Читать интересную книгу Тень каннибала - Андрей Воронин

— Да мотоциклу-то хоть бы что, — угрюмо произнес Сорокин. — Что ему сделается? Даже не поцарапался, пропади он пропадом. Знаешь, будь моя воля, я бы их запретил к чертовой матери, эти мотоциклы. Года не проходит, чтобы на них десяток человек не гробанулся. Да как гробятся! На ста километрах в час башкой в бетонный столб — это, знаешь, зрелище. Или как этот Пятнов всадник без головы…

— Да, — грустно согласился Илларион, — печально это все. Но поверь, полковник, у Стивена Кинга ты ответов на свои вопросы не найдешь. Да и ни у кого не найдешь, если уж на то пошло. Тебе не ответы надо искать, а убийцу. Наплюй на то, что он каннибал. Ищи мокрушника, а его кулинарные пристрастия пусть остаются его личным делом — во всяком случае, до тех пор, пока его не приведут к тебе в кабинет.

— Спасибо за совет, — проворчал Сорокин, мысленно проклиная себя за то, что вообще пришел в этот сквер.

Когда полковник вернулся на работу, его поджидал очередной сюрприз естественно, неприятный. Сюрпризы иного свойства случались у Сорокина на службе крайне редко, но он до сих пор не мог до конца смириться с таким положением вещей. Что это такое, в самом деле?! Человеку и без того тяжело, а тут еще все окружающие, словно сговорившись, так и норовят окончательно его добить.

У окна в коридоре, прямо напротив двери полковничьего кабинета, скучала какая-то женщина. Видимо, она стояла здесь уже давно и успела основательно пресытиться видом этого коридора и, в частности, запертой на ключ двери кабинета. Поэтому она стояла к коридору спиной и с безучастным видом смотрела в окно.

У Сорокина при виде ее возникло трусливое желание тихонечко повернуться кругом и стрекануть вдоль по коридору со всей прытью, на которую он еще был способен. Пока он убеждал себя, что такое поведение недостойно высокого звания офицера, посетительница, словно уловив его присутствие каким-то шестым чувством, повернула голову.

Полковник вздохнул — глубоко, но незаметно, — надел на лицо любезную улыбку и двинулся к своему кабинету широким шагом чрезвычайно занятого человека, каковым он и являлся на самом деле.

— Здравствуйте, Анна Александровна, — сказал он, изображая легкое недоумение. — Вы ко мне?

Анна Александровна Сивакова поздоровалась и молча кивнула в ответ на вопрос полковника. Сорокин отпер дверь, пропустил посетительницу вперед, вошел следом и предложил ей присесть.

Анна Александровна села. Полковник поинтересовался, не хочет ли она чаю или кофе, получил отрицательный ответ и, уже не пряча вздоха, откинулся на спинку кресла.

— Итак, — сказал он, — что у вас произошло?

— Мне казалось, что кое-что произошло у вас, — сказала Анна Александровна. — Что вы можете сказать по поводу гибели Пятнова?

Сорокин недовольно пожевал губами. «Это уже переходит всякие границы», — подумал он.

— Анна Александровна, — как можно мягче сказал он, — поймите, пожалуйста, меня правильно. И вы, и я — мы оба хотим, чтобы преступник был задержан. Вами движет горе, но оно… гм… не дает вам права требовать у меня отчета о ходе следствия. Методы, которыми оно производится, и его результаты не подлежат огласке вплоть до суда. Поверьте, мы делаем все, что в наших силах. Если вы хотите и можете оказать нам какую-то помощь в рамках закона — милости просим. Но это все! Вы не можете руководить ходом следствия, так же как я не могу руководить вашей школой. Мы договорились?

— В целом да, — с неожиданной покладистостью согласилась Анна Александровна. Полковнику не понравилось это «в целом», но он промолчал. А можете вы ответить мне на вопрос, не имеющий непосредственного отношения к ходу следствия?

«Новое дело? — подумал полковник. — Это еще что такое?»

— То есть на личный? — осторожно уточнил он.

— В некотором роде.

— Ну, если это будет в моих силах… Постараюсь.

— Скажите, у вас существует программа защиты свидетелей?

«Вот так вопрос, — подумал Сорокин. — Не в бровь, а в глаз. И ведь ничего не скажешь, вопрос сугубо личный. Узнав о гибели Пятнова, все, кто имел касательство к этому делу, не могли не задуматься. Интересно, подумал он, — что было бы, если бы они узнали, что маньяк, которого мы взяли, такой же фальшивый, как трехдолларовая купюра? Они все, наверное, переселились бы ко мне в кабинет и потребовали поставить у дверей двоих автоматчиков. И были бы, наверное, правы…»

— Ну, — сказал он, осторожно откашлявшись, — конечно, что-то в этом роде у нас есть. Естественно, не в той форме, в какой эта программа существует в Соединенных Штатах, но…

— Я почему-то так и думала, — перебила его Анна Александровна, — что у вас существует именно что-то в этом роде, — она покрутила в воздухе ладонью, подчеркивая расплывчатость и неопределенность данного полковником ответа. — И после этого вы приглашаете людей к сотрудничеству!

