том шоу работаешь. В стриптизе был бы звездой! До вечера, Пашка Жара, то есть Павел Жарких! – И еще раз, напоследок, одарила россыпью итальянских изумрудов…
Глава пятидесятая
…Они стояли на подмостках пятнадцатой палубы. В центре. Сейчас это была сцена. Под открытым небом. Их сцена. На двоих. Без зрительного зала. Точнее, он был, но необычный. В нетерпении похлопывали парусиной пустующие шезлонги. Кучевые облака, разрисованные фиолетовыми тенями, сбивались в шевелящийся волнующийся аншлаг, и смотрели, смотрели. Опоздавший на зрелище ветер все никак не мог успокоиться, ища свое место…
Из динамиков привычно лилась музыка. Круизный день клонился к вечерней заре. Солнце щурилось, предвкушая встречу с горизонтом, мечтающим о желанной ночи. Лайнер неторопливо рассекал океан, чуть покачивая бортами. «А-раз-два-тричетыре… А-раз-два-тричетыре…»
Зазвучала мелодия. Пашка вздрогнул – Мигель Луис! Свидетель его многочисленных дней, окрашенных в мутные цвета меланхолии и щемящей грусти. Громкоговорители словно по заказу напрягли натруженные связки, увеличили мощь, излили водопад звуков на палубу. Голос певца проникал в каждую клеточку плоти. Лайнер точно попадал в ритм: «А-раз-два-тричетыре… А-раз-два-тричетыре…»
Валентина откликнулась на мелодию, повела бедром, не сводя с Пашкиного лица улыбающихся глаз. Она беззвучно звала, покачиваясь на месте. Затем два плавных скользящих шага назад. Пируэт. Шаг в сторону. Серия мелких летящих шагов по палубной сцене. И неотрывный взгляд, зовущий в томную негу румбы. Она подняла руку, поманила пальцами. Улыбнулась, полыхнув зеленью глаз. «А-раз-два-тричетыре… А-раз-два-тричетыре…»
Пашка неожиданно для себя отреагировал. Точнее, его тело, которое помнило. Всё! Все эти годы…
Он сделал шаг. Руки очертили круг у бедер. Он часто так делал, когда в жонглировании кольцами выходил на трюки. Сейчас это было ответом на призыв. Он устремился навстречу Валентине. «А-раз-два-тричетыре… А-раз-два-тричетыре…»
Глаза Валентины от удивления раскрылись, как утренние цветы, почувствовавшие первые теплые лучи восходящего солнца. Она невольно остановилась. Пашкино тело профессионально передавало пластику и мысль рвущей сердце румбы.
Пашка скользил вокруг Валентины, касаясь ее талии, плеч, бедер. Она робко ответила, все еще находясь во власти невероятного удивления. Наконец отозвалась всей мощью тренированного тела. Глаза в глаза. Сердце в сердце…
Они парили над палубой в этот предзакатный час под нарастающие аплодисменты хлопающих шезлонгов, под восторженные порывы танцующего в такт ветра, под кульбитами почерневших от зависти облаков. «А-раз-два-тричетыре! А-раз-два-тричетыре!..»
Танцующие остановились, вглядываясь, словно впервые видели друг друга. Притяжение пересилило гравитацию «нельзя», губы сомкнулись, став единым целым…
Над ними громыхнуло, то ли благословляя, то ли пугая небесными карами. С неба полилось плотным потоком. В мгновение Пашка с Валентиной промокли до нитки. Смеясь, они устремились к выходу.
Они бежали по лестницам. Мокрые, неожиданно счастливые. Платье Валентины прилипло к телу. Оно от небесной влаги стало прозрачным. Теперь любой мог увидеть все тайны молодого роскошного тела. Пашка набросил на Валентину свою мокрую рубашку. Его загорелый голый торс вызывающе демонстрировал кубики пресса, упругие мышцы жонглерских рук и плеч. Два совершенных шедевра небесного создателя. Как скрипки великого Страдивари…
В каюте Пашка феном сушил прямо на Валентине платье. Грел ее и отогревался сам. Дождь был свежим. Как новость для Валентины – профессионально танцующий Пашка.
Они смеялись, грелись, сушились. И целовались, целовались. «А-раз-два-тричетыре… А-раз-два-тричетыре…»
…Они не могли наговориться. Поражало совпадение судеб, параллельных событий в их жизни в одно и то же время. Вечное ожидание чего-то грядущего, но никак не