– Привет, кусок Максок! – сказала она. – У меня ньюсы.
– Привет, лоханка Марьянка! Какие?
– Ну нет, – послышался смешок. – Как застолбились, только при стрелке в «Северной Венеции». И обязательно под конину и кучерявую Земфиру.
У меня аж дыхалку перекосило.
Похоже, наконец пошла масть! Я имею в виду полезную информацию, а вовсе не то, о чем подумал бы всякий в меру своей испорченности.
– Эту лысую зовут не Земфира, – сказал я. – На стрелку я приеду. – Я глянул на часы. – Черт, раньше половины восьмого не успею.
– Ну и все пучком. Я сейчас звякну туда и сниму столик на двоих. За шторами. – В трубке снова послышался смешок. – Адью, кусок!
– Ага, покеда! – Я нажал кнопку и вернулся в приемную.
– Что? – сказала Катя. – Уплыло наше кино?
– Уплыло. – Я с трудом выдержал ее взгляд. – Обещаю, как закончим дело, в первый же вечер посмотрим «Очаг на башне». И…
Я чуть было не ляпнул: «И к болту съездим». Но вовремя спохватился. Вряд ли после прошлогодних поездок с Марголиным у нее сохранилось к установленному в Разливе семигранному болту прежнее отношение… И тут я почувствовал, что после мысли о Марголине, взгляд Катеринин могу выдержать запросто.
– Машина мне не потребуется, – сказал я ей. – Закрывай офис и езжай домой. И не беспокойся. Вернусь ближе к полуночи. – Я шагнул к двери.
– Будь, пожалуйста, осторожен, – проводила она меня привычным пожеланием.
Как будто мне сегодня что-то угрожало.
38
К половине восьмого я успел. Перед входом глянул на афишу и узнал, наконец, что лысую певицу зовут Груша Грушина. Обслуга ресторанная встретила меня как старого знакомого. Сомневаюсь, чтобы они запомнили меня за один раз – просто всякий клиент тут старый знакомый.
Марьяну я нашел в том же алькове, где мы сидели при первой встрече. Мы тут же обменялись традиционными возгласами:
– Привет, лоханка!
– Привет, кусок!
А потом я поцеловал ей руку, и она на несколько секунд потеряла дар речи.
– Блин! – сказала она потом и облизала губы. – Как это в кайф, без балды! Наши куски так не умеют.
– Не волнуйся, – сказал я. – Они быстро научатся.
Мы прошерстили меню и сделали заказ. На этот раз преобладал вовсе не географический принцип выбора блюд, поэтому на столе должны были появиться расстегаи и солянка, бифштекс и салат из свежих овощей под названием «Вечерний». Что именно было в нем вечерним, не знаю, но подозреваю, что восемью часами ранее он числился в меню как «Полуденный».
– А конина? – напомнила Марьяна.
– Фи, мадемуазель! – сказал я. – Солянка и коньяк плохо совмещаются. Лучше возьмем граммов по сто «Смирновской».
Я сделал официанту знак, и вскоре на столе появился запотевший графинчик с водкой.
– Вообще-то принято начинать с салата, – сказал я потом. – Но мы приступим к делу с солянки. Закусывать «Смирновскую» салатом – все равно что прыгать на горных лыжах с тротуарного поребрика.
Понятливый официант принес солянку, поставив передо мной и Марьяной по приличных размеров горшку. Я разлил водку, поднял рюмку:
– Ну за межполовое взаимопонимание!
Марьяна фыркнула и едва не расплескала содержимое своей рюмки.
– Ага, – сказала она. – За перепихнин!
Я вдруг понял, что она изо всех сил старается шокировать меня, и во мне немедленно проснулся Арчи Гудвин.
А Марьяна смело опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась, некоторое время посидела так, потом вздернула плечи и проглотила.
– Ха!
– Браво! – Я поаплодировал, и мы взялись за ложки.
– Ньюсы выкладываю сразу, – сказала Марьяна. – А то когда кучерявая рот откроет, не побазаришь.
– Ум-гум, – согласился я, поощряя ее к началу.
Она зацепила ложкой оливку, положила в рот, проглотила и выпалила:
– Квакают, будто Полина Шантолосова обзавелась новым кексом… новым любовником.
– Да? И кто же он?
– Ты!
Я чуть ложку не проглотил:
– И откуда же такие кваки?
Марьяна пронзила меня испепеляющим взглядом:
– А это факт?
– Нет. Она – работодатель, я – наемный работник. Вот это факт и факт непреложный. Так откуда же новости? Какая птичка на хвостике приволокла?
Марьяна уткнулась носом в горшок с солянкой и некоторое время изучала его содержимое.
Сегодня она сменила шорты на мини-юбку травяного цвета, а голубой топик – на канареечную футболку с рукавами до локтей, туго обтягивающую грудь, так что бугорки сосков темными остриями нацеливались на меня, и эта картина не могла не возбуждать. В общем, красивая девица была Марьяна, а я – не монах, даже когда ощущаю себя Вадимом Ладонщиковым, а уж Арчи-то Гудвин просто не мог не бросать взгляды на эти острия.
Разумеется, Марьяна поймала мой взгляд, осмотрела собственную грудь и явно осталась довольна увиденным.
– Ладно, – сказала она. – У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в «Бешанзере» вкалывает, смолим иногда вместе… Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. – Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.
Видать, паренек тряс ее за плечи…
– А откуда он узнал?
– Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! – Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. – Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.
Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом «гитара», и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..
– А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?
Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.
Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие «очи ревнующей женщины». Или как там поется, у «Марсианок»?
– Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило… как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.
– Подожди-ка! – Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. – Еще раз! Кто сказал и кто все знает?
– Начальник моего куска…
– Как его зовут? Я имею в виду начальника?
– Так этот… Антон Константинов, наш главный охранник.
– А кто подслушивал?
– Мой кусок.
– Кого?
Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:
– Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.
Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют «гонять слюни», и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});