Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

Кроме всего сказанного выше следует отметить быстрый рост по кривой, характеризующей полное разрушение морали среди разных слоев населения. Тут и карточные игры «по большой», и беспробудное пьянство, и распутство. Афинские ночи, что свершаются в канун всеобщего бегства, собирают многоцветных политиков, увенчанных за верную службу многими орденами генералов, непорочных девиц из лучших дворянских семей, раздувшихся от денег и бриллиантов нуворишей, бывших «боевиков», «батек» и просто спивающихся личностей. Эвакуации разрушают семьи, заставляют братьев уничтожать друг друга, роднят прежних врагов...

И, конечно, тиф — знамя нашего века. В период отступлений количество больных резко возрастает, увеличивается число непременных людских контактов, исчезает медицина, способная отделить зараженных от здоровых. Сыпняк становится пострашнее любого генерала... Больных, как правило, бросают на произвол судьбы...

А наши генералы, предводители армий?! Как говорится, «иных уж нет, а те — далече». Не станем говорить о тех, кто лег на поле брани, так и не свершив ничего выдающегося, — о Корнилове, погибшем от случайного снаряда, застрелившемся Каледине, бесстрашном, легендарном Маркове, которому разорвавшейся гранатой снесло плечо и разбило голову. Вспомним последних вождей наших и правителей, кумиров масс, на коих мы поочередно возлагали все надежды наши, с которыми связывали возвращение «прекрасно-томительного» прошлого. Где они, герои и полководцы? Где донской генерал Мамонтов, предводитель Конной армии, прорвавшей большевистский фронт и сгоряча кинувшейся на Москву? Владелец самых длинных и пышных в русской армии усов, ограбивший Воронежский храм в пользу храма Новочеркасского, он долгое время был любимым газетным героем, самой популярной личностью в белой России и среди союзников. Конец его напоминает фарс: готовясь ко второму рейду, Мамонтов упал с лошади, поклонники и журналисты отвернулись от него. От былой славы и богатства остался лишь породистый пес, подобранный в Тамбове. После сдачи Ростова Мамонтов оказался в Екатеринодаре — одинокий, забытый, заброшенный. Он лихо пил, ругал своих начальников, большевика Буденного, укравшего у него идею конной армии, бухал по столам пудовым кулаком, произносил крамольные призывы. И тихо умер, заразившись тифом. Какая-то екатеринодарская газетeнка сообщила о его смерти крошечной заметкой петитом. И это о нем?! — о котором совсем недавно английские газеты помещали передовые статьи!

Или знаменитейший тактик, талантливейший стратег Владимир Зенонович Май-Маевский, обладатель многих орденов и золотого оружия, любимец англичан, которые не только пожертвовали ему за победы над красными крест святых Михаила и Георгия, ящик столетнего виски и автомобиль последней марка, но и не поскупились в большем — присвоили звание лорда. Толстый, кургузый, с выпирающим животом, мясистым самодовольным лицом, на котором выделялись выдвинутый вперед подбородок и мясистый нос, он, как говорят, любил читать Диккенса. Соблюдая субординацию — здороваясь с людьми ниже себя по званию, он подавал им два пальца. Вероятно поэтому, многие полагали, что со временем он станет военным министром. И что же? Обвиненный в провале бесславного кинематографического похода на Москву, он был смещен и отозван Деникиным в Ставку. Находясь не у дел, отважный генерал все более атаковал рестораны и всевозможные питейные заведения, стяжав себе славу поначалу лихого кутилы, затем — пропойцы. Ныне — сам видел! — Владимир Зенонович увял, обрюзг, голова совершенно ушла в плечи. Отставка способствует быстрому забвению имени его, оскудению состояния, а если верить сведениям — просто нищете. Aut Caesar, aut nihil!

А вот полковник Дроздовский, приведший на убой свою рать из Румынии. из Ясс, пешим строем, через тысячи километров. Помню его — высокого, подтянутого, глубокая складка меж бровей, сиплый голос. Сквозь роговые очки видны растерянные, ни на чем долго не останавливающиеся глаза. За преданность и крайнюю жестокость к пленным стал генералом. В боях за Ставрополь был тяжело ранен, доставлен в госпиталь. Утром, придя в себя, потребовал свежих газет. И первое, что увидел, — краткое сообщение о своей смерти в одном из самых презираемых листков. Это сообщение, способное, вероятно, вывести из себя лишь бестужевскую курсистку, ввергло боевого генерала в состояние шока. Не приходя в себя, он и умер тут же — на жалком, залитом кровью топчане.

