Читать интересную книгу Скажи изюм - Василий Аксенов

– Бразилия! – вскричали «новофокусники» в удивительном возбуждении. Конечности сами по себе заходили в ритме самбы. Начавшись на веранде, самба быстро распространилась по всей даче. Гости стучали каблуками и дергали задками, и, хотя у некоторых самба смахивала на фрейлахс, в целом получалось зажигательно. Даже снисходительно улыбавшийся Шуз Жеребятников зашевелил лакированными штиблетами, ну, а потом уж, по-блатному подняв неподвижное лицо, дунул во всю богатырскую мощь – эх, Бразилия!

– Ну, а русское наше, первое издание мы у себя в Белокаменной выпустим! Правильно, господа? – прокричал в вихре самбы Огородников.

– А как? А как? – отстукивали самбисты.

– А очень просто! Стукачей здесь нет?

– По рубцу! Глухо! – отщелкивал Шуз. – Откуда здесь стукачам взяться?! Одичал ты на Западе, Макс! – Сам-то он прекрасно понимал, что именно для стукачей и разыгрывается сейчас вся эта самба.

– Вот вы, конечно, не стукач, сударь? – спросил Огородников у танцующего рядом молодого человека в норвежском свитере с оленями.

– Да это же Вадим Раскладушкин, наш новый друг, молодой фотограф! – крикнул подскочивший сбоку Олеха Охотников. С некоторым смущением он пошевеливал рыжею бородою, слегка ухал и выкидывал презанятнейшие коленца.

Самбообразная толпа стала приобретать внутренний единый ритм. Масса ритмично смещалась от стены к стене и обратно в движениях, похожих на смесь сиртаки и камаринского, но все-таки с отчетливым адресом к огромной португалоязычной тропической державе.

– Мне очень жаль, что раньше с вами не удалось познакомиться, – почему-то сказал Макс Огородников Вадиму Ракладушкину.

– А я очень рад, что это наконец случилось! – с чудной улыбкой ответил начинающий артист-фотограф.

Несколько человек по ходу танца ухватили со столов бутылки шампанского и теперь держали их над головами. Господа изю-мовцы, устроим для прессы завтрак с шампанским и объявим самоделку первым русским изданием! Ура, отличная идея! Завтрак с шампанским и калачами! Венечка Пробкин отчебучивал возле хозяйкиной сестренки, уже и руку ей положил на талию. Какое лицо у девушки надменное, значит, хочет. А потом издательству «Софот» предложим – издавайте, пожалуйста! Пожалуйста, издавайте, все открыто, пьяных нет! Ого, Ого! Браво, браво! А цензуре – позорный конец! Конец ей! Позор! Достаточно над фотографами издевались! Мы вам не писатели! Хлопнуло сразу несколько пробок. Да здравствует дача Марксятниковых! Да здравствует богатство! На свете нет бразилистей советских калачей! Такое изобилие шпиков и стукачей! И все ж живет фамилия, плюет на стукачей, морозная бразилия, источник калачей!

Как вдруг музыка смолкла. А была ли музыка? Во всяком случае, открылась дверь и наступила пауза. На пороге, развернув за плечами ночное подмосковное небо с соснами, звездой и пролетающим самолетом, стояла красавица Анастасия.

III

Да как же вы умудрились так похорошеть, сударыня? Ах, я вовсе не к вам приехала, Огородников, просто Шуз позвонил, что на даче собралась компашка. А я как раз вас и ждал, сударыня, а свой приезд не открыл вам просто для сюрприза. Ах, кабы знала, не явилась бы я, в полной была уверенности, что вы, Огородников, за границей, вот и ехала сюда в расчете на очередное приключение. На приключение, сударыня? Да, Огородников, на очередное. А я для вас, сударыня, не приключение? Увы, Огородников, вы просто мой формальный супруг, а никакое не приключение. Сударыня! Ах, с некоторых пор, Огородников, я живу в сфере мирового приключения, в меня влюблен заоблачный литовец, есть друзья и за границей, да я уже и приобрела путевку в Болгарию на июль. Пардон, сударыня, в Болгарии и не пахнет приключением. Вы просто не в курсе современной приключенческой ситуации: ведь Болгария – безвизовая курортная держава, там встречаются представители разных миров. А ваше приключение, сударыня, относится ко второму или третьему миру? К первому, к первому миру, бедняга Огородников. Держу пари, сударыня, что знаю его имя. Ха-ха-ха, Огородников, назовите и ошибетесь!

– Ох, как я по тебе соскучился, Настя, – сказал он, простирая руки вдоль подушек, приглашая ее занять любимое положение – щекой на плечо.

– Да все вы врете, – счастливо смеялась она, все еще ползая по нему пальцами и губами. – Наверное, ни разу меня и не вспомнили?

– Ни разу, дорогая, – вздохнул он.

