– Есть такое. Жизнь иногда поворачивается к тебе жопой. Ну, ничего, перевернем. Зато ты пиздец какая красивая, – только сейчас понимаю, что по его матам я тоже соскучилась! Да что этот мужик сделал со мной?! Боже, я реально чокнутая… – Скучала по мне? – да!
– Конечно, нет. Двадцать дней прошло, чего скучать?
– Двадцать? Не знал. Казалось меньше, но тебе виднее, ты считаешь, – феерический засранец!
– Нет, Славочка, у меня календарь на холодильнике висит, я не считаю. Глаз сам собой падает на циферки. А ты скучал?
– Несмотря на ворох проблем и тотальную загруженность, конечно, скучал, – не задумываясь, бросает Слава без тени усмешки. – Ностальгия, – вдруг произносит он. – Приятное чувство.
– Ты о чем?
– Кабинет. Психолог и клиент. Ты тогда также сидела, пытаясь неестественно выпрямить спину. Расслабься. Я не замечу твоей сгорбленной спины с таким-то открытым декольте, – ну не такое уж оно и открытое.
– Если ты разрешаешь мне сгорбиться, то я даю тебе свободу на то, чтобы поправить яйца. И можешь не стараться сделать это незаметно.
– А в честь чего ты решила, что мне нужно их поправлять? – улыбаясь, спрашивает Слава.
– Ну они, наверное, там вспотели при виде меня.
– Вспотели?
– Ну или плачут горькими слезами на пару с Чиполино, что им не достанется такая не сгорбленная красота, как я.
– Ты неподражаема, Наталь Санна.
– Я в курсе, Вячеслав Викторович.
Оба замолкаем, вновь рассматривая друг друга. В этот раз первым нарушает молчание Слава.
– Слушай, а иди работать ко мне в офис. На черта тебе делать вид, что ты отрабатываешь статуэтку уборкой?
– Делаю вид?! А ничего, что я у тебя все вылизывала, аки золушка?
– Точно не все, – усмехнувшись, произносит Слава, указывая взглядом на свой пах.
М-да… я и по его пошлым шуточкам соскучилась. И по нему самому. Залезть бы на него прям сейчас и пусть весь мир подождет. Нет! А гордость куда?
– Я вообще-то по делу пришла, а не просто так трепаться, – строго произношу я, выплывая из дурмана, под названием «обаяние Архангельского». Тянусь к сумке, достаю оттуда деньги и кладу на диван.
Несколько секунд Слава непонимающе смотрит то на деньги, то на меня.
– Теперь я тебе ничего не должна. Можешь не пересчитывать.
Что я там недавно говорила про веселье и радость во взгляде? Сейчас от них не осталось и следа. Я не спец по людям, о чем сейчас думает Слава – не знаю. Но взгляд его точно такой же, как тогда в квартире, когда он обнаружил у меня Никиту. О чем он тогда говорил? О разочаровании?
– Ну все, ты ничего не должна, – встает с места и пересаживается за стол. Черт, а дальше что? Я не прорабатывала план того, как он себя поведет, а главное, что буду делать я. – Что-то еще? – перевожу непонимающий взгляд на Славу. – Ну ты сказала, что пришла по делу. Дело ты выполнила. Есть что-то еще?
– Нет.
– Ну, тогда я тебя не задерживаю.
Молча встаю с дивана и медленно направляюсь к двери. Это что, все? Конец? Когда-то я искренне хотела, чтобы он от меня отстал. Его внимание было чрезмерным. А сейчас я хочу совершенно другого! Хоть бы не заплакать.
– Наташ, – сейчас слышать голос Архангельского позади себя что-то сродни глотку воды в пустыне. Медленно поворачиваюсь к нему. – Нормальные люди подарки не возвращают, так что машина – твоя. Ну а я тебе «Ну, погоди» не верну.
Хотелось бы посмеяться, да вот совершенно не смешно.
– Конечно, не возвращают.
Не знаю, как мне хватило сил выйти из его кабинета, не давая волю слезам. Хуже всего, что я не понимаю, на кого больше зла. На себя или на него. Он ведь мне слова плохого не сказал, всего лишь повторил то, что сказала я про «дело». И как бы нет поводов на него злиться, ну почему же так тошно? Это что, реально конец?
Не помню, как добираюсь до дома. На несколько дней я впадаю в какое-то странное состояние. Вроде и не болею, но постоянно хочется спать. Как будто под вечным снотворным.