Мой список был бы не полон, не скажи я о Деникине, об одном из организаторов белого движения, который поначалу тащился простуженный в корниловском обозе на худой телеге, а затем, волею Божьей, выбился в правители и главнокомандующие Юга России. В царствие пресловутого «царя Антона» были громоподобные победы, были и поражения, граничащие с катастрофами. Назначив его на высокий пост, судьба свалила на его плеча чуждую и непосильную ему государственную власть — посему он и боялся принимать какие-либо твердые решения, не доверял никому, был прямолинеен, ревнив и подозрителен, боялся сильных людей в своем лагере более самых страшных большевиков. Он созвал Военный совет из старших начальников и заставил их производить выборы. Символично, что в результате этих выборов в его кресло сел самый ненавистный ему человек — барон Петр Врангель, в котором воплощено все, что было ненавистно Деникину и чему он завидовал всю жизнь: титул, традиции рода, богатство, гвардейский набор правил поведения на каждый день.

А вот и последняя новость: из армии изгнан с... почестями генерал Слащев. Такое может быть только в Крыму. Наградили пышным наименованием «Крымский» и отправили не то в лазарет, не то в отставку. И поделом! Не мешай генералу Врангелю быть диктатором. Диктатором — потому, что иные политические его советники умоляют уже теперь «позвать» царя, а другие считают: в сегодняшних условиях царя иметь лучше на пять лет позднее, чем на пять минут раньше... Вместо Слащева командовать корпусом назначен генерал Витковский, о котором я и припомнить-то ничего не могу... Вчера несколько севастопольских газет вышли с «белыми столбцами» — следами цензурных упражнений. В городе говорят о статьях, разоблачающих попытки определенных гражданских и военных кругов заняться распродажей кораблей и различного флотского имущества. Утверждают, что и сам главнокомандующий будто бы замешан в этой афере. Охотно этому верю!

Уже три года по многострадальным просторам России носится багровый отсвет пожарищ, то тут, то там возникают смертельные вихри братоубийственной бойни. Мечутся, выбирая себе дорогу, люди. Они как пушинки, подхваченные могучим ураганом. Их дела, помыслы, сама жизнь не стоят полушки. Куда понесет их завтра, где и с кем окажутся они?

А что же большевики? Этот феномен знаком мне плохо и, к сожалению, малопонятен. Но они побеждают! Уже три года побеждают — всех и вся! Они гибки в политике, несокрушимы в том, что касается их идей. Их опора — рабочий, взявший в руки чужое производство. Их союзник — мужик, захвативший без всяких выкупов и ограничений помещичью и государственную землю. Против них не хотят сражаться и серые шинели, состоявшие в массе из рабочих и крестьян, которых, точно набатом, лозунгом о мире зовут на свою сторону соратники Ленина. А что могут противопоставить им Корниловы, Деникины, Врангели? Восстановление монархии, единой и неделимой? Думу? Широко представленное Учредительное собрание? Дальнейшую путаную болтовню о земельном законе? Богатую помощь союзников? Но при этом что демонстрируют? Помещиков, возвращающихся с тылами армии и организующих массовые экзекуции крестьян, севших на их землю? Фабрикантов? Пьяное офицерье, озверевшее от крова?

Свобода — вот первое условие жизни... Сила любой человеческой деятельности во сто крат возрастает, когда человек уверен, что он свободен. Труд раба, как известно, самый непроизводительный, но дайте рабу каплю свободы или уверенности в ней, и он начнет показывать чудеса: собирать невиданные урожаи, возводить прекрасные циклопические сооружения и города и с беззаветной храбростью защищать их. Рабы всегда были плохими солдатами, но армии восставших рабов всегда поражали человечество своей силой и отвагой. Свободный человек может преодолеть все! поражения, усталость, непомерные лишения, само Время, кажется...

Преуспевающий Леонид Витальевич Шабеко, настроенный весьма оптимистически, сделал мне сегодня два заявления. Мир Советов с поляками — дело нескольких недель. Это первое. Посему лучше покинуть Крым теперь, а не в общем содоме беженцев. Значит, прогнозы мои сбываются, подтверждая тем самым мою «историческую прозорливость». Разумеется, уезжать я отказался: мне — историку — важно и настоятельно необходимо быть очевидцем всех, и даже самых позорных, событий, быть среди тех, с кем попал я, волею судеб, на одну галеру».