Жена Роберта и сын Шеннон увидели, что к ним несут два гроба.
Мэри Кастелл упала в обморок, а Филипп содрогнулся от боли.
Узнав об обстоятельствах их смерти, Джеймс Оглеторп пришел в ярость:
— Мы не остановимся на этом, Бэмбридж! Вы ответите за эти недопустимые смерти!
Оглеторп оглядел мрачный двор Флит.
— Я хочу все выяснить. Вы расскажете мне обо всем, что здесь происходит.
Управляющий улыбнулся. Находясь под покровительством Августуса Муира, он не обратил никакого внимания на угрозы молодого парламентария.
Но Бэмбридж поступил опрометчиво. Праведный гнев Оглеторпа разразился громом над всем королевством.
И даже достиг противоположного берега Атлантического океана.
Филипп Глэсби набросился на Бэмбриджа. И хотя мальчику было всего четырнадцать лет, понадобились усилия четырех здоровенных надзирателей и Оглеторпа, чтобы разжать руки, сжимавшие горло управляющего…
Бэтманы
1728 год
Челнок при бледном свете фонаря скользил по воде в сторону Массачусетс-бэй, к берегу, находящемуся на расстоянии в несколько десятков лье, на который не ступала нога ни индейца, ни англичанина.
День клонился к вечеру Подножье утеса, к которому пристал челнок, уже погрузилось во мрак. Помимо двух гребцов на берег высадились еще четыре человека.
Чарльз Бэтман в сопровождении Бобра, Скрипки и Индейца взобрался по базальтовой круче и попал в лагерь своих людей. Около тридцати ирландцев приветствовали возвращение Чарльза, выкрикивая его имя.
Двадцативосьмилетний герой, хозяин «Раппаханнока», носил треуголку и толстое шерстяное пальто, подпоясанное ремнем, на котором висели два легендарных пистолета и две сабли.
Бэтман сообщил о захвате крупнотоннажного китобойного суда в ледяных водах Мэна.
— Теперь мы наполним жиром бискайского кита триста бочек, — сказал он. — По десять фунтов за тонну!
Последнее плавание «Раппаханнока» перед зимней передышкой увенчалось героическим деянием. Люди подходили, чтобы пожать руку Бэтману и сказать несколько слов от себя лично. Многие говорили на гэльском языке, языке своею родного острова.
В этом временном лагере, окруженном голыми буками, возвышающимися над морем, стояли кругом небольшие палатки, многочисленные телеги и грузовая стрела, служившая для разгрузки добычи с борта «Раппаханнока».
На следующее утро нескончаемым потоком лодки направились в открытое море. При помощи грузовой стрелы на телеги была погружена не только разделанная китовая туша, о которой говорил Бэтман, но и сокровища двух французских фрегатов.
Через три дня, ближе к вечеру, в лагерь приехала карета. На всем ее пути были выставлены посты — пираты охраняли эти места.
Из кареты вышла Салли. Она была на седьмом месяце беременности. Чарльз с восхищением смотрел на нее. После отъезда из Лондондерри все эти восемь лет они провели на борту «Раппаханнока» и никогда еще не расставались на такой долгий срок. Чарльз Бэтман был в море три месяца, Салли в это время жила в Нью-Йорке у своих родителей.
— Мой отец не хотел меня отпускать! — сказала она. — Не сомневайся, Праща ни на минуту не оставлял меня.
Чарльз предпринял чрезвычайные меры предосторожности: Салли впервые забеременела.
Слава о них достигла и вересковых зарослей Ирландии. Он воплощал собой честь и стремление к независимости ирландского народа, не считался с интересами англичан, презирал корону и способствовал эмиграции своих соотечественников в Америку. Она, кельтская красавица, была единственной женщиной, которой разрешалось жить на борту «Раппаханнока», принимать участие в военных советах Чарльза и выдвигать инициативы, редко ставившиеся под сомнение.
Тем не менее отец Салли Олби Гейдж по-прежнему противился их женитьбе, поскольку не одобрял образ жизни Чарльза.
— В Нью-Йорке, — сказала Салли, когда они уединились в палатке вождя ирландцев, — меня навестил старый Роберт Ливингстон. Ему уже очень много лет. Можно сказать, что одной ногой он стоит в могиле.
— Что он хотел?
— Все то же. Он раскаивается, винит себя за то, что сделал с твоим отцом. Вот уже много лет он ищет возможности поговорить с тобой.
