— Как только начнет смеркаться, подъедешь к дому. Это и будет сигнал на выезд. Но, смотри, никому ни слова. Хорошенько проверь автоматы и гранаты. И еще: ничему из того, что сейчас мы будем говорить, не верь. Мой единственный приказ — подъехать к дому, как только начнет смеркаться.
— Ясно, товарищ генерал, — шепнул Федоров. — Все будет сделано.
— Ну вот, — радостно говорил хозяин, подходя к дому, — я все устроил, для всех есть прекрасный ночлег… — И он начал объяснять, кто где должен провести ночь.
Мы не могли не обратить внимания, что всех нас устроили поодиночке, хотя, как нам казалось, в доме, например, наших хозяев разместились бы и трое. Это еще больше усилило наши подозрения. Но, разумеется, ведя свою игру, мы сделали вид, что очень довольны, и весьма душевно поблагодарили хозяев.
— Федоров, — громко сказал я, — отгоните машины на ночевку в хозяйственный взвод. Здесь быть ровно в семь ноль-ноль.
Все вернулись в дом. Остатки обеда уже были убраны, стол покрыт шелковой скатертью, хозяйка по-прежнему лучезарно улыбалась.
— А не желают ли паны сыграть в карты? Винт? Преферанс?
— С огромным удовольствием, — согласился я. — Если позволите, преферанс.
Предложение хозяина было как нельзя более кстати. До сумерек еще часа два, и нам очень важно было остаться на это время всем вместе.
Время за игрой пролетело незаметно. За окном начали сгущаться сумерки. Хозяйка зажгла лампу. В этот момент под окнами заурчали моторы машин. Я поднялся:
— Позвольте вас сердечно поблагодарить за гостеприимство, вас и вашу милую жену. Все было чудесно, но, увы, мы не сможем воспользоваться вашей любезностью далее. Я изменил свои планы, и мы немедленно должны выехать.
Лицо хозяина вытянулось.
— Как так! — с искренним удивлением воскликнул он. — Это невозможно! Я так все хорошо организовал… Пане генерале, вы же сами говорили, что вам будет удобнее ехать утром… Нет-нет! Вы не уедете! Мы… мы… будем еще ужинать.
Он был явно растерян, видимо, искал довода в пользу своего предложения относительно нашего ночлега и не нашел ничего более убедительного, чем ужин.
— Война, — сказал я, пожимая плечами, и через полминуты мы уже мчались по тихим улицам городка.
Выехали за наш пост на дороге. Уже заметно стемнело. Машины сухо шуршали дорожной щебенкой. Впереди надвигался лес. В сгущавшихся сумерках он казался сплошной стеной, однако на опушке можно было различить контуры большого двухэтажного дома. Временами мертво поблескивали его неосвещенные окна. Дом этот, стоявший метрах в шестидесяти от дороги, казался абсолютно необитаемым. И вдруг, едва машины поравнялись с ним, из окон раздались длинные автоматные очереди, злобно залязгал зубами пулемет.
— Гони, Федоров! — крикнул я. — Все внимание на дорогу! Фар не зажигай!
Со второй машины нападавшим ответили огнем солдаты охраны и мой радист. Через минуту дом остался позади, а машины нырнули в спасительную темноту леса, хотя, впрочем, после того, что произошло, мы вполне допускали, что и здесь нас может поджидать опасность. Однако все обошлось благополучно. Возможно, нас спасла от прицельного огня спустившаяся темнота, и, отправься мы раньше, все могло бы обернуться для нас крайне неприятно.
— Отделались легким испугом, — пошутил Федоров и сердито добавил: — Ишь ты! «Просим, пане, просим, пане», и на тебе.
Видимо, мой водитель находился в полной уверенности, что засада была организована не без участия наших любезных хозяев. Однако на этот счет мы могли лишь строить догадки.
На следующий день фашисты подтянули к этому участку свои резервы. С ночным боем отошел к основным силам наш батальон, выдвинутый в Буско-Здруй. Начались шестидневные ожесточенные бои на сандомирском плацдарме.
Немцы двумя большими группировками начали свое контрнаступление утром 12 августа. Здесь они впервые применили свои новые тяжелые (68 тонн) танки Т-VIВ — «королевские тигры» — с мощной лобовой броней, 180 миллиметров, с бортовой 80 миллиметров. Наша батальонная и полковая артиллерия не могла пробить ее, и стальные чудовища, сокрушая все, что попадалось им на пути, неудержимо двигались на наши позиции. Толпы автоматчиков, устремлявшихся вслед за ними, казались почтительной свитой, сопровождавшей особ королевской крови. Нам пришлось выдвинуть на прямую наводку орудия более крупных калибров.
К вечеру фашисты потеснили части 118-й стрелковой дивизии, оборонявшейся левее нас. Я решил выдвинуть на открывшийся левый фланг из второго эшелона 39-й гвардейский полк, который не только отбил все атаки врага, но и помог 118-й восстановить положение.
Тогда противник бросил части 20-й механизированной, 3-й и 1-й танковой дивизий на рубеж Ястшенбец, Стопница, обороняемый 42-м гвардейским полком.
Словно огромное живое море в часы приливов и отливов — туда, сюда, волнами наступали и отступали боевые порядки. К исходу пятых суток на участке нашего 32-го гвардейского корпуса противник в двух-трех направлениях потеснил нас и вклинился в линию обороны на 12–13 километров.
Еще в первый день мы вынуждены были отдать несколько населенных пунктов, в том числе город Стопницу. Правда, особого значения этот городок не имел, потому что лежал в лощине, но отступать всегда тяжко, ибо в вынужденном отступлении есть нечто, оказывающее деморализующее действие, отнимающее веру в себя и в свои силы. К тому же немцы начисто снесли населенный пункт, где находился штаб нашей дивизии, и сбили нас с выгодного рубежа. Все пять суток я не смыкал глаз и не оставлял наблюдательного пункта, лишь изредка выдвигаясь в боевые порядки.
Было заметно, что фашисты делают неимоверные усилия, идут, как говорится, ва-банк, лишь бы вытеснить советские войска с занятого ими плацдарма.
— Ишь натужился, гад! — услышал я в одном из окопов на передовой, куда мы пробрались после очередной немецкой атаки. Говорил немолодой солдат в помятой каске. — Того и гляди, кровь из глаз брызнет, а он все лезеть и лезеть…
— Ты про кого, отец? — спросил я, отрываясь от бинокля.
— Про кого? Да про немца, какой на нас сёдни семь разов в атаку ходил. И не можеть уж, а все преть и преть. Я усмехнулся:
— А ты откуда знаешь, что не может, если он «преть»? Прет — значит, может, а?
— Да уж нет, это мы понимаем: из последних сил преть. Ему что назад, что вперед — одинаково чижало…
Однако удерживать этих рвущихся из последних сил гитлеровцев нам было также нелегко. Но нельзя было и оставить сандомирский плацдарм. Повторяю, он имел огромное стратегическое значение, и нашим боям командование фронта уделяло серьезное внимание. В тот кульминационный момент битвы за плацдарм нашей армии, сыгравшей, могу сказать, решающую роль, были созданы просто невиданные условия, позволявшие нам маневрировать мощным артиллерийским огнем и наносить массированные артудары. В качестве примера приведу хотя бы такие данные. В ходе этих пятидневных боев мне, как командиру дивизии, для обеспечения перелома в ходе боя командармом были последовательно приданы и подчинены взятые с других участков и непосредственно из резерва фронта семь истребительных противотанковых полков, две артиллерийские бригады, полк реактивной артиллерии, танковый батальон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});