на меня смотреть, Джейсон.
– Я? Как я на тебя смотрю?
– Как будто я щенок, которого собираются усыпить. Я не умру, ясно? Просто живи как ни в чем не бывало.
Ладно. Все явно идет не так, как я представлял. В моей голове были скорее слезы, поцелуи и «я хочу поправиться». Ну, как в кино.
– Ты не обязана об этом говорить, если не хочешь, – говорю я, проглатывая кусочек. – Но уж прости, но нет, я не собираюсь просто жить как ни в чем не бывало. Каким бы я был человеком, если бы просто притворился, что ничего не знаю, и оставил тебя в беде?
– Ты был бы не первым. Вот каким ты бы был.
Я пристально смотрю на нее, на этот раз серьезно, и вздыхаю. Что ж, теперь мы заговорили по-настоящему. И сейчас моя очередь.
– Слушай… Я просто хочу, чтобы ты знала, что я тебя не осуждаю, через что бы ты ни проходила. Я не имею понятия, каково это – быть тобой и что творится в твоей голове. Единственное, что я знаю точно: ты не одинока. Ты можешь все мне рассказать. А главное – ты прекрасна, Зои. Я не знаю, кто убедил тебя в обратном, но тебе не нужно худеть. И ты не должна так себя мучить только из-за мнения долбаного общества. Ты идеальна, – выдыхаю я, не зная, что еще сказать.
Она не смотрит на меня, покачивая головой. Кажется, моя небольшая речь ее не тронула. Возможно, она злится из-за того, что я поднял эту тему. Наверное, я все сделал неправильно. Как обычно.
– Это очень мило, правда, но ты ничего не понимаешь.
– Так объясни мне.
– Забей, Джейсон, – отвечает она, поднимаясь. – Я поеду домой. Спасибо за ночь.
Я бросаю свой завтрак и нервно иду за ней в комнату. Зои игнорирует меня и стягивает футболку, чтобы переодеться в собственную одежду. Я наблюдаю за ней, пытаясь заглянуть в убегающие от меня глаза.
– Чего я не понимаю? Скажи мне! Я просто хочу помочь.
– Ты не можешь мне помочь просто потому, что смотришь на это совершенно с другой стороны, – говорит она, резко оборачиваясь. – Ты говоришь, что это ужасно – что я мучаю себя только из-за того, что общество считает меня толстой; но это так узколобо! Это болезнь, Джейсон. Ясно? Иногда это даже не связано с весом. Я до тошноты набиваю живот, чтобы заполнить пустоту – пустоту, которую оставило в моем сердце слишком много людей, а рвоту вызываю для того, чтобы наказать себя за то, какое я ничтожество. Мой вес – не более чем просто фантик для общей проблемы. Так что, пожалуйста, не обесценивай мою болезнь, говоря, что я вызываю рвоту только потому, что не хочу быть толстой. За этим стоит гораздо больше.
У меня не находится слов для ответа. Я вдруг чувствую себя последним идиотом. Она надевает платье и колготки, а я молча провожу рукой по волосам. Мне хочется попросить у нее прощения, потому что, очевидно, я чертовски облажался, но я боюсь снова сглупить.
Черт, как же я ненавижу чувствовать бессилие.
– Прости, – бормочу я. – Я совсем не это имел в виду… Я просто стараюсь действовать правильно.
Услышав это, Зои замирает и наконец-то смотрит на меня. Ее глаза наполняются слезами, но ни одна из них не стекает. Я не знаю, что такого она видит на моем лице, но она тут же смягчается:
– Я знаю. Ты не мог этого знать… прости.
– Зои… я думаю, тебе нужна помощь.
– Нет, – отвечает она, обуваясь. – Это пройдет. Я болела, но это уже в прошлом. Просто случился рецидив. Я сильнее этого.
Поколебавшись, я сажусь рядом с ней на кровать. Я спрашиваю, что послужило причиной этому рецидиву, и ей требуется несколько секунд, чтобы ответить.
– До восьми лет я росла с родителями, – вздыхает она. – И со старшим братом. В то время мама наказывала и награждала меня едой. Не думаю, что она это осознавала. Например, если я где-то ошибалась, меня лишали десерта. А если я не плакала у стоматолога, то в награду мне покупали в пекарне торт. Поэтому я выросла с мыслью, что все мои действия определяет еда.
