— А что такое дератизация? — спросил он.
Змейк задумался на долю секунды и сказал:
— Обескрысивание.
* * *
Первый курс собрался в западном дворике недалеко от дома Финтана и пытался рассчитаться для игры в светоч знаний с помощью считалки, вынесенной Керидвен из ее сумбурного детства в Каэрлеоне:
Раз в одной харчевне пилиЧарльз и Кромвель с принцем Вилли,После первой и второйЧарльз остался под скамьей.Вилли бравым был солдатом,Он свалился после пятой,Кто из них остался пить,Выходи, тебе водить!
— Слушайте, почему это я должен быть за Кромвеля? — искренне возмутился Фингалл МакКольм. — Вы что, других считалок не знаете? Как у вас язык поворачивается произносить имя Кромвеля при том, что он творил в Шотландии! Иан МакКольм, прапрадед моего прапрапрадедушки, был повешен, утоплен, колесован, четвертован и сожжен в одно и то же время за то, что…
— Можно подумать, он в Уэльсе что-то другое творил! — живо воскликнули Эльвин, Бервин и Афарви. — Не надо потрясать своими национальными бедами! Все пострадали. А в Ирландии что при нем было, — вон спроси у Мак Кархи!
Шедший мимо Мак Кархи побледнел и сказал, что он не будет рассказывать подробности в присутствии девочек, но что, в общем, после борьбы Кромвеля с еретиками население Ирландии сократилось примерно на две трети. После этого решили лорда-протектора вообще не упоминать, а считалку выбрали нейтральную —
«Мирддин Эмрис с длинным носом подошел ко мне с вопросом».
Игра в светоч знаний представляла собой паломничество к оракулу. Человек, назначенный светочем, с закрытыми глазами выбирал себе жрецов. Паломники толпились у входа в храм и расплачивались со жрецами старинными римскими монетами, которые в последнее время ходили по рукам в изобилии, поскольку их в огромном количестве находили старшеклассники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии. Паломники искали совета оракула. Купец спрашивал, когда будет попутный ветер для его кораблей. Старая женщина выбирала, на ком бы ей женить сына. Молодая хлопотала, как бы отравить мужа. Оракулу вопросы не сообщались. Затем светоч знаний в ответ на неизвестный ему вопрос изрекал стихотворную сентенцию. Делом жрецов было интерпретировать прорицание, обычно не идущее ни к селу ни к городу. При этом участникам игры нельзя было улыбаться и думать дольше, чем горит спичка. «Как мне найти управу на незнакомца, который хочет отсудить у меня фамильные драгоценности под тем предлогом, что он будто бы мой родной брат?» — спросил с поклоном Горонви. Лливарх, бывший светочем знаний, понятия не имея, о чем его спрашивают, тут же брякнул, не задумываясь: «В подполе крысу найди и, мелко табак истолокши, в нос этой крысе насыпь, — пусть она крепко чихнет». Жрец Лливарха Дилан быстро проговорил: «Оракул возвестил, что тебе, уважаемый, следует подмазывать судей, щедро угощая их вином, табаком и заморскими кушаньями, — вот тогда твоя тяжба сразу пойдет на лад». Кое-кто расхохотался и вышел из игры.
Очередища к оракулу привлекала случайно идущих мимо людей, которые, не участвуя в игре, как раз брали и спрашивали о самом наболевшем. Расчет был на то, что произвольный ответ оракула вдруг надоумит, что делать. Сейчас, например, к жрецам оракула подобралась Финвен и шепотом спросила: «А что обо мне думает доктор Мак Кехт?» Лливарх, не слышавший вопроса, а только получивший толчок в бок, поерзал на своем пьедестале и изрек: «Трудно бывает постичь мысли мудрого мужа: многообразней они, чем полагает профан». «А-а», — сказала Финвен и отправилась дальше по своим делам.
* * *
Мак Кехт с Гвидионом шутили и пересмеивались, сидя в лаборатории, где на операционном столе стоял их обед — черничный сок в мензурках и тушеная фасоль в чашечках Петри, — к которому они думали приступить. В эту минуту в лабораторию вошел, открыв дверь ударом ноги, профессор Мэлдун. Руки у него были заняты: он нес маленького еле живого каприкорна. В волосах у него были сухие лианы, одежда усыпана пыльцой неизвестных цветов, по подолу плаща шла полоса болотного ила.
— Куда? — спросил сквозь зубы Мэлдун. Рана в боку каприкорна была прекрасно видна и с того места, где сидел Гвидион, однако Гвидион вскочил и подбежал поближе, чтобы рассмотреть ее.
— Кладите сюда, — сказал Мак Кехт, сдвигая в сторону нетронутый обед. — Не стесняйтесь.
Мэлдун сложил свою ношу на стол, слегка отдышался и, не дав никаких дополнительных комментариев, вышел. Козлик, рыжеватый, с черной полоской на спинке, неуверенно сказал: «Мекеке», пошевелил ухом и затих, рассмотрев Мак Кехта. Мак Кехт вызывал доверие.
— Да. Как говорил Гиппократ, «не нужно сыпать обломки костей обратно в рану. Таково первое движение сердца, но оно ложно», — сказал Мак Кехт, осматривая бок каприкорна. — Вправьте ему вывих, Гвидион. Левая передняя.
Гвидион прощупал вывихнутую ножку и резким рывком вправил ее. Мак Кехт мыл руки. Гвидион принес иглы и хирургический шелк, но усыплять каприкорна не стал, — у Мак Кехта была легкая рука, он шил совершенно безболезненно.
— Волосы, — деловито бросил Мак Кехт, сдирая резинки, и начал шить. Гвидион подхватил его рассыпавшиеся волосы, готовые упасть на операционный стол. По мере того, как доктор Мак Кехт шил, края раны сходились, и строка иероглифов на боку у козлика читалась все яснее.
Неожиданно Гвидион увидел, что у Мак Кехта на глазах слезы, и, предположив, что ему щиплет глаза стоящее рядом обеззараживающее средство, заткнул его пробкой. Но Мак Кехт продолжал плакать, вчитываясь в одну и ту же строчку на боку каприкорна. Шитье приостановилось.
На лестнице послышались быстрые шаги и голоса Мэлдуна и Рианнон. Мак Кехт закусил губу.
Рианнон вбежала в домашнем халате, обошла кругом операционный стол и заговорила со смешным и несчастным козликом, взяв его мордочку в руки.
— Доктор Рианнон, вам лучше уйти, — бесстрастно сказал Мак Кехт. — Здесь совсем не место для вас.
— Я единственная в Уэльсе, кто знает язык каприкорнов, — сказала Рианнон, — и не вам, Диан Мак Кехт, указывать, где мне стоять.
— Будьте любезны, не заслоняйте мне свет, Рианнон, и постарайтесь не блеять так громко по-козлиному, — это меня отвлекает.
— Прекратите брызгать на меня кровью, Мак Кехт, на мне мой лучший халат.
Обменявшись этими любезностями, оба продолжали делать свое дело.
Закончив шить, Мак Кехт как следует забинтовал каприкорна, так что оставались видны только четыре ножки, покрытая письменами шейка, головка да хвост.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});