мой дар, чтобы украсить ваш музей" и так далее. После этого мы совершили 600-километровую поездку домой. Через три дня я позвонил на ранчо и поговорил с секретарём, потому что Элис на ранчо не было. Наверное, забухала, как это с ней бывало. Мне передали, что мисс Уолтон не интересуется моим искусством. Я понимал, что бессмысленно разговаривать с теми, кто не принимает решений и кто даже не в состоянии оценить свежесть моих идей. Я не был уверен, видела ли Элис мои картины. Думаю, что это мнение высказал кто-то из тех молодых идиотов, которые сидят на ресепшене каждой галереи и считают себя кураторами и искусствоведами. Но, с учётом состояние мисс Уолтон в $60 миллиардов, ей без разницы, подарил бы я ей свои работы или потом купить за $100 миллионов, как это было с нищими и голодными Ван Гогом или Модильяни, которым не на что было купить хлебца, чая, водяры и курева, как и мне бывало порой. А теперь вангоговский “Автопортрет без бороды” стоит $120 миллионов, а модильяниевская “Лежащая обнажённая” ушла за $170 миллионов.
Я встречал много таких бакалавров искусств, которые не могут ни изобразить апельсин, ни описать его в нескольких словах. Но они думают, что могут оценить работы настоящих художников, которым есть что сказать и которые могут это нарисовать. Но так сложилось, что зачастую именно эти высокомерные и невежественные имбецилы решают, что является искусством, а что нет.
Я написал письмо Арне Глимчеру, основателю галереи Pace (“Пейс”). Я спросил его, как перепрыгнуть через пропасть между художником "без имени" и художником с "именем". Арне честно ответил, что не знает. Я тогда спросил его, как попасть к нему в галерею, стать его художником. Он опять-таки честно ответил, что не знает. Я ему верю. Все первоклассные галереи переманивают друг у друга "художников с именем". Обычный путь художника заключается в следующем. Он бродит от одной галереи третьего сорта к другой и умоляет посмотреть на его работы. Иногда владелец решает сделать одолжение и берет его работы на какое-то время. Затем художник бродит между галереями второго сорта, канючит, старается понравиться, и повторяет схему. Теперь у него есть справка, что он прошел какие-то фильтры и его искусство где-то выставляется. Галерея второго сорта может предложить своей клиентуре из лиц, любящих и собирающих искусство, но не имеющих достаточных средств; может попытаться напечатать какой-то каталог, предлагая эти работы для каких-либо выставок. У второсортных галерей есть контакты с кураторами второго сорта, которые пытаются сделать себе имя и потому организовывающими какие-то мероприятия, чтобы занести это в своё резюме – именно так можно получить постоянную работу в каком-нибудь фонде или музее, или получить место преподавателя в университете. Сейчас ситуация такова, что если кто-то слышит имя нового художника, то этот творец находится в промежутке между "никто" и "кто-то". Галерист, куратор и художник совокупными усилиями пытаются заманить любого коллекционера в галерею, чтобы продать ему какой-нибудь арт объект. Без продаж хоть какому-то коллекционеру с именем невозможно создать некий провенанс как для произведений искусства, так и для нового художника. Сейчас его работы оцениваются специалистами, к ним прицениваются коллекционеры, работы обретают как бы объективные, рыночные цены в базах данных проданных и продающихся арт объектов. Цена в мире искусства не берётся с потолка, от вольного, она формируется именно таким образом, а потом, если художник и его галерист ведут себя разумно и правильно, начинает расти. Художник становится emerging, в русском языке точно перевода нет, это как бы и начинающий, и проявляющийся, и на которого следует обратить внимание. Независимые арт-дилеры и первоклассные галеристы рыщут во второсортных галереях и на арт-ярмарках в поисках художников с формирующимся именем. Они ищут свежее искусство, потому что им нужно подпитывать свой круг коллекционеров, кураторов и арт-критиков, чем-то их удивлять и радовать. А вот мир первоклассных галерей очень скучен, вы не найдете ничего такого, что вам действительно хотелось бы взять домой и любоваться каждый день. Дело в том, что из-за отсутствия критериев, что считать хорошим и первосортным современным искусством, а что считать первостатейной дрянью, многие галеристы и кураторы боятся потерять репутацию. Возьмут, не дай Бог, какую-нибудь мазню, думая, что это второй Сай Твомбли или Виллем Де Кунинг, третий Марк Ротко или Эллсворт Келли, а коллеги и арт-критики обсмеют, скажут, что нюх потерял, занёс говнище какое-то в галерею и втюхал хорошим людям с миллиардами на счетах. Всё тогда, можно менять профессию. Насколько я увидел, покрутившись в этом мире и понюхав воздух в галереях, всё участники этого рынка очень трусливые, опасливые, завистливые, неуверенные ни в чём, при этом комплексы и страхи они прячут за маской немыслимой спеси и снобизма. От этого страдают талантливые художники, которые никак не могут пробиться к деньгам и славе, и процветают те, которые хоть и никакие, зато придраться не к чему. Если вы побродите по сайтам лучших галерей, посмотрите списки представляемых художников и их работы, то будете немало разочарованы посредственностью и бездарностью, унылостью и убогостью работ, предлагаемых за десятки и сотни тысяч долларов.
Такие гении, как Жан-Мишель Баския, появляются раз в поколение. Действительно гениальные художники, такие как Баския, Фрэнсис Бэкон, Марк Ротко или Пикассо, появляются очень редко. Умным арт-дилерам, таким как Лео Кастелли, приходится самим сажать, удобрять и выращивать художников. В этой ситуации у людей искусства нет особого выбора, и им приходится идти в фарватере посредственностей, ибо, как мы уже заметили, совсем немногие арт-дилеры или галеристы хотят рисковать. Та же история с независимыми или институциональными кураторами. Я подозреваю, что арт-дилеры просто уже боятся брать самобытных и своеобразных художников, потому что все остальные произведения искусства в их галереях померкнут на фоне настоящего таланта. Это будет как пышногрудая длинноногая блондинка среди страшненьких сутулых дурнушек, ясное дело, кого выберут все мужчины на танцполе.
С удовольствием и интересом я наблюдал за карьерой британского художника колумбийского происхождения Оскара Мурильо. Он – звезда галереи David Zwirner, настоящего первоклассного арт-пространства. Семья Рубелл из Майами дала ему пространство и шанс. Оскар сделал головокружительную карьеру от "no name" до лучших аукционов Sotheby's и Christie's. Но это редкая история, как джекпот в лотерее. Я сам напрашивался на резидентство в Rubell Foundation, и обсуждал этот вопрос с Хуаном Роселионе-Валадесом, директором Rubell Family Collection and Art Foundation, очень приятным парнем. Он сказал, что их арт-фокус меняется из года в год. Я понял, что они пытаются прошарить и