Я молчу, внимательно ее слушая. Она так редко рассказывает о своем прошлом, что я не хочу ее перебивать. Пока она говорит, она отсутствующим взглядом смотрит на свои ногти.
– А затем мой отец ушел. Он больше не мог мириться со ставшей алкоголичкой матерью. Я умоляла его взять меня с собой, но он пожелал мне удачи и сбежал. Я так завидую, что он смог свалить… Я должна была поступить так же, когда у меня еще был шанс.
– Что произошло?
Она пожимает плечами:
– Хреновая семья; типичная ситуация. Ты знал, что я была худой? Я никогда не ограничивала себя в еде, но у меня не было лишнего веса. До тех пор пока мне не исполнилось двенадцать. У меня появились серьезные проблемы с дыханием: каждую ночь мама просыпалась из-за того, что я начинала задыхаться и не могла вдохнуть. Она возила меня в больницу, но никто не мог объяснить, что со мной было. А затем мне прописали кортизол… и за две недели я набрала пять килограммов.
В этот момент она делает паузу, закусывая губу так сильно, что на ней остается белый след. Я рефлекторно беру ее за руку, побуждая продолжать.
– Когда моя мама это увидела, она запаниковала. Поэтому и я запаниковала. У нас не было весов, так что несколько раз в неделю я ходила взвешиваться в аптеку на окраине. Было унизительно. Я толстела на глазах. Моя мама сразу же заставила меня прекратить лечение и вернуться к сбалансированному питанию. Тогда я не была толстой. Но начала так думать. И даже когда я перестала принимать кортизол, я продолжила толстеть. Теперь уже потому, что переедала. Не потому, что была голодной, а потому, что хотела заполнить пустоту. Я думала… что мама не будет меня любить, если я стану толстой. Набивать живот, круглеть – все это позволяло мне держать дистанцию между собой и миром.
Я медленно вырисовываю круги на тыльной стороне ее ладони и молчу. Зои так красива и сексуальна, и она кажется такой уверенной в себе и в полной гармонии со своим телом, что я никогда бы о таком даже не подумал. Это просто ужасно.
– После этого стало только хуже. Меня швыряло от приступов ненасытного голода до убийственно жестких диет, я морила себя голодом. Я начала вызывать у себя рвоту в шестнадцать. Я ходила к школьному психологу, но этого было недостаточно. В семнадцать я весила тридцать девять килограммов. Однажды я упала в обморок прямо посреди урока, и меня увезли в больницу. Врачи настоятельно порекомендовали мне «к кому-нибудь обратиться», и так я смогла понять принципы своей болезни. Стало лучше. С тех пор у меня больше не было приступов.
– Вчера было впервые со времен школы?
Она с виноватым видом колеблется:
– Да. Но за последние месяцы у меня уже было несколько попыток.
– Почему?
Не знаю, осознает ли она, но ее лицо почти моментально меняется в цвете. Поэтому я понимаю, что она врет, когда говорит:
– Без понятия.
– А тот тип, который просит у тебя денег… не думаешь, что это он – причина твоего стресса? Зои, меня все это беспокоит.
Я взываю к темным силам, чтобы выключить ревнивца и не спросить, кто этот человек. Бывший парень? Почему он просит у нее денег? Он правда опасен? Я каждый божий день ненавижу себя за то, что не сделал ничего, чтобы ей помочь.
Она прочищает горло:
– Да, возможно. Но все будет хорошо. Обещаю.
Наступает тишина, во время которой я не знаю, что сказать. В итоге я решаю разыграть карту честности.
– Черт, Зои, я сейчас в таком замешательстве. После того, что ты мне рассказала, мне хочется сказать тебе миллион разных вещей, но я боюсь в очередной раз выкинуть какую-нибудь глупость и разозлить тебя.
– Да пофиг. Говори все, что хочешь. Я не должна была на тебя кричать.
– Мне хочется сказать, что я сожалею, пусть даже это и не моя вина, и что ты любима. Очень. И если твоя семья не любила тебя так, как должна была, то и пошла она в жопу. Посмотри на меня: меня вырастили и полюбили люди, с которыми у меня ни капли общей крови. И тем не менее они мои