Читать интересную книгу Столкновение - Александр Проханов

— Месси, если он вас ищет — плохо. — Фаик застучал ладонью по груди. — Если у вас хоть капля вины, покайтесь… Покайтесь, месси, даже если вины нет… У вас на лице нехорошо…

— Акуйу-никуба. — Седу закрыл глаза. — Акуйу-манга… Акуйу-никуба…

— Глупости, — через силу выдавил Кронго.

— Ушел, — вздохнув, сказал Фаик. Проглотил слюну. Прислушался. — Он еще раза два придет, я знаю.

— Ну встань, Фаик. — Кронго постарался вложить в голос уверенность. — Встань. Как жеребята?

— Теперь он надолго ушел. — Фаик встал, держась за стенку денника. Потряс головой. — Теперь до утра… Пойдемте, месси, пойдемте, я вам покажу… Все накормлены, всех гулять водили, на первогодках надеты обротки, все как положено… Жеребята не сбились, ноги у всех нормальные, один слабый, лежит, но он и был слабый, как его из Лалбасси привезли… Вот, смотрите, месси, видите, все в порядке… Вот он, слабый…

— А скаковая конюшня?

— И скаковая, тоже все накормлены, всему первому году надели уздечки…

— Почему все здесь? Почему в скаковой никого нет?

Фаик опасливо оглянулся на окошко под потолком.

— Одному там нельзя, месси… Поверьте, одному там нельзя… А втроем сразу легче… Но там все в порядке… Поверьте мне…

— В главных конюшнях?

— Там Ассоло… Ассоло за пятерых работает, вы его знаете… Он не боится, у него отец блаженный, и он блаженный… Это защитить может…

— Хорошо… Я буду утром…

Они подошли к двери, Фаик быстро выпустил его. Кронго услышал, как стукнула, закрылась щеколда. Над полем стояла тишина. Наверху ясно светились звезды. В темноте он пошел наугад к главной конюшне. Он хорошо знал этот путь — мимо манежа, мимо рабочего двора, сразу за прогулочным кругом. Пахло навозом, под ногами шуршал песок. Финишный створ оставался на другой стороне поля, у трибун. Значит, убитые и сейчас лежат там. Все местные.

Кронго быстро свернул с дорожки. Опять заныл затылок. Сдавило сердце. У стены отчетливо виднелась тень. Вот две ноги, плечи. Но головы нет. Кронго прислушался, но ничего не услышал. На том месте, где была тень, пустота. Никакой тени, стена пуста. Мерещится. Он вошел в дверь. Здесь было светлее, чем в конюшне молодняка. Но почему тень была без головы? Кронго отметил, что Ассоло сделал все, что необходимо и с чем обычно справлялись несколько конюхов. Слышались хруст, ровное, спокойное похрапывание, изредка вскрикивал в стойле жеребец. Ассоло лежал на попоне в углу.

— Спасибо, Ассоло…

Ассоло виновато улыбнулся.

— Кто-нибудь приходил?

— Ассоло мертвый… — Слабоумный закрыл глаза.

— Хорошо, хорошо… Лежи…

Кронго прошел в стойло к Альпаку. Многие на ипподроме считали Альпака оборотнем. Жеребец положил голову на плечо Кронго. Он медленно и беззвучно шевелил губами, обнажая крепкие зубы и нежную десну… Кронго хорошо знал десны Альпака, темно-розовые, с острыми краями… Такие десны очень чувствительные к удилу, ездоки зовут «строгими».

— Соскучился… — Кронго обнял теплую вздрагивающую шею. — Ничего, Альпак, все будет хорошо. Я тебе обещаю. Вот увидишь. Будет хорошо, будут бега, будет хорошо… Альпак, мой мальчик…

У ног жеребца лежал скомканный лист бумаги. Кронго нагнулся. Нет, это не мусор. Развернул. В тусклом свете с трудом разобрал буквы:

«Если ты африканец — страдай. Если ты африканец — молчи и действуй. Если ты африканец — сделай так, чтобы слова этой листовки знал каждый. Белые наемники и их прихвостни подло, из-за угла напали на нашу страну…»

Кронго расправил листок. Буквы различались слабо текст был отпечатан на гектографе.

«…Они захватили столицу, войскам правительства и народному ополчению пришлось временно отступить в глубь страны. Враги не щадят ни женщин, ни детей, ни больных, ни стариков. Они объявили нам тактику выжженной земли. Ответим им тем же. Если ты африканец — бери с собой винтовку, топор, нож. Уходи в джунгли. У нас только один выход — мы или они. Ответим оккупантам оком за око, кровью за кровь, смертью за смерть!»

Кронго осторожно высвободился из-под шеи Альпака. В углу бумажки чернел знак «ФО». Жеребец мягко тронул его губами в щеку. В конюшне по-прежнему спокойно хрустели лошади. Кронго явственно показалось: рядом, за перегородкой, кто-то стоит. Ерунда. Альпак бы почувствовал… Но он должен быть спокоен. Он спасает лошадей. Он обязан их спасти.

