Читать интересную книгу Домино - Росс Кинг

Скоро гондола поравнялась с дворцом Провенцале. Ряд окон над дверью, выходившей на канал, отбрасывал на воду свет. Вернулся граф? Тристано вытянул шею, вглядываясь, в попытке поразмыслить, наметить план, но ему это не удавалось. Дама в Сан-Поло, в том доме: что, если граф?.. Что, если она?.. Он ничего не знал, кроме одного: надо поскорей добраться до английского лорда.

Гондольер за веслом что-то недовольно пробормотал. Волны разбили отраженные в них золотые прямоугольники окон графского обиталища на множество золотых цехинов и крошечных сверкающих серпов. Тристано почудилось, будто изнутри донесся чей-то голос, потом его эхо. Воистину это город, полный отзвуков и отражений, эха и зеркал, подумал он; место, где преобладает «иллюзия», о которой говорил граф, — окутывающая видимый мир, подменяющая его собой, словно сценическая декорация; весь город похож на одну из антикварных диковин графа, на оптический трюк, достигнутый с помощью зеркал и потайных устройств. Словно под блестящей поверхностью канала, под приливом и лунным светом рябил иной, перевернутый мир, наполовину видимый, наполовину воображаемый и непроницаемо-мрачный.

Когда лодка миновала изгиб канала, над неровной линией палаццо в Дорсодуро взгляду открылись золотые купола и парные колокольни церкви Санта-Мария-делла-Салюте, а за каналом, над палаццо Дукале, разлитое по небу розоватое свечение. Вдали высился густой, слабо колеблемый лес голых мачт; редкие желтые паруса на горизонте напоминали вывешенное для просушки белье.

— Поворот! — вдруг скомандовал Тристано. — Налево. Так. Живее, живее!

На темнеющей поверхности канала, близ входа с воды в палаццо английского лорда, он различил три гондолы, которые с разных сторон подплывали кfondamenta; их висячие фонари освещали пассажиров — все они были одеты в красные ливреи.

— Но, signore! — запротестовал гондольер, уже запыхавшийся от усилий, которых требовала от него заданная Тристано гонка.

— Живее!

Ворча, гондольер направил лодку — казалось, со скоростью улитки — в устье Рио-дель-Сантиссимо. Там он совершенно перестал грести, предоставив лодке медленно скользить вперед, покачиваясь на волне. Оглянувшись через правое плечо, он невозмутимо, дружеским тоном проговорил:

— Все это, право, ни к чему, signore. — Он выпрямился и нацелил лодку к небольшому причалу. — Думаю, что граф хотел просто…

Не успел он закончить фразу, как Тристано прыгнул в сторону fondamenta, подняв тучу брызг и разодрав колени под чулками об острые камешки мостовой. Гондольер с руганью выбрался на берег, едва только нос лодки ударился о пропитанные дегтем сваи. Коренастый, плотного телосложения, он не смог, однако, угнаться за Тристано, который, постукивая каблуками, быстро вырвался вперед.

На краю Кампо-Сан-Маурицио Тристано повернул направо и помчался на восток, к площади Святого Марка: верхушка расположенной там колокольни купалась в предзакатном сумрачно-оранжевом свете. У церкви Сан-Фантин он замедлил бег, увидев, как три гондолы, одна за другой, пробираются вверх по чернильно-темной Рио-Сан-Моизе, напротив театра, где он пел на Святой неделе три месяца тому назад. За спиной слышалось, как приближаются крики гондольера. В груди у него горело, слюна пересохла, и он свернул в лабиринт узких calli: окна там были завешены или закрыты плотными ставнями. Груду строений венчали скошенные дымоходы или свернутые набок флюгера. Окна чернели пустотой, иные были забиты досками.

Спустя минуту-другую Тристано остановился в растерянности, прислушался. От его разгоряченного лба валил пар. Колокольни больше не было видно. Двое-трое прохожих мельком всмотрелись ему в лицо. Где-то жалобно мяукала невидимая кошка. Потом шум стал усиливаться: до слуха доносились шаги, чьи-то оклики. Вплотную прижимаясь к стенам, он повернул обратно по собственному следу, обогнув театр Сан-Моизе сзади, и вскоре выбрался на небольшую, наполовину затопленную fondamenta, которая открывалась на просторную bacino[98]. Позади, ближе к palazzo лорда, показались две бегущие фигуры, к которым присоединился теперь широкоплечий гондольер, возобновивший свои вопли.

