Читать интересную книгу 188 дней и ночей - Януш Вишневский

Я все пытался понять юристов из Страсбурга и пришел к выводу, что, видимо, наученные жизненным опытом, они верят не в свободную волю, а только в добрую. По их мнению, признаком доброй воли является жажда жизни даже тогда, когда она напоминает жизнь овоща. Никто свободный (никогда в это не поверю) тем не менее не хочет быть овощем. Но с овощем трудно договориться, поэтому все должны решать «огородники-овощеводы» (родители, супруги, дети, кураторы, врачи, юристы и т. д.). Но ведь с эмбрионом или зародышем никто не разговаривает. Свободная воля представляется страсбургским судьям жизни и смерти иллюзией. Но не добрая воля. Не парадокс ли это? Хотя она (свободная воля) является основой человеческой культуры, цивилизации, этических и правовых систем. На этом строится большинство уголовных кодексов, в соответствии с которыми преступление, совершенное в состоянии аффекта, и преступление, совершенное с холодным расчетом, оцениваются по-разному.

В последнее время под сомнение ставится свободная воля, опасным образом поднимая также вопрос о человеческой свободе. Основной вклад в это сделала современная генетика, которую я сам порой превозношу и на которую так часто в наших разговорах ссылаюсь. Известный биолог Ричард Доукинз, например, утверждает, что свободной воли не существует. Он считает, что люди — это роботы, запрограммированные на трансмиссию «эгоистических молекул, называемых генами». В свою очередь, британский психолог Сьюзан Блэкмор идет еще дальше в исследованиях человеческого мозга и пользуется понятием «мема» как аналогом «гена». Блэкмор утверждает, что ум человека — не что иное, как совокупность мемов, создающих в нас ощущение фиктивной самости и тождественности. Они делают это ради собственных эгоистических целей, не обращая внимания ни на какие ограничения, в том числе и на волю, которая, согласно Блэкмор, является всего лишь виртуальной имитацией взаимодействия мемов. Меметика, как аналог генетики, делает в настоящее время головокружительную карьеру в мире. Во время последнего Фестиваля науки в Варшаве, организованного, между прочим, генетиком и неутомимым популяризатором мудрости и знания профессором Магдаленой Фикус, один из докладов был посвящен меметике. Это была, в принципе, первая публичная презентация в Польше этой совершенно абстрактной области науки.

Я не имею ничего против генетики и психологии, что же касается меметики, то она пока что вызывает во мне только любопытство, но привлекать эти науки, чтобы доказать людям, что понятия свободной воли и свободного выбора — это мифы, я считаю чрезвычайно опасным злоупотреблением. Причем даже более страшным, чем обращение к евгенике для обоснования так называемой управляемой эволюции и благословения идеи проектировании людей (разумеется, самых прекрасных и умных). Если воплотить все задумки евгеников в жизнь, эволюция может закончиться каталогом для рассылки биологических черт проектируемых детей и доступных на свободном рынке генетических услуг, в том числе и оказываемых клиенту на дому. Мир, в котором все будут как президент Буш-младший или Ким Чен Ир, хуже, чем конец света…

Малгожата, пожалуйста, прояви свою свободную и добрую волю и прости мне это длиннющее отклонение от темы нашего разговора об эвтаназии. Воля человека в этом случае является тем, что должно без малейших исключений или оговорок приниматься во внимание. Но в случае с эвтаназией это не так. Кроме того, меня очень озадачивает то громадное лицемерие, которое демонстрирует мир, когда заводит речь о смерти во исполнение желания. Насилие над волей зиготы (если в этом случае можно говорить о какой бы то ни было воле) многим представляется более важным, чем изъявление воли того, у кого на триллионы клеток больше, чем у зиготы, и, прежде чем он стал овощем, мог принять решение отойти в мир иной достойным, самим им избранным способом. Именно этого дуализма в мышлении я не понимаю. Те, у кого хватает силы и смелости, могут убить себя сами. Те, кто нуждается в помощи, должны, как мне думается, получить ее. Эвтаназия (с греч. «легкая смерть») — это не то же самое, что убийство из сострадания. Некоторые хотят по разным причинам встретить свою смерть лицом к лицу. Зачатие — событие, которое от нас не зависит, но смерть должна быть нашим выбором. Так, например, заведено в культурах аборигенов. Если, например, абориген хочет умереть, он прощается со всеми и уходит в глубь пустыни, когда сочтет, что его час настал. И никто не станет удерживать его, потому что там уважают право человека на такое решение. Для аборигенов оно — составная часть свободы.

