Сестра вышла из комнаты. Дойл оглянулся и поспешил за Энолой. Секунду мне казалось, что он хотел что-то сказать мне на прощание, но вместо этого положил руку ей на бедро, и они ушли.
Когда машина отъезжала, он высунулся из окна и крикнул:
– Приятель! Приезжай.
…До моего письменного стола осталось не более двух шагов, когда раздался резкий треск. Лодыжка левой ноги подвернулась, а колено согнулось. Блин! Блин! Блин! Падая, я кричал. Пол провалился подо мной, и часть левой ноги угодила в зияющий пролом. Я упал на спину, стукнувшись головой о доски пола. В голове промелькнуло воспоминание: мама целует мою шишку, которую я набил, ударившись об угол кофейного столика.
Я упал достаточно близко к креслу, чтобы, упершись в него плечами, перенести на них тяжесть своего тела. Я очень медленно вытащил ногу из ловушки. Мне показалось, что лодыжка уже начинает распухать, а ступня неестественно вывернута. Кровь. В воздухе, не оседая, висело облако поднявшейся при моем падении пыли. Повсюду, словно опавшие листья, были разбросаны мои бумаги, слетевшие со стола.
Я могу просто полежать, хотя бы немножко? Я посмотрел на дыру в полу. Большая. Чертовски большая, если на то пошло. Меня насторожил тихий звук, доносившийся из-под пола. Неужели песок двигается? Не может этого быть! Там вообще не должно быть песка. Прилегши на пол, я заглянул в пролом. Нет, определенно, это не песок. Я сунул голову во тьму пролома, хотя полной тьмой это все же не было. Немного света сюда просачивалось.
Так как Энола и Дойл уехали, мне пришлось звонить Алисе, надеясь, что моя беда смягчит ее сердце.
– Пожалуйста, не бросай трубку!
– Назови причину, по которой мне не следует этого делать, – сказала мне Алиса.
– У меня в доме провалился пол, лодыжка, возможно, сломана, а я сейчас сижу без сил у кресла. Извини.
Я услышал, как Алиса задвигает ящик стола, и почему-то вспомнил, что записи она предпочитает делать разноцветными ручками.
– Ты ведь смог добраться до телефона.
– Это потому, что он лежал на полу.
– Хорошо, – согласилась Алиса, после чего испустила вздох мученицы, чье терпение слишком долго испытывают.
Если я рассчитывал, что ее сердце смягчится, то Алисе, отворившей дверь, было далеко до этого. С видом заправской медсестры она, ухватив меня под мышки, помогла мне перебраться в кресло.
– Извини, – произнес я.
– Тебе за многое следует просить прощения.
Прежде чем меня покинуть, она перебросила сумку с библиотечными книгами через плечо.
– Я их забираю.
– Ты говорила, что тебе будет неудобно возвращать их. Дай мне день. Обещаю, что отвезу книги сам.
Алиса прикусила нижнюю губу. Хотя она сейчас ужасно злилась, движение ее губ показалось мне очень милым, к тому же оно привлекало внимание к симпатичной темной родинке в ямочке между губой и подбородком.
– Что происходит, Саймон? У нас с тобой уже давно нет контакта.
Я рассказал об Эноле.
Алиса тяжело вздохнула:
– Вечно эти ее фокусы!
– Сестра высокого мнения о тебе. Она считает, что ты хорошо на меня влияешь.
Алиса прислонилась к дверному косяку и с несколько отстраненным видом сказала:
– Было бы лучше, если бы ты хорошо на меня влиял.
– Я хочу отсюда съехать, – сказал я. – Я не хочу брать у твоего отца деньги.
– Хорошо, – с рассеянным видом произнесла Алиса. – Держи ногу повыше.
А потом она ушла. Приподнявшись на руках, я провожал ее взглядом.
Уже у машины Алиса на прощание крикнула мне:
– Я со временем успокоюсь!
Не поговорила ли с ней Энола?
А если сестра права и это никакое не проклятие? Вдруг мы патологически безрадостная семья, члены которой в силу химического дисбаланса просто не в состоянии долго жить? Если Энола права, если мы топимся именно вследствие этой самой тоски, то я ничем ей помочь не смогу.
Возле стола лежала цветная распечатка рисунка из «Путеводителя по развлечениям для знающего себе цену джентльмена» Х. В. Кальвина. Это рекламное издание представляло собой путеводитель по клубам, заведениям, незаконно торгующим спиртными напитками, и борделям. Оно появилось в те времена, когда Селина Дувел еще выступала в бурлеске, а не была русалкой в цирке Марво. Рисунок был выполнен очень умелой рукой. Не вызывало сомнения, что Селина Дувел – одна из нас: темные волосы, светлая кожа, глаза, как у Энолы.
Вновь взявшись за журнал, я натолкнулся на еще одну небольшую, но оттого не менее странную тайну: Энола вырвала все рисунки карт Таро, вырвала очень аккуратно, предварительно проводя ногтем глубокие линии на бумаге, а потом отрывая листы по ним. Она лгала мне, глядя в глаза. Кто способен на такое варварство по отношению к книге? Впрочем, моя сестра и раньше систематически портила вещи, не объясняя, зачем это делает. Следовало бы мне с самого начала сделать ксерокопию всего журнала. Уже после того, как Энола разорвала первый рисунок, надо было прятать от нее журнал. Я же не думал… Возможно, у нее тоскливое настроение, как она это называет.
Всегда женщины. Из сведений об утонувших женщинах у меня на столе образовалась настоящая бумажная река. Ни одного упоминания о сыне. Любовники… Убитые горем мужья… Безутешные отцы… А где же сыновья? А братья? Я такой один. Я аномалия. Почему сестра не расстается с картами? Зачем она порвала мою и без того испорченную книгу? Как же все сложно!
Зазвонил телефон. Это был старик, пославший мне журнал, который мне не следовало принимать, а ему отправлять… Если, конечно, не случилось бы чего-нибудь ужасного… То, что все женщины утонули 24 июля, – не совпадение. Слишком много имен для совпадений. Я поднял трубку.
– Саймон! Вы мне не звоните. Как продвигается чтение «Наложений заклятий и проклятий»? Книга вам помогла?
– Да, в каком-то смысле. Увлекательное чтение.
– Да уж, – пробормотал он в ответ. – А ведь я не смог эту книгу продать. Издание чудесное, но излишняя дотошность автора все портит. Ну… Я помню, что просил ее вернуть, но если книга вам действительно нужна, то можете ее себе оставить.
Возможно, именно боль в ноге помогла мне увидеть это в ином свете, но внезапно все прочитанное в «Наложении заклятий и проклятий» и услышанное от Энолы сложилось в ясную картину.
– Мартин! Мне только сейчас кое-что пришло в голову. Что-то плохое случилось с людьми, которым принадлежал журнал. Скорее всего, это было наводнение или еще какое-нибудь стихийное бедствие. – Я провел пальцем по испорченной водой странице. – Это, вероятно, было настолько ужасным, что инфицировало (полагаю, «инфицировало» – подходящее слово) любую вещь, любого человека, пережившего трагедию. Эта книга наверняка попала в жуткий переплет, после чего на ней навсегда остались следы трагедии. Подозреваю, что последствия этой трагедии коснулись и моей семьи. Именно это нас убивает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});