Читать интересную книгу Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России) - Александр Иванович Вдовин

центральная партийная газета, – РСФСР содействует бурному росту других братских советских республик. И если раньше у других народов, населяющих Россию, со словом “русский” часто ассоциировалось представление о царском гнете, то теперь все нации, освобожденные от капиталистического рабства, питают чувство глубочайшей любви и крепчайшей дружбы к русским собратьям… Русская культура обогащает культуру других народов. Русский язык стал языком мировой революции. На русском языке писал Ленин, на русском языке пишет Сталин. Русская культура стала интернациональной, ибо она самая передовая, самая человечная, самая гуманная»[688]. Вариации на эти темы позднее уже не сходят со страниц периодической печати и языка пропаганды.

Первая кампания по преодолению «низкопоклонства»

Составной частью работы по воспитанию советского патриотизма стала борьба с носителями «низкопоклонства» перед заграницей, свойственного отдельным представителям как старой интеллигенции, так и новой политической элиты, ориентированной на Запад. Первая страница истории борьбы с низкопоклонством была связана с именем выдающегося представителя старшего поколения математической профессуры академика Н. Н. Лузина (1883–1950). Лидеры российской математики долгое время после революции не проявляли должного почтения к новым властителям страны. Во время I Всесоюзного съезда математиков (Харьков, июнь 1930 г.) они прохладно встретили предложение послать приветствие проходившему тогда же XVI съезду ВКП(б). Во время процесса над «Промпартией» не оказалось подписи Лузина под обращением физиков и математиков Москвы с призывом к зарубежным ученым поднять протест против интервенционистских намерений иностранных держав по отношению к СССР. Главное же «преступление» Лузина заключалось в том, что он, якобы «примыкавший к правой, черносотенной группе профессоров в дореволюционное время, остался правым и после революции»[689]. В 1930 году учитель Лузина Д. Ф. Егоров, почетный академик АН СССР, директор института математики и механики МГУ, президент Московского математического общества, был арестован и в сентябре следующего года умер в ссылке. Был арестован и в 1937 году расстрелян ученик Егорова, ученый-энциклопедист и религиозный философ П. А. Флоренский[690].

27 июня 1936 года Н. Н. Лузин опубликовал в «Известиях» заметку под названием «Приятное разочарование», в которой поделился впечатлениями о математической подготовке выпускников одной из московских школ. Возможно, похвалой школе Лузин хотел снискать благоволение высших сфер. Однако газетная заметка была использована для компрометации выдающегося ученого, не разделявшего вульгаризированных представлений о том, что «математика имеет в классовом обществе классовый характер, ход ее развития… определяет классовая борьба», и продолжавшего будто бы считать, что «теория чисел и непрерывных функций обосновывает индивидуализм, анализ с его непрерывностью направлен против революционных идей, теория вероятностей подтверждает беспричинность явлений и свободу воли, а вся математика в целом находится в соответствии с… православием, самодержавием и народностью»[691].

Действительным прегрешением академика против советского патриотизма можно было посчитать то, что он подобно многим другим крупным ученым нередко публиковал свои работы в зарубежных издательствах. Как объяснял П. Л. Капица в письме к В. М. Молотову от 6 июля 1936 года, делалось это «главным образом по двум причинам: 1) у нас скверно печатают – бумага, печать; 2) по международному обычаю приоритет дается только (в том случае), если работы напечатаны по-французски, немецки или английски»[692]. Не принимая в расчет подобных соображений, было решено не считать Лузина советским патриотом. «Акад. Н. Лузин, – писал директор школы, которого не устроил отзыв академика о его воспитанниках, – считает нужным показать себя как советского “сверхпатриота”. Но его “патриотизм” неубедителен, потому что в нем нет искренности»[693]. «Правда» продолжала числить Лузина среди совсем других патриотов – патриотов российского самодержавия, глубоко презиравших и свою родину и «самый русский народ, его труд, его язык, его песни, им рожденные искусство и науку»[694]. Достигнув своего апогея и грозившее, казалось бы, самыми суровыми карами, «дело Лузина» в начале августа 1936 года сошло на нет.

Н. Н. Лузин уцелел, отделавшись выговором со строгим предупреждением. Решающую роль в таком исходе сыграло заступничество Г. М. Кржижановского и ряда других крупнейших ученых – В. И. Вернадского, П. Л. Капицы, А. Н. Крылова, С. А. Чаплыгина, которые отвели нелепые обвинения в приверженности Лузина к «фашистски модернизированным» черносотенным взглядам и ярлыки вроде «недобитый враг», «разоблаченный враг в советской маске»[695]. «Позже я понял, – отмечается в книге «Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим», – что Советскому правительству нужно было разогнать школу русского математика Н. Н. Лузина. Уничтожить его самого они не решились»[696]. Положительным результатом «дела» было решительное осуждение известного «преклонения перед заграничным штампом»[697]. «Низкопоклонническое отношение к громким именам буржуазных ученых»[698] в открытой форме становилось невозможным. Позитивным было и то, что многие советские ученые по ходу воспитательной кампании обязались впредь печатать свои лучшие работы в Советском Союзе, а руководство Академии наук уже не могло больше мириться с «безобразно медленными темпами работы своего издательства»[699].

Однако уже через несколько месяцев главное место среди «низкопоклонников» заняли неожиданно новые фигуры. Ими оказались троцкисты и бухаринцы – новые Смердяковы.

Троцкисты и бухаринцы: из «великодержавников» в «низкопоклонники»

25 января 1937 года во время процесса по делу так называемого Параллельного антисоветского троцкистского центра в «Правде» появилась статья И. Г. Лежнева «Смердяковы», внушавшая, что именно троцкисты «раболепно преклонялись перед капитализмом», в частности, перед фашистской Германией[700]. Взгляды троцкистов на родину, их моральный облик, мастерство маскировки позволяли увидеть в них «новое издание Смердяковых». Развивая эту тему, Д. И. Заславский ставил троцкистов ниже даже фашистов, игра которых на чувствах буржуазного национализма не позволяла соглашаться отдавать часть своей родины иностранному врагу. «У троцкистов даже этого чувства буржуазного национализма нет в душе. Они ничем, решительно ничем никогда не были связаны с народом». Их поступки – поступки людей, у которых «не было и нет отечества»[701].

Алексей Толстой, раскрывая связь низкопоклонства и антипатриотизма, отмечал, что иммунитетом против троцкизма обладают только патриоты. Троцкизм такого иммунитета не имел, поскольку с самого своего зарождения «нес в себе отрицание понятия родины». Троцкого, Зиновьева и их сторонников отличало высокомерно-презрительное отношение к народным массам. Октябрьская революция была для них «только трамплином, с которого они намеревались возносить их личное честолюбие. Народы федерации советских республик рассматривались ими как пушечное мясо. Любой троцкист расхохотался бы вам в лицо, упомяни ему о такой “старомодной пошлости”, как любовь к родине». Размышления писателя заключались выводом: «Как будто бы выходит, что всякий гражданин, не любящий свою родину, – троцкист, диверсант и шпион. Да, так выходит. Такова особенная и необычная форма нашей революции…»[702]. С этой точки зрения после очищения нашей общественной жизни от троцкистов и троцкиствующих в стране легче стало дышать.

На XVIII съезде партии понятие «низкопоклонник» было распространено едва ли ни на всех вычищенных из