— Если бы не он, мой отец был бы жив!
— Он этого не отрицает.
Чарльз пожал плечами.
— Пусть Ливингстон страдает, но у него не будет возможности встретиться со мной. Я не собираюсь ехать в Нью-Йорк.
— Он здесь.
— В Бостоне?
— Нет, здесь. Я пригласила его. Его карета остановилась в десяти минутах езды от лагеря.
Салли не обращала никакого внимания на недовольство Чарльза.
— Он ждет тебя, — сказала она.
Карета стояла на опушке леса.
— Как он? — спросил Чарльз у Пращи, который следил за тем, чтобы Ливингстон не вышел из кареты.
— Измучен. Он ехал с завязанными глазами, в карете были опущены занавески. В дороге он спал. Теперь читает.
Чарльз открыл дверцу. В семьдесят два года могущественный Роберт Ливингстон из Нью-Йорка утратил прежний лоск. Он сидел, закутавшись в меха, перед складным столиком, на котором был сервирован чай. Увидев Бэтмана, он захлопнул книгу.
Мужчины сурово смотрели друг на друга, не здороваясь.
Чарльз стоял в шаге от дверцы.
— Вот уж пятнадцать лет, как мы не виделись, — сказал Ливингстон.
— Шестнадцать, — поправил его Чарльз.
— Эти годы сделали тебя взрослым, меня же они лишили последних сил. Я не протягиваю тебе руки. Полагаю, ты ее не пожмешь?
Ничего не ответив, Чарльз забрался в карету и сел напротив старика. Лицо его оставалось суровым.
— Я боялся, что ты откажешься встретиться со мной, — продолжал Ливингстон. — Я знаю, что ты обо мне думаешь. Тем не менее после смерти твоего несчастного отца я не переставал говорить, что Гарри Бэтман был лучшим из всех поселенцев Нью-Йорка, самым трудолюбивым и самым честным. Но я узнал об этом слишком поздно. Он стал невинной жертвой игрищ, которые касались только Стефана Деланси и меня.
— Неужели все так просто? Вы сказали Муирам, что он католик, раскрыли социальное положение его матери, а когда Нью-Йорк поверил, будто он был автором памфлета, оскорбляющего вас, вы приказали поджечь его склады!
— Да, это так. Я действовал в порыве гнева, но я никогда не покушался на его жизнь, как это сделал Деланси.
Черты лица Чарльза исказились. Он налил себе чая и сказал:
— Салли потребовала, чтобы я поговорил с вами. Пусть будет так. Чего вы хотите?
— Прийти тебе на помощь.
— Вы считаете, что моя жизнь в опасности? Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи.
Ливингстон откинулся на мягкую спинку сиденья.
— В октябре, — продолжал Ливингстон, — меня пригласили на ужин к губернатору Массачусетса, Вильяму Даммеру. За нашим столом оказался некий молодой человек — Альдус Хамфри.
Ливингстон по слогам произнес это имя.
— Кто это? — спросил Чарльз.
— Англичанин, недавно покинувший берега своей родины. Борец за дело мира из Лондона, которого прислал сюда Августус Муир, чтобы помешать тебе навредить его «Раппаханноку», а затем отобрать его.
Чарльз улыбнулся.
— Муир дал ему карт-бланш, — добавил Ливингстон. — У Хамфри достаточно средств, чтобы загнать тебя в ловушку. Он поклялся уничтожить тебя.
— Он не первый клятвопреступник, кто обещал сделать это, — сказал Бэтман, пожимая плечами.
— Звери бывают разными. Мне он показался чрезвычайно опасным. Прежде чем уехать вместе с семьей в Бостон, он совершил поездку в Ирландию. Там, в Дублине, он нашел твою бабушку, некую Маурин Догуд. Это действительно твоя бабушка.
Чарльз побледнел: отец никогда не произносил подлинного имени своей матери. Маурин Догуд?
Ливингстон продолжил:
— Он пошел в бордель в пригороде Дублина, где в детстве работал твой отец. Он съездил в Лондондерри и расспросил Четырех Вдов и управляющего тюрьмой, откуда ты сбежал. Он отправился в Филадельфию и поговорил с отцом Шелби Фростом. Я собственными ушами слышал, как обо всем этом он рассказывал за столом у губернатора ледяным тоном. На его лице не дрогнул ни один мускул.