Спустя несколько минут мы уже лежим на диване в гостиной, свернувшись калачиком под одеялом, уплетаем за обе щеки ванильное мороженое, которое Дженна заказала с кухни, и смотрим утренний повтор вчерашнего эпизода какого-то сериала. Мыльные оперы – это вторая после любовных романов слабость Дженны. Все роли здесь играют загримированные под взрослых подростки. Дженна рассказывает мне, что актерский состав постоянно меняется. Это и понятно: сериал снимают уже более десяти лет, и первые исполнители ролей к этому времени уже мертвы. Свои роли сохранили только актеры из первого поколения. Она объясняет, кто из героев впал в кому, а кто, сам того не ведая, вышел замуж за близнеца-злодея. Мы растворяемся в тусклом сиянии телевизионного экрана, и мое напряжение понемногу ослабевает.
– Чего вы так шумите?
В дверях, протирая заспанные глаза, стоит Сесилия. Ее тугой живот, кажется, вот-вот лопнет, словно воздушный шарик. Она не застегнула несколько последних пуговиц на ночной рубашке, и нам хорошо видно, как сильно, до блеска, натянута кожа у ее пупка.
– Чем это вы тут занимаетесь ни свет ни заря?
– Сериал называется «Мир, который сошел с ума», – объясняет Дженна и пододвигается, чтобы освободить для Сесилии место на диване. Та втискивается между нами и завладевает ложкой, которую я воткнула в горку мороженого. – Видишь этого парня, Мэтта? Он влюблен вон в ту медсестру, поэтому нарочно сломал себе руку. Но сейчас она ему скажет, что рентгеновский снимок показал у него наличие опухоли.
– Что такое опухоль? – Облизав ложку, Сесилия снова запускает ее в ведерко с мороженым.
– Это такое образование в теле. Сама болезнь называется «рак», – отвечает Дженна. – Действие происходит в двадцатом веке.
– Они будут заниматься сексом на этом операционном столе? – недоверчиво спрашивает Сесилия.
– Фу, какая гадость! – не выдерживаю я.
– По-моему это даже мило, – восклицает Дженна.
– А по-моему, опасно, – Сесилия в возмущении размахивает ложкой. – Там рядом лоток с иглами. Вон, совсем близко.
– Ему только что вынесли смертный приговор, – парирует Дженна. – Самый выигрышный момент, чтобы подкатить к любви всей своей жизни.
Пара на экране и в самом деле начинает заниматься сексом на операционном столе. Снято все довольно целомудренно: видны в основном только лица актеров, на общих планах их тела прикрыты различными деталями интерьера, но я все равно отворачиваюсь. Опускаю ложку в ведерко с мороженым и теперь жду, когда закончится романтическая музыка.
– Гляньте-ка на эту недотрогу, – говорит Сесилия, заметив мою реакцию.
– Совсем нет, – защищаюсь я.
– Ты так и не переспала с Линденом. Чего ждешь, нашей золотой годовщины?
Сесилия – единственная, кто верит в то, что Вон найдет волшебный антидот и мы сможем дожить до старости.
– Происходящее в моей спальне тебя совершенно не касается.
– Это всего лишь секс, – не сдается Сесилия. – Делов-то. Мы с Линденом занимаемся им каждый день. Иногда даже по два раза.
– Да ладно, – вмешивается Дженна. – Не придумывай. Он так боится выкидыша, что к тебе с такими мыслями даже близко не подходит.
– Ну так будем заниматься, – вскидывается Сесилия. – Когда-нибудь эта дурацкая беременность все-таки окончится. Даже не надейтесь, что я одна буду рожать ему всех детей. – Она указывает ложкой сначала на Дженну, потом на меня. – Следующий ребенок с одной из вас. Тебе, Дженна, уж точно не отвертеться. Я заметила, как часто вы запираетесь вдвоем.
Сесилия, возможно, и не отличается особой наблюдательностью, но зато как будто всегда знает, что происходит в наших спальнях – или, в моем случае, чего там не происходит.
Дженна, заметно смутившись, отправляет в рот ложку мороженого.
– Мы стараемся. Но у нас почему-то ничего не выходит.
– Плохо стараетесь.
– Может, не будем об этом?
Они продолжают спорить, и я перевожу взгляд на экран. Там разворачивается ничем не примечательная сцена: двое о чем-то беседуют. Я не хочу принимать участие в этом споре. Я больше сестра Дженне и Сесилии, чем жена Линдена, и я просто не могу заставить себя думать о нем как о любовнике. Ни о ком не могу так думать.
В голове снова возникает образ Габриеля. Вспоминаю наш поцелуй после урагана, тепло, окутавшее мое тело и приглушившее боль. Если нам когда-нибудь удастся сбежать из этого дома, перерастет ли наша связь во что-либо большее? Не знаю, но притягательность идеи совместного побега как раз и заключается в том, что у меня появится возможность самой определить будущее наших отношений.
Между ног прокатывается жаркая волна. Мороженое во рту становится невыносимо сладким. Без всякой видимой причины у меня из груди вырывается вздох.
18
– Вы с Дженной как, ладите? – интересуется у меня Линден.
Мы с ним прогуливаемся рука об руку по сонному зимнему царству, в которое превратилась апельсиновая роща. Все вокруг белым-бело. Идем по узкой тропинке, проложенной в высоченных, с меня ростом, сугробах. Я не подозревала, что зима здесь, на юге, может быть настолько суровой.
– Она мне как сестра, – киваю я.
Слова вырываются изо рта облачками пара. Взглянув на наши сомкнутые руки, Линден подносит мою, в толстой вязаной перчатке, к губам и запечатлевает на ней поцелуй. Прибавляем шагу.
– Она с тобой не очень-то разговорчива, так ведь? – уточняю я.
За те десять месяцев, что мы здесь пробыли, негодование Дженны, вызванное нашим пленением и убийством ее сестер, ничуть не ослабло. Я ее не виню. Даже если Сесилия и заметила некое напряжение в отношениях нашего мужа и сестры, она, скорее всего, просто порадовалась, что одной соперницей стало меньше. Стоит Дженне захотеть, она вполне могла бы побороться со мной за положение первой жены. Она обладает красотой и изяществом, у нее доброе сердце, и она умеет хранить верность, правда, только по отношению к тем, кто не причастен к расстрелу ее семьи.
– Да, за ней такое водится, – отвечает он. – Но вот вчера вечером она пригласила меня к себе в комнату, и мы, ну, знаешь, провели вместе какое-то время, – он слегка краснеет. – И разговорились.
– Неужели? – удивленно сдвигаю брови. – О чем?
– О тебе. Она беспокоится за тебя. Скоро родится ребенок, да и вообще.
– Линден, но это даже не мой ребенок.
– Не твой, – соглашается он, – но Дженна рассказала, что отец держит вас в последнее время на коротком поводке и что тебе в этой ситуации особенно тяжело. Ты заботишься о Сесилии, хоть она сейчас совсем не подарок, и у тебя редко получается побыть с собой наедине.