– Немало, наверное, потешились за границей? – с некоторым замиранием – хоть бы соврал! – спросила она и получила естественный ответ:

– Грешен, было дело.

– С дурными женщинами?

– Хорошая женщина только ты, – вздохнул он.

– Зачем же вернулись, если ни разу не вспомнили?

– Как зачем? – удивился он. – Альбом надо издать! – Потом, заметив ее огорчение и мгновенное уныние, добавил: – Конечно, не только это. Знаешь, меня тянуло к главной своей модели, то есть, прости меня, к России. Если эта территория принадлежит не только «фишкам», «лишкам» и «гэпэушкам», то ее кто-то должен населять, не так ли? Кроме того, еще что-то меня сюда тянуло, нечто совсем забытое, такая тяга была по утрам вот здесь и здесь… и вот здесь еще…

– А здесь-то почему? – спросила она.

– Шут его знает, но тянуло сильно.

Она высвободилась, откатилась к краю просторного ложа, села там и попала в свет уличного фонаря, проникающий в студию из Хлебного переулка. Хе-хе, подумал он, у нее вдруг обнаружился контур негритянской танцовщицы.

– Мне кажется, – сказала она, – что эта игра с альбомом может переломать всю нашу жизнь.

– А мне кажется, что «фишку» гораздо больше бесит моя собственная работа «Щепки» – помнишь, я тебе показывал? Видишь ли, когда я снимал сюжеты для «Щепок», произошла странная история – на некоторых снимках стали проступать черты какого-то сталинского ублюдка. Какой-то чекистский шишка с больной совестью узнал себя сквозь весь этот сраный сюрреализм и взбесился. Они меня еще в мае предупреждали против «Щепок» и сейчас не жалеют усилий… Может быть, и всю нашу «коллективку» они использовать хотят для того, чтобы припереть меня к стенке…

Контур негритянской танцовщицы протянул руку, взял сигарету и зажег огонек. Настя курить стала! В самом деле началась международная авантюра.

– Мне кажется, ты себя переоцениваешь, а их недооцени-наешь, – проговорила она.

– Ты думаешь? Возможно. Или наоборот, а? Впрочем, я даже думать об этом не хочу. Ты понимаешь? Я вернулся, чтобы быть свободным человеком в своей стране. Ты понимаешь?

Он вылез из постели и пошлепал на кухню за бутылкой «Байкала». По дороге чуть отодвинул штору и посмотрел на улицу. Разгоралась оттепель, по всему переулку стояли черные лужи. На углу дежурила «Волга» с антенной радиотелефона. Два амбалистых мужика курили рядом с машиной и посматривали на его окна.

IV

Фотий Феклович Клезмецов неожиданно и весьма настоятельно был приглашен на совещание в ГФИ, в оперативную группу генерала Планщина. Держался он здесь отчужденно, словно эксперт со стороны, подчеркивал дистанцию. У Сканщина Владимира эта поза Кочерги восторга не вызывала. Вот говно, всех бывших товарищей готов заложить, а сидит, как Салтыков-Щедрин. Да я тебя, Кочерга, так расколю, что Полинка даже с говно-искателем не соберет. Все твои анонимки на Булыжника и на товарища Саурого у меня в сейфе.

На поверхности, ясное дело, капитан Сканщин хранил значительное молчание и вместе с товарищами потягивал кофе. С недавнего времени генерал завел обыкновение на оперативках сервировать кофе, как это делают «коллеги» в ЦРУ. В последние недели после возвращения Огородникова генерал будто помолодел, глаза сверкали, голос гремел, сапожки поскрипывали. Ему нравилось работать по проекту «Изюм». Впервые на его памяти творческие работники, такие, в общем-то, трусы и засранцы, оказались способны на нечто серьезное, на антигосударственную конспирацию. Есть хотя бы где приложить сорокалетний опыт и тактическое чутье.

– Вот еще новость из оперативных сводок, весьма любопытная. Огородников вооружен.

– Вооружен и очень опасен! – Слязгин Николай тут же выхохотнул название популярного фильма,

– Смех не очень-то уместен, Николай Ильич, – сухо заметил генерал.

Экая чушь, подумал Клезмецов, Макс – вооружен. Какой чепухой этот Планщин занимается. Виду, однако, «теоретик» не подал, только пальцы переплел на животе. Капитан Сканщин оказался менее выдержанным. Что-то не верится, заерзал он. У меня вопрос, Валерьян Кузьмич. Сводки-то надежные? Генерал вместо ответа передал Владимиру пачку снимков. «Умный и хитрый враг» с пистолетом в руке, улыбается.

– Может, газовый? – спросил Сканщин и подумал: «Какая улыбка у Максима Петровича в целом заразительная!»

– Боевой, – сказал бывший «голубой берет» капитан Гемберджи, и все сотрудники подтвердили – Люшаев, Крость, Чирдяев, Плюбышев, Бешбашин, Слязгин Николай.