— Хотелось бы вам напомнить, — начиная понемногу свирепеть, сказал Сорокин, у которого и без Сиваковой хватало проблем, — что я вас не приглашал. Насколько я мог заметить, вы пришли сами. И вообще, я не понимаю, при чем тут защита свидетелей? — соврал он. — Мы же имеем дело не с преступной группировкой, а с маньяком-одиночкой, который уже арестован. Не пойму, что вас беспокоит.

— А вы уверены, что Козинцев до сих пор сидит в тюрьме, или в следственном изоляторе, или как это у вас там называется? — спросила Сивакова. — Он не сбежал, не отпущен под подписку о невыезде, не переведен в какую-нибудь больницу для обследования?

— Да нет как будто. Я беседовал с ним буквально полчаса назад, — не покривив душой, заявил Сорокин.

— Странно, — сказала Анна Александровна. — У меня такое ощущение, что он где-то рядом.

«Золотые твои слова, — подумал Сорокин. — Так оно и есть на самом деле. И маньяк где-то рядом, и Козинцев твой поблизости — за углом, в скверике… Вот негодяй, — внезапно распаляясь, подумал он о Забродове. Ведь было же сказано русским языком: не высовывайся! А он бродит вокруг МУРа, словно нарочно ищет встречи со старыми знакомыми…»

— Это нервное, — сказал он после неприлично долгой паузы. — Вам многое пришлось пережить, вот вам и мерещатся маньяки за каждым углом. Надо хорошенько отдохнуть, сменить обстановку, и все пройдет. Знаете, как говорят: пуганая ворона куста боится.

— Но я-то не ворона, — заметила Сивакова.

— Ни в коей мере! — поспешил заверить ее Сорокин. — Но наш с вами мозг посложнее птичьего, и всяких выдумок и беспочвенных страхов в нем помещается больше. Вот мы и шарахаемся, как та ворона, от каждого куста.

— Благодарю вас, — вставая, сказала Анна Александровна. — Вы меня очень успокоили своей лекцией по орнитологии.

Она не скрывала горькой иронии, и Сорокину оставалось только огорченно крякнуть.

— Поймите, — сказал он, — я не могу приставить к вам милицейский эскорт, основываясь на ваших ощущениях. Да что там — на ваших! Даже мои собственные ощущения не имеют никакого значения, когда речь идет о таких сугубо официальных вещах, как расследование убийства.

— А какие у вас ощущения? — с любопытством спросила Сивакова.

— У меня ощущение, что вы вот-вот опять начнете задавать ненужные вопросы, — ответил полковник. — Давайте ваш пропуск, я подпишу.

— Хорошо, — сказала Сивакова, протягивая ему пропуск. — Тогда последний вопрос. Как вы объясните тот факт, что Козинцев знал мое настоящее имя?

— Следил, наверное, — глядя на часы и проставляя в пропуске время, рассеянно ответил Сорокин. — Да успокойтесь же, Анна Александровна! Повторяю, Козинцев для вас неопасен.

— А Пятнов? — быстро спросила Анна Александровна.

— Выходит, предыдущий вопрос был предпоследним, — вздохнул полковник. — Ну что Пятнов? Пятнов погиб в результате несчастного случая. Если предположить, что он был убит, то это… это… Это какой-то дьявольский расчет! Они катались на мотоцикле, катались, между прочим, впервые, и вдруг какая-то проволока — на детской площадке, в полусотне метров от ближайшей дороги… Да нет, чепуха! Я скажу вам по секрету: в каждой сводке происшествий по городу встречается сколько угодно смертей, гораздо более нелепых, чем эта. И потом, даже если бы маньяк был на свободе, какой ему смысл убивать Пятнова? Если бы мальчишка что-то знал, он мог поделиться с нами своей информацией давным-давно. Значит, и убить его должны были давным-давно, правда?

— Правда, — согласилась Сивакова. — Поэтому я и спрашиваю, надежно ли заперт Козинцев.

«Плохо, когда у женщины мужские мозги, — подумал Сорокин. — С ней становится невозможно разговаривать, а уж спорить и подавно. Логика страшная вещь. Ты вооружаешься ею, чтобы, фигурально выражаясь, треснуть своего оппонента по макушке, а она, эта чертова логика, вдруг со страшной силой дает тебе по зубам, потому что у нее, как у всякой палки, имеется второй конец». Будь на месте Сиваковой мужчина, полковник давно выставил бы его за дверь, сославшись на необходимость работать. И он бы ушел как миленький. Конечно, выйдя в коридор, мужчина непременно в сердцах помянул бы мента поганого и мусора тротуарного, но тем бы дело и кончилось. А эта…