Со стороны стол напоминал лабораторию Франкенштейна. Две компьютерные башни стояли друг напротив друга, соединенные множеством проводов, как манхэттенский мост. Впрочем, эти сооружения компьютерами можно было назвать только исходя из их предназначения, внешне же они больше напоминали остовы доисторических ящеров, с торчащими ребрами-микросхемами. Дождавшись, когда на экране появилось окошко входа в систему, Илья быстро отвинтил монитор от первого скелета и прикрутил ко второму. Поехали.
С минуту ничего не происходило. Потом в папке «Прием» стали появляться файлы. Оно работало. Как бы ни было это фантастически странно, но все работало безупречно, и компьютер-донор бойко делал сам себе харакири, выдавая на-гора все содержимое жесткого диска подряд. Илья оторопело смотрел в экран, не радуясь, просто потому, что не был готов. Он только-только успел зажмуриться, представляя себе всю нудность будущей отладки, а оно возьми и заработай. Даже какая-то досада появилась на сердце… Тьфу, твою мать…
Звягильцев вышел на двор. Теперь и вправду можно курить часа три-четыре. Знаний много, их мозг быстрей генерирует, чем компьютер может скопировать.
А ведь все изменилось. Теперь и есть начало. Илья настолько привык к своей новой ипостаси, самому факту начала новой жизни, что стал забывать все, что с ним приключалось ранее. Не то, чтобы забывать совсем, нет, прошлое подернулось дымкой, отошло на задний план, и исчезло из сиюминутной зоны интересов. И в менее значимые зоны интересов оно тоже не вошло. Просто как бы отключилось. И теперь вот собственно начало и есть. Работы предстоит много, рутина. Пусть и интересная, но однообразная. Время пролетит быстро. А что дальше?
Что дальше — младший научный сотрудник, а в настоящее время, по совместительству, преступный элемент, вероломно укравший военную тайну, себе не представлял. Это второстепенная задача — придумать, как поступать дальше, она легко решается множеством путей, главное, чтобы на руках был главный козырь. Придет время — будем думать. Сейчас — работать надо.
Ленка, внучка бабы Нюры, выпучив глаза, нависла над книгой, опершись руками на голову. Скорее от ужаса, дабы не начать биться лбом в расплывающиеся буквы, чем для удобства. Ну, блин, родственнички, отольются вам мои слезы. Вместо того, чтобы весело колбаситься с сокурсниками на море, она вынуждена покрываться плесенью тут, у родины в жопе, за тысячу верст от столицы.
Отец был непреклонен. Мы тебя никогда ни в чем не ограничивали, мы тебя кормим-поим-одеваем-ублажаем, твой долг — потратить это время с умом, получить образование, приобрести навыки самостоятельной жизни. И, знаешь, твоя пересдача философии осенью, никоим образом не свидетельствует о выполнении тобою взятых обязательств. Поэтому никаких морей, на лето — в деревню, к бабушке, и только попробуй, начиная со следующего года, хотя бы одну четверку получить. Более серьезный огрех — незачет или пересдача — автоматически переходит для тебя в аутодафе. Или четвертование, на выбор. Лена попробовала возразить, но отец сорвался, хлопнул ладонью по столу и дальнейший разговор стал невозможным. Да разве в пересдаче дело, что она, не понимает? Дочь резко повзрослела, вот вчера еще папа-мамина радость, а потом вдруг взрослая Елена зависает с друзьями по клубам до утра. И вот он — формальный повод сорвать злость. Или не злость, разберись, что там у них, у отцов, в головах относительно повзрослевших дочерей. Вот где справедливость? Почему у всех родители, как родители, а у меня — жертвы фрейдовских репрессий…
Философия положительно не шла. Ко второму часу чтения нудность процесса представлялась собой практически телесно, казалось, что эта муть из слов и строчек сплетается в толстую вязкую массу, наподобие спагетти, и Ленка буквально руками запихивает ее в себя, задыхаясь и давясь от непроходимости информации. Юная институтка зевала ртом, как рыба, потом снова плюхалась в непонятный кусок текста, повторяла его, как мантру еще раза три на разные лады, затем откидывалась и долго смотрела перед собой в точку. Мотивации — ни-ка-кой… Не то, чтобы все там сложно было написано. Просто, нафига эта муть зеленая нужна в принципе, куда ее применять? Вот каким образом эти меганужные знания пригодятся ей в завтрашней жизни, если сама она даже не представляла, чем будет заниматься вообще. Ну уж точно, не этими нудностями, вроде работы. В идеале — своя линия одежды. Или ароматов. Или того, и другого вместе. Жизнь настолько хороша, что некогда задумываться о таких мелочах, нужно бежать навстречу утру с широко распахнутыми объятьями, радоваться солнцу и всему новому, волнующему! Ленка даже разулыбалась мечтательно, миксуя в голове дикий хоровод уже познанных, находящихся в процессе реализации и нафантазированных прелестей жизни. Потом надула губки и плаксиво посмотрела на свои ногти. Эх…
Раздался резкий хлопок, разбившийся на звон оконных стекол, дребезг посуды в серванте и заливистый вой Тузика, граничащий с истерично-испуганным визгом. Ленка подскочила вверх, больно ударившись об край стола коленями и обидно прикусив язык. Ай… Сожитель бабы Нюры, здоровенный дедуган Лексеич, бросился на двор, посыпая вокруг себя матом. Ленка, хромая, поковыляла за ним, на ходу потирая саднящие места, но в твердом устремлении ничего интересного не пропустить.
На заднем дворе, в том самом месте, где стоял деревянный туалет, клубился сизый дым, разветриваясь нехотя, словно кисель. И обнажая пустоту. Массивная деревянная кабина, сколоченная из толстенных дубовых досок, представляла собой конструктор лего, распределенный по периферии. Тузик уже не выл, он хрипел, забившись в дальний угол будки, натянув поводок в бессильной попытке засверлиться еще глубже.
— Это ж надо, прости Господи… — Лексеич растерянно развел руками, чем стал похож на какого-то индийского божка.
— А чего это с ним? — Ленка выглядывала из-за его спины, приподнимаясь на цыпочки.
— Взорвался… Да где ж такое видано, чтобы параши-то взрывались… — Лексеич предпринимал отчаянные попытки мозгового штурма. — Не иначе, паразиты малолетние… Ужо я доберусь!
— От паскуды! — подключилась выбежавшая в переднике, перепачканном мукой, баба Нюра. — Ироды несусветные! Вавка с Коляней, кому ж еще быть! Все патлы повыдергаю!
Ленка, пришедшая в себя вот только сейчас, принялась хохотать. Ай да, малышня, красавцы. Поделом, вон, давеча, за курицу их драли, а ее не иначе, как Лексеич на пляндырь променял. Тьфу, скоро совсем нормально говорить разучусь, прилипает этот говор, как репей, еще месяц и меня в Москву нельзя. Девушка развернулась на каблуках и пошла прочь со двора. Учебы сегодня не будет. Это точно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});