Тристано зашлепал по воде в противоположную сторону; он едва успел спрятаться между красными и серыми гранитными колоннами, обозначавшими вход на Пьяццетту (высокий прилив залил ее поверхность), как со стороны громадной площади показались трое преследователей, которые без труда продвигались по тонкому слою воды. Граф с двумя приближенными, на поясе у которых болтались длинные шпаги в ножнах, приближались неспешно, не прилагая усилий, словно часик до того просидели за чашкой кофе в кафе под аркадой. Чуть поодаль широкими шагами за ними следовал центурион. А точнее, Шипио: шлем с забралом отсутствовал, и он, с кривой улыбкой на физиономии, замыкал процессию.

Тристано вновь завертелся на месте, пробежался по испещренной лужами fondamenta, а потом, не раздумывая, перепрыгнул через причальные столбы прямо в воду, где его поглотили холодные, соленые, пузырящиеся волны. Сразу же вынырнув на поверхность, он ударился макушкой о гладкий корпус гондолы. Протянутая без малейшего промедления рука с кружевной манжетой ухватила Тристано за воротник velada, а пара других рук помогла втащить его через борт внутрь судна. Тристано плюхнулся на пол наподобие утреннего улова, вытянутого сетью из лагуны, задыхаясь и отфыркиваясь. Мокрая одежда не давала ему пошевелиться. Подняв взгляд, он увидел склоненное перед собой лицо; его внимательно рассматривали глаза, причудливей которых он в жизни не встречал: один был карий, другой — зеленый.

— Синьор Тристано, — послышался незнакомый голос. — Позвольте мне представиться. — Голос был грубым и звучал гулко, будто заржавленный меч точили о стены бездонной пещеры. — Меня зовут лорд У***. — Он протянул Тристано руку в кружевной гофрированной манжете и хрипло расхохотался — Отлично! Отлично! Итак, вы все-таки едете с нами в Англию!

Глава 25

Их путешествие длилось три недели. Три недели в каретах, в безрессорных caleches[99], в битком набитых дилижансах, в coche-d'eau[100], которую тянули вдоль берега Роны волы; в швыряемом бурей пакетботе, в почтовой карете, в портшезе, верхом на лошадях, на мулах; а подчас, если другого транспорта не находилось, и на своих двоих. Дороги, реки, горы, тропинки для мулов; ночлег в auberges[101] на окраине крохотной деревушки, боязливо примостившейся между увенчанными снегом пиками, или в случайном шато, где лорда У*** знали и делились, без особой, правда, охоты, кларетом и постелью.

В первый вечер две кареты поджидали его светлость в locandd[102] за Фузиной. Наутро, с куда большей, чем накануне, пунктуальностью, лорд отправился в путь с тремя слугами — и в сопровождении Тристано — ровно в шесть. С целью предотвратить мстительные козни графа Тристано должен был одеться в наряд, который странным образом стал ему привычен: наложив на лицо густой макияж, он облачился в шелковую mantua[103] и отделанные кружевом нижние юбки — и отвечал на приветствия похотливых джентльменов в doganas[104] писклявым голоском, застенчиво хлопая ресницами. Лорда У***, выдумавшего такое одеяние, весьма забавлял этот маскарад, и за ужином на табльдоте он постоянно втолковывал попутчикам-англичанам, как он гордится своей скромной любовницей-католичкой.

Действительно, лорд, сохранявший непостижимую веселость на протяжении многих перипетий путешествия, был особенно воодушевлен в самом его начале. Как только покончили с погрузкой, он картинно сунул в наружный карман пару огромных пистолетов, объявив о своем намерении пустить их в ход в случае бандитского нападения. Еще до полудня должным порядком явились три представителя названного цеха, — и лорд, верный данному слову, прострелил висок каждому. Пока ручейки крови стекали в сухую рытвину, лорд отпраздновал победу парой-другой глотков из серебряной фляжки, которая всегда кстати оказывалась у него под рукой. Глядя в разные по цвету глаза этого диковинного англичанина, сверкавшие торжеством при виде крови и радостью от выпивки, Тристано задался вопросом: а не сменил ли он, часом, одного покровителя-негодяя на другого, ничем не лучше?

Вскоре, однако, его охватили тревоги иного свойства. К исходу второго дня (когда Тристано вновь получил, наконец, в собственность свои короткие штаны и velada, избавившись тем самым от потока непристойных замечаний лорда) наша тесная компания достигла подножия Альп и начала опасное восхождение на неуютные и безлюдные горные пики Савойи. Повозка Тристано трижды переворачивалась, вываливая его на крутую горную тропу. Он сломал трость, продавил верхнюю крышку табакерки и раскрошил зуб. При третьем, самом рискованном падении отскочила застежка у одного из его чемоданов — и все предметы одежды раскидало по мутной поверхности илистой канавы. К тому же оказалось поврежденным колесо, починка которого задержала путников на двенадцать часов.