Сейчас в этой прозрачной полутьме он сам не мог бы признаться себе, почему он рвет листовку. Какое чувство заставляет его медленно, тщательно затаптывать клочки в навоз. Животный страх сдавил горло, грудь. Нет, он не может сейчас идти домой. Не может. Он останется здесь, в каморке конюха. Они почти все пустые…

За окнами кабинета сверкал океан. Отсюда, с восемнадцатого этажа, утренняя зеленая ширь распахивалась бесконечно. Рене Геккер, за один день ставший из мелкого заводчика военным комендантом столицы, сидел в кресле и слушал Крейсса.

— Геккер, вы тут родились? — тихо спросил Крейсс.

— Да. — Геккер попытался понять, почему Крейсс говорит так тихо. В руках Крейсса разведка, а это значит — истинная власть. Но он, Геккер, должен как-то поставить себя перед этим тихим человеком.

— Они будут окружать нас непониманием и непонятным для Европы поведением. — Геккер с облегчением вздохнул, подобрав нужные слова. — Не злобой, Крейсс, нет. Они просто не будут считать вас живым существом. Они будут бросать бомбы в автобусы и убегать. Они будут покушаться на вашу жизнь. И на мою тоже. И будут делать это с ожесточением, бесконечно.

— А белые? — спросил Крейсс.

— Крейсс, честно говоря, я знаю и эту столицу, и этот народ. — Геккер, тучный, с большими залысинами и гладко прилизанными седыми волосами, подошел к окну. — Белых здесь мало, около десяти процентов. Главное, чтобы все утихомирилось и вошло в колею. Поверьте мне. Нам нужен нормальный город.

Крейсс улыбнулся.

— Дорогой Рене, я тихий и незаметный человек. Но уж поверьте в меня, ради бога. Но почему вас интересует ипподром?

— Декорация. Национальная гордость… Хотя…

— При чем тут национальная гордость… Вы не специалист и не обязаны знать все тонкости, с которыми нам приходится сталкиваться в условиях партизанской войны. Вы ведь только что сами говорили — так просто черные власть не отдадут. Они будут устраивать диверсии, будут нападать из-за угла. Придется из неудобства извлекать выгоду.

Крейсс раздвинул веером на столе фотографии лошадей. За стеной раздался низкий и хриплый крик. Крик звучал примерно секунд десять, он шел через несколько комнат от кабинета. Он был хорошо слышен — монотонный, звериный, сильный, с долгими передышками. Крик оборвался на одной ноте. Крейсс покосился на телефон.

— Извините, Геккер.

— Хорошо. — Геккер вгляделся в фото, стараясь не подавать виду, что он слышал крик.

— Альпак… Жеребец пяти лет… За рубежом включен во все списки элиты… Международные каталоги оценивают его от двух до пяти миллионов. А второй, Бвана, подтягивается к миллиону.

— Забавно. — Геккер тронул фотокарточку.

Крейсс шевельнул бровями.

— Думаете, черные позволят нам увезти эти миллионы? Как бы уже этим утром мы не нашли лошадей отравленными. Но если этого не случится, нам сама судьба велела открыть ипподром. Этим будут сразу соблюдены и ваши интересы, и мои.

Но ведь и он, Геккер, мог бы так разговаривать, так сидеть, так поглядывать со своего кресла.

— Геккер, я люблю мелочи, оттенки. Это будет одно из мест, специально созданных для ловли. Вроде подсадного садка. На ипподроме будет случайная публика… Естественно, там будут люди Фронта. Их зашлют, не волнуйтесь. Но будут и мои. — Крейсс улыбнулся. — Вы понимаете меня.

— Мы должны быть уверены в каждом человеке… — Геккер наконец почувствовал спокойствие и долгожданное ощущение свежести утра.

— Это вас волнует? — Крейсс потер сухие тонкие ладони, улыбнулся. — Геккер, если Кронго поставит под угрозу свою жизнь, что будет с его бесценными воспитанниками? С Альпаком, с Бваной? Без него они либо погибнут, либо мы вынуждены будем их продать… И потом, я уже знаком с ним. — Крейсс сел в кресло. — Он жил в Европе. Значит, на него можно хоть как-то надеяться. По натуре, это, знаете… таких мы в детстве называли лопушками. Вы понимаете? Он немного не от мира сего. Но он белый…

Геккер погладил волосы. Сказал тихо:

— Я все понял, Крейсс…

Ему самому понравилось, как он это произнес.

Крейсс нажал кнопку, сказал в микрофон:

— Давайте, мы ждем.

Сейчас Крейсс был совсем другим. Он причесан, гладко выбрит, плечи облегала белая фланелевая рубашка. Он улыбается, и от этой улыбки губы все время кажутся слишком приближенными к округлому аккуратному носу. Взгляд золотисто-карих глаз почти явственно приносит Кронго чувство облегчения. Второй — комендант. У него здесь завод пищевых концентратов, Кронго встречал этого человека несколько раз. Двойной подбородок, складки на шее.