согласно закону о борьбе с терроризмом. Я заставила себя посмотреть каждому из них в лицо, когда их выводили из самолета, хотя колени у меня дрожали так, что пришлось прислониться к стене.
– Я ведь, блин, только пошутил! – прошипел один из них, проходя мимо меня.
На борту было достаточно возмущенных пассажиров, много наснимавших на мобильные телефоны, чтобы адвокаты молокососов уговорили их раскаяться и признать себя виновными, тем самым избавив меня от нервотрепки дачи показаний в суде. Начальству я сообщила, что со мной все нормально, но этот инцидент не давал мне покоя еще несколько месяцев, и теперь ненависть во взгляде футболиста вновь заставляет меня припомнить прошлое.
– А ты? – Кроуфорд поворачивается к арабу в кресле 6J, который мгновенно вытаращивает глаза от страха. – Ты тоже один из них?
– Джейми! – Полный ужаса голос Кэролайн эхом отдается в возгласах нескольких окружающих меня пассажиров. – Не будь расистом.
Мужчина в кресле 6J роняет голову на руки. Мне становится стыдно оттого, что я не поверила его словам о том, что он очень боится летать. Какие бы катастрофы мужчина ни предчувствовал, хуже теперешней реальности ничего, наверное, нет.
– Нас едва ли можно в чем-то винить, – возмущенно продолжает Кроуфорд. Он оглядывается по сторонам в поисках поддержки, и мне отрадно видеть, что он ее почти не находит. Большинство пассажиров опускают головы, глядя в пол. – Это всегда ваша банда, разве нет?
– «Ваша банда»? – переспрашивает Дерек Трес-пасс. – Извольте выбирать выражения.
– Мне безразлично, мусульманка вы, индуистка или какая-нибудь там иеговистка, – раздается голос женщины, летящей провести Рождество со своей умирающей подругой. – Но если она… – ее палец указывает в мою сторону, – …им помогла, значит, она с ними заодно. Яснее и быть не может.
– Они угрожали моей дочери, – объясняю я, стараясь сохранять спокойствие. – Сказали, что ей будет плохо, если не выполню то, что они требуют.
– А как же мой ребенок? – кричит Лия Талбот через весь салон. Пассажиры поворачиваются к ней. Слезы текут по ее лицу, когда она продолжает, а слова тонут в рыданиях: – Знаете ли вы, как долго я ждала, чтобы стать матерью? Одиннадцать лет. Одиннадцать лет выкидышей, лечения бесплодия, заявлений о том, что мы не подходим под категорию приемных родителей. – Она выхватывает Лахлана из рук Пола и потрясает им перед собой. – Его жизнь что-нибудь значит? Что делает его менее важным и ценным, чем ваша дочь?
Пол протягивает к ней руки и заключает жену и сына в объятия, а Лия начинает рыдать с такой силой, что содрогается всем телом. Меня трясет от воспоминаний о том, как отчаянно мне хотелось ребенка, как ежемесячная боль в матке эхом отдавалась у меня в сердце.
– Они все важны и ценны! – Леди Барроу поднимается, и, несмотря на хрупкое телосложение, вид у нее воинственный. – Все наши дети. Что бы ни сделала эта девочка, любой из вас поступил бы так же, если бы на карте стояла жизнь его ребенка. – При иных обстоятельствах я бы рассмеялась, когда меня назвали бы «девочкой», но я молчу, когда Пэт перекрывает своим голосом праведные гневные выкрики, вызванные ее словами: – Хватит! Замолчите, все вы! Лично я не желаю провести оставшиеся часы… – Она на секунду умолкает, в последнее мгновение заменив слова «своей жизни» на: – «этого полета» в склоках и ругани.
В салоне воцаряется тишина. Во время словесной перепалки Миссури наблюдала за ней с еле заметной улыбкой. Это доставляет ей удовольствие, с отвращением понимаю я. Возможно, она даже ее спланировала, желая видеть, как мы переругаемся вместо того, чтобы сплотиться против них.
– А мужчина вон там, – обращается к Миссури Элис Даванти, указывая на дверь кабины пилотов, – он квалифицированный летчик?
– Вы думаете, мы подвергли бы опасности свою миссию? Он знает, как управлять самолетом.
– Это не одно и то же.
Страх расползается по салону, будто пожар, шепот и бормотание становятся все громче, истерия грозит наихудшим вариантом развития событий.
– Амазонка – опытный пилот, он доставит нас к месту назначения безо всяких происшествий, пока вы соблюдаете наши требования. В противном случае…
Миссури многозначительно смотрит на тело Кармелы, и все с огромными усилиями подавляют в себе страх.
Несколько телеэкранов все еще работают, наушники тянутся к сиденьям пустых кресел. Я наблюдаю, как Зак Эфрон беззвучно выкрикивает резкие слова такой же рассерженной и лишенной голоса женщине. Пассажиры снова сбиваются в группки, утешая друг друга или переговариваясь боязливым и тревожным шепотом. Когда и я, и Миссури оказываемся вне центра всеобщего внимания, я опять обращаюсь к ней, ненавидя себя за умоляющий тон:
– Прошу вас, просто скажите, что с ней все хорошо.
Миссури вздыхает, будто я ее раздражаю:
– Это не мое дело.
– Но вы же обещали!
Обещали. Словно речь идет о мороженом или новом велосипеде. Мне не надо было вообще им верить, они же преступники, террористы. Мои ладони сжимаются в кулаки, и Франческа берет меня за руку, будто чувствует, что́ я могу натворить.
– Можно мы разнесем воду? – спрашивает она у Миссури. – Это, вероятно, поможет пассажирам успокоиться.
То на мгновение задумывается.
– Ладно. Но только быстро. И никаких фокусов.
Повысив голос, она отправляет Эрика и Роуэна в противоположный конец салона, тем самым расчистив проход, когда идет в среднюю часть самолета.
Франческа отпускает мою руку.
– Все у нее будет хорошо, – тихо произносит она, и ее слова придают мне уверенности. Дыхание восстанавливается, и я смаргиваю наворачивающиеся слезы.
Мне нужно сохранять спокойствие. Необходимо сосредоточиться.
Я сделала все, что смогла, для спасения дочери, теперь нам надо спасать самих себя.
Я обещала Софии, что всегда буду возвращаться к ней.
Теперь нужно придумать способ сдержать обещание.
Глава тридцать четвертая
2:00. Адам
У Софии «делай, что хочешь» выражается в резком тычке гвоздем мне в ладонь, после чего я вскрикиваю от боли и ощущаю отдающий металлом запах свежей крови. Я говорю ей, что это ничего страшного, с силой прижимая рану к рубашке на спине и вспоминая, когда мне в последний раз делали прививку от столбняка. Но София уже визжит, словно прежде держала все в себе, а теперь это находит выход в слезах, желании снова оказаться дома и в неадекватной злобе.
Я первый признаюсь в том, что никогда надлежащим образом не умел гасить срывы и истерики дочери. Даже после того, как узнал их психологическую подоплеку – она непреднамеренно вела себя плохо, – я старался как-то с ними справляться.
– Это похоже на встряхивание бутылки с газировкой, – объяснила семейный психолог-консультант. – Каждый новый контакт, каждая новая проблема трясет ее еще больше. Пробка может закрывать бутылку лишь на время, но рано или поздно ее сорвет