И только когда еще через пару дней такой лежки получаю звонок о том, что Миша попал в аварию, я наконец просыпаюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 35
Смотрю на маму, пытающуюся неуклюже поднести левой рукой ложку ко рту и желание сделать это за нее становится все сильнее. Правда, я быстро одергиваю себя, стоит только представить, как она треснет меня этой самой ложкой по моему лбу. И силы откуда-то возьмутся. Знаем, плавали.
Непривычно видеть ее такой слабой, что ли. Правда в палате и безо всяких раздражающих приборов всяко лучше, чем в реанимации. Понимаю, что нарушение с моей стороны договора, касательно моего брака, и то, что мама попала в больницу – глупое совпадение, не имеющее ничего общего с реальностью, но от этого легче не становится.
– Редкостное говнище. Это точно ВИП палата? Хоть бы омлет дали с сосиской и беконом, – возмущенно бросает мама, скривив лицо после очередной ложки непонятной жижи.
– Ты где-то видела, что после реанимации дают бекон?
– Ну без бекона. Но не сопли же на ужин. Так недолго помереть.
– У меня плохая новость, с беконом и сосисками на ближайшее время тебе придется завязать, – убирают тарелку на прикроватную тумбу, еле-еле сдерживая рвотные позывы от вида еды.
– Только если ты со мной на пару. Страдать вдвоем всяко приятнее, – улыбаясь, произносит мама.
– Согласен, только вместо меня на диету сядет Никита. Ему полезнее пострадать, – совершенно не уместно в таком состоянии ни шутить, ни улыбаться, но в ответ на мамину улыбку, моя расплывается сама собой.
– Я тут подумала, что все не так уж и плохо. Если бы мне сейчас дали выбор между инфарктом и переломом руки вследствие падения с лестницы или инсультом, я бы все равно выбрала первое. Ты представляешь, что такое инсульт? Ни говорить, ни ходить, ничего. Овощ. Кстати, об овощах. Когда меня выпишут? У меня же в конце февраля посев семян на рассаду, – епрст… остановите землю, я сойду.
– Ты серьезно? После перенесенного инфаркта, со сломанной рукой и ушибленной ногой ты думаешь о рассаде?! Не занималась бы ненужной херней, так, может быть, по врачам бы вовремя ходила и ничего этого бы не было.
– Ненужной? А кто мое ассорти в трехлитровых банках за милую душу уминает? А лечо? А «тещин язык» кто в одну харю съедает? – вот как она это делает? Еще вчера еле говорила, а сейчас ни намека на то, что больна. Ну, разве что фиксированная рука напоминает о переломе. – И не надо говорить, что все можно купить в магазине. Можно, но это никогда не сравнится с домашним.
– Я даже не буду это комментировать.
– И не надо. Так когда меня выпишут?
– Понятия не имею, но после выписки ты не поедешь к себе. Зная твою нелюбовь к врачам, переедешь на время ко мне. Будешь проходить реабилитацию в моем доме. Кто потребуется из врачей, тот и будет приходить. Это не обсуждается, мам.
– Ладно, допустим так. Но что будет с посадкой семян? Ты это, конечно же, делать не будешь. Никита согласится, но только все намеренно загубит, чтобы я больше его ни о чем не просила. Вот была бы у тебя жена или хотя бы женщина, которой это можно было бы поручить, я была бы спокойна и не нервничала по пустякам. Она бы под моим присмотром все бы посадила в лучшем виде, заодно и подружились бы, – смеяться в больнице, пусть и не в общей палате, по-любому дурной тон. Но стоило мне только представить маму, дающую указания Наташе по посадке семян, так смех нападает сам собой. В лучшем случае, все закончится обкладыванием друг друга трехэтажным матом. Из нее огородница, как из меня танцор диско.
– Что смешного?
– Боюсь с моей, как ты выразилась женщиной, твои семена никогда не взойдут. Уж лучше Никиту попросить.
– А что не так с твоей женщиной?
– Хорошая попытка, мам. Но разговор не обо мне.
– Ну так пусть теперь будет о тебе. Что с ней не так? Руки не из того места растут?
– Из того. Просто она не твоей и не моей возрастной категории. Плюс не самый простой характер. Ей еще рановато стремиться быть ближе к земле, – не скрывая усмешки, выдаю я.