву, волной прокатилось от исходящего дымом чёрного, обугленного кратера, оставленного огненным шаром кочевника. Едкий смог, наполненный умопомрачительной смесью ароматов горелой шерсти, жжёного мяса и тлеющего ковыля, моментально заполнил всё вокруг так, что разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки стало абсолютно невозможным. Я закашлял, прикрыл лицо рукавом, побежал, стараясь как можно скорее выйти за пределы смога.
Напавших саблезубов я скорее услышал, чем увидел. Лезвие катаны, просвистев в воздухе, вонзилось в тело ближайшего зверя, едва не перерубив его пополам. И тут же, следом, не давая добыче опомниться, прыгнули ещё трое.
Против подобного противника были бесполезны любые фехтовальные приёмы и хитрые комбинации. Бесполезно было пытаться парировать удар когтистой лапы. Оставалось только нападать, быстро и беспощадно — так, как это делали саблезубы. Нужно было самому стать зверем. Первого саблезуба я рубанул коротко, практически без замаха, прямо по клыкастой морде. Не останавливаясь, я ввернулся между двумя оставшимися, широко ударил сверху, перерубая зверю слева позвоночник. Сила удара была такой, что катана, с лёгкостью преодолев кость и плоть, описала понизу полукруг, вонзившись в живот второго зверя и дальше вверх. Мне, чтобы завершить удар, пришлось встать на одно колено, подталкивая оружие, не давая лезвию в потерявшем инерцию замахе завязнуть в теле саблезуба. Это и спасло мою жизнь. Последний из уцелевших хищников напоролся на выставленное вперёд острие, щёлкнув клыками перед моим лицом и повалив меня массой тела на дымящуюся землю.
— Ты жив, Брат Племени! — Джумаш, ведя под уздцы наших коней, подошёл ко мне, заляпанному кровью с копотью и злому как тысяча чертей. Я не ответил. С трудом выкарабкавшись из под туши саблезуба, я перевернул тело и, упёршись ногой, вытащил вонзившуюся по самую рукоять катану.
— Ого, — только сейчас кочевник заметил убитых хищников, восторженно присвистнув, — Ловко, ничего не скажешь. Признаюсь, ты удивляешь меня всё больше, брат Октобай. Поначалу, мне вообще не верилось, что ты пройдёшь посвящение, но теперь… Ты стал истинным кочевником — и, вижу я, ты более чем достоин носить своё новое имя!
— Спасибо за доверие, Джумаш, — ворчливо откликнулся я, вытирая лезвие катаны о шкуру лежащего зверя и пряча оружие в ножны. — Жаль, что учитель Громобой не видел моего прогресса, — достав флягу с пивом, я с блаженством вылил почти всё её содержимое на голову, вытер лицо, — И хорошо, что не видел меня сейчас, — чуть тише добавил я про себя, забираясь в седло.
— Не стоит жалеть, Октобай. Твоему учителю нечего делать в нашем племени — я чувствую, что он никогда не станет кочевником! Поэтому лучше для нас и для него будет, если он вернётся в Джум-Балл — а ещё лучше, если в академию.
— К тому же он должен вернуться к моему тестю и доложить о моих успехах на переговорах. А всё-таки, Джумаш, веришь ли ты, что я и есть Бареш-Хан возрождённый, Избавитель, Воин-Молния?
— Не знаю, брат. Месяц назад я бы сказал: «Вряд ли! Чужеземец не может быть реинкарнацией Бареш-Хана!» Сейчас я верю, что ты можешь быть Бареш-Ханом. Но можешь и не быть.
Степные кони въехали в поселение Уштобе. По нашей команде они сбавили шаг и двинулись к шатру шаманов.
— Я уверен, что в пророчестве говорится именно обо мне. Ибо сказано: «от небожителя родился»! Моим отцом, как и отцом Бареш-Хана, был небожитель!
— Да иди ты! — изумлённо крикнул Джумаш по-мойренски, потому что в гэнни-джунском языке такого выражения не было.
— Моим отцом был представитель расы Ситтари, Истинных Магов, хотя я не знал этого до последних времён. Именно их, как рассказывал Артемий, называли небожителями.
— Опять же не знаю, верить тебе, или нет!
— А почему бы и не поверить? Пророчество называет Избавителя «воином-молнией».
Меня можно тоже так назвать — благодаря моей молниеносной реакции и возможностью управлять этими самыми молниями. А что касается клейма в виде молнии, то мне кажется, что такие детали необязательны. В пророчестве сказано, что Избавитель бессмертен, и над ним не властны болезни и старость. Как представитель расы Истинных Магов, я бессмертен и не подвержен болезням.
— В это тяжело поверить, Брат Племени! Но думаю, моя мать лучше разберётся, действительно ли ты бессмертен и не подвержен болезням, или это всё твои фантазии.
Кони дошли до шатра шаманов, и мы спешились, после чего зашли в шатёр: сначала я, потом Джумаш. Шураба варила очередное зелье, но я, проживший месяц среди племени, по тонкой струйке пара, идущего от котла, определил, что это — противоядие от укуса степных гадюк.
— Здравствуй, Октобай, — сказала мне шаманка — она по одному звуку шагов могла определить, кто именно зашёл.
— Здравствуй, Шураба, — ответил я. — Я пришёл поговорить насчёт пророчества. Я верю, что я — Бареш-Хан возрождённый, и именно я изгоню враждебных чужеземцев и сниму проклятие с Гэнни-Джуна. Для этого я должен подробно узнать, как именно ваш… наш народ попал под это проклятье — и вернуться к его истокам, чтобы совершить попытку с ним покончить.
— Гэнни-джунцы оказались прокляты после того, как Бахар-Хан объявил себя богом и заявил, что все старые боги умерли. Бахар провозгласил себя императором мира, правителем расы совершенных людей, достойных править всем Эламом. После провозглашения богом Бахар обрёл нечеловеческие силы — и колдовские навыки.
— Очень похоже на Зорана, правителя Айроса!
— Мне это имя ни о чём не говорит, Октобай!
— Проехали. И что же произошло потом?
— Боги разозлились на Бахара: в придачу к своим силам, наш хан приобрёл божественное клеймо в виде солнечного диска на лбу, и его начали мучить кошмары о западне, лишённой света и наполненной змеями. Через месяц то же самое произошло и со всеми гэнни-джунцами: боги наказали и их за пособничество предателю.
— Я не верю, Шураба, — сказал я. — Боги не могли наказать целый народ за поступок одного хана. Боги не дикари, которые воспринимают человека только как представителя племени, а не как личность!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});