Эвтаназия — это экзекуция, но не в смысле насилия над человеком, а экзекуция — осуществление его воли. Только надо сначала убедиться, что она совершенно свободна. Меня не пугает контраргумент сторонников иного, чем мой, стиля мышления, потому что я знаю: никогда «больные от жизни» в массовом порядке не побегут к своим врачам, чтобы те им сначала вкололи дозу наркоза, а потом дозу убийственного водного раствора соды и пенобарбитала. Воля к жизни имеет эволюционное первенство и представляет самый сильный из всех инстинктов. Люди — отнюдь не обезумевшие и идущие на массовое самоубийство леминги из компьютерных игр. Соглашусь, что правом на эвтаназию люди могут и злоупотребить. Это как с ножом: им можно нарезать хлеб, но им можно и убить. Но никому в связи с этим не придет в голову ввести запрет на использование ножей.

Неправдой является также утверждение, что эвтаназия может оказаться быстрым и дешевым способом избавления от хлопот со стариками, за которыми нужен уход. С удивлением прочитал я недавно во «Frankfurter Rundschau» статью, в которой молодой журналист, рассказывая о своей поездке в Сибирь, на северо-восток Якутии, утверждал, делая из этого сенсацию, что населяющие этот регион чукчи убивают своих стариков, как только те становятся в тягость семье. Я не мог в это поверить. И что же оказалось: действительно, такое имело место в XIX веке и было похоже на практики австралийских аборигенов. Но никто никого не убивал и тем более не делает этого сейчас, а всего лишь проявлялось уважение к воле человека на смерть.

Проблема эвтаназии будит в Польше массу разнотолков. Почти половина поляков (48 %) считает, что польское право должно разрешать безболезненно прерывать жизнь тем неизлечимо больным, страдания которых невозможно облегчить. 37 % опрошенных категорически против этого. В то же время, когда в вопросе появляется слово «эвтаназия», 48 % выступают против нее, а поддерживают только 35 %. Исследование указывает на то, что 6 % поляков вообще не знают, что означает это слово, а термин этот, согласно Центру исследования общественного мнения, во всеобщем ощущении будит негативные эмоции. Аналогично дело обстоит с искусственным поддержанием жизни больного с помощью специальной аппаратуры. Около 44 % поляков против этого, а 39 % согласны с применением таких методов. Такое почти симметричное разделение общества свидетельствует о том, что религиозность (а поляки ультрарелигиозны) здесь отнюдь не главный критерий. Как за эвтаназию, так и против нее выступают и католики, и неверующие. У католиков мнение часто является следствием неправильной интерпретации воли смерти. И если тяжелобольной человек, находящийся в здравом уме, говорит, что он хочет умереть, то религия тут же интерпретирует это так: он не может хотеть умереть, просто он просит больше любви.

Кроме того, поляки не хотят, да и не умеют говорить об умирании. В Польше тема смерти — табу. И в мыслях, и в разговорах. Большинство из нас (74 %) либо редко думает на эту тему, либо вообще не думает о ней. Поляки слишком пропитаны типично западной культурой успешного человека, который, карабкаясь вверх по карьерной лестнице, не имеет ни времени, ни желания подумать о страдании и смерти. Когда окружающий нас мир агрессивно утверждает культ здоровья, красоты и развлечений, то негоже думать о старости, а тем более о своих похоронах. Представлять себе гниющее в могиле тело — нечто с пограничья психического заболевания или маниакальной извращенности. Потребительское общество — а поляки ничем здесь не выделяются — прогнало смерть за исключением, разумеется, смерти знаменитостей. Мы и наши близкие не умрем. Смерть случается только с людьми из телевизора и с первых страниц газет. Раз они публично существовали, то пусть в наказание публично умирают. Вот такие у меня появились мысли в связи с темой эвтаназии…

Момент нашего прихода в этот мир определяет пара людей, но момент ухода мы должны иметь право определять сами или тот, кто выступает от нашего имени. Не только в этом, но и в этом тоже состоит для меня достоинство человека и его свобода.

Привет,

ЯЛ

P.S. Свободная воля — тема для меня захватывающая не только из-за противоречий, которые возникают. Если позволишь, я как-нибудь вернусь к ней в наших разговорах.