class="a">[224] Таким образом, язык «Слова» во всем его объеме Обнорский сопоставляет не с новгородскими, а с южными киевскими памятниками. Новгородизмы же он уловил во вставке о злых женах. Вставной характер раздела о злых женах явствует из обрамляющих его вспомогательных фраз: раздел предварен словами «Глаголеть бо в мирскых притчах…», а завершается он типичным для нарушающих общий смысл вставок: «Еще возвратимся на предняя словеса». Оба приведенных Обнорским примера находятся именно между этими фразами и, следовательно, относятся к обширной выписке, сделанной Даниилом из «Слова о злых женах», которые и следует, по авторитетному утверждению С.П. Обнорского, относить к новгородским памятникам.
Итак, по данным языка, Даниила следует считать южанином, хорошо владевшим литературным языком, представленным киевскими памятниками. Косвенно о южном происхождении Даниила может говорить и разобранная выше фраза о его беседе с князем Ростиславом. Из трех тезок только брат Ярослава Владимировича мог применить к себе крылатую фразу о нищенском княжеском уделе, но он никогда не был во Владимиро-Суздальской земле[225]. В начале 1190-х годов Ростислав Владимирович воевал с половцами на юге под началом Ростислава Рюриковича, а к 1195 г. судьба превратила его в подручного князя Давыда Смоленского и здесь, в Смоленской земле, Ростислав Владимирович воевал с врагами своего сюзерена. По раскладу враждующих сил братья оказались в разных лагерях; Ярослав (адресат Даниила) был союзником Всеволода Большое Гнездо, а Ростислав служил тем князьям, с которыми Всеволод начал длительную тяжбу, в частности из-за Треполя, отчины «Володимеричей».
Беседа Даниила с князем Ростиславом Владимировичем могла происходить только где-то на киевско-переяславском юге, где до 1182 г. жил Ярослав Владимирович и до 1195 г. — его брат Ростислав.
Даниил предстает перед нами сравнительно молодым человеком («ун възраст имею»), который мог бы еще при желании поправить свои дела женитьбой на богатой невесте. Однако сейчас он настолько беден, что ему некуда привести свою невесту, и он может рассчитывать только на положение зятя-приймака: «Или ми речеши: женися у богата тестя чести великие ради; ту пий и яжь» (и веселися — Б.Р.) (XXXVII). Юность Даниила относительна: он знал и более хорошую жизнь, когда мог приглашать к себе друзей и ставить перед ними «трапезы многоразличных брашен». Теперь же он плохо одет, живет в доме с дырявой крышей, где «каплями дождевыми аки стрелами сердце пронизающе». Даниил успел получить хорошее образование, прочитать множество книг: «Аз бо, княже, ни за море ходил, ни от философ научихся, но бых аки пчела, падая по разным цветам совокупляя медвеный сот, тако и аз, по многим книгам исъбирая сладость словесную и разум и совокупих, аки в мех воды морские» (XLVI). Его начитанность в ходовой литературе XII в. несомненна. Знал он и русскую летопись (см. XXII).
От князя ему нужно не просто незначительное подаяние — Даниил несколько раз говорит о злате и серебре, раздаваемых княжьим людям, о том, что «мужи злата добудуть, а златом мужей (князю) не добыта» (XXIII). Даниил хочет быть огражденным от разных обид «страхом грозы» княжьей. Возможно, что он много потерял от нарушения его иммунитета княжескими тиунами и рядовичами, и теперь он самому себе советует: «Не имей собе двора близ царева двора и не дръжи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь трепетицею накладен и рядовичи его — аки искры. Агце от огня устережешися, но от искр не можеши устеречися…» (XXVI). Это известное место в «Слове» вовсе не является каким-то антикняжеским выпадом, как его часто хотят представить; здесь явно видна горечь судьбы мелкого землевладельца, разоренного княжескими рядовичами, может быть, без ведома князя. И очень маловероятно, что здесь речь идет о рядовичах того самого князя, к которому так подобострастно обращается наш автор — ведь на озеро Лаче его мог упрятать и Всеволод.
Себя Даниил косвенно причисляет к «мужам», т. е. к привилегированному сословию, дорожащему рыцарской честью: «…мужеви лепше смерть, ниже продолжен живот в нищети» (XI). Возможно, что в свои молодые годы Даниил успел и повоевать, как это приличествует настоящим «мужам»: он знает, что воевать под водительством хорошего князя так же легко, как пасти коней в огражденном загоне; он знает, что «безнарядием полки погибають» «без добра князя» (XXIII). Знаменитая фраза о том, что Даниил не храбр на рати, появится только в «Молении» у псевдо-Даниила, а здесь ее еще нет. Даниил рассуждает точно так же, как дружинные летописцы, считая, что князю или царю «мужи злата добудуть, а златом мужей не добыта» (подразумевается лежащее втуне сокровище).
Даниил был уже ранее знаком с князем Ярославом и пользовался его благорасположением: «Но видих, господине, твое добросердие к собе и притекох к обычней твоей любви…» (VI). Даниил беседовал когда-то с князем Ростиславом (как было предположено выше, родным братом Ярослава) и очень лаконично, без пояснений напоминает об этом Ярославу, что может свидетельствовать об их давнем знакомстве еще в те времена, когда и князь, и юноша-книжник были еще где-то на киевском юге. Больше того, по одному намеку Даниила (XXV) мы можем предполагать, что Даниил оставил отчий дом и последовал за князем: «князь щедр — отец есть слугам многим: мнозии бо оставляють отца и матерь, к нему прибегают». В более позднее время, расставшись с Ярославом, Даниил состоял с ним в переписке, получая письма от князя: «…глас твой сладок и образ твой красен; мед истачають устне твои. И послание твое — аки рай с плодом» (XIX).
Посмотрим, что же, со своей стороны, предлагал Даниил князю Ярославу Владимировичу, от которого он ожидал, в случае успеха своей челобитной, и злата с серебром, и иммунитета — «заборони» от ненасытных рядовичей; и ограждения от всяческих обид «страхом грозы» княжьей. Даниил на протяжении всего своего послания расхваливает себя, прежде всего, как умного человека и красноречивого оратора. Проследим это по всем 66 разделам «Слова»:
I. Первые строки вступления открываются торжественным гимном собственному уму и рассудительности Даниила: «Вострубим яко в златокованные трубы в разум ума своего!..» Дважды говорится здесь о мудрости; себя Даниил называет «смысленным», т. е. рассудительным.
II. Похвалив во вступлении свой разум и рассудительность, Даниил начинает хвалить свою речь и свое ораторское искусство; «Бысть язык мой яко трость книжника скорописца и уветлива уста аки речная быстрость…»
XIII. Даниил описывает преимущества богатства, прежде всего, с точки зрения внимательности людей к речам богатого и бедного. «Богат возглаголеть — вси молчат и вознесут его слово до облак… Их же ризы светлы, тех речь чиста».
XXVII. Автор противопоставляет богатых неразумных людей бедному мудрецу. Нищий мудрец, т. е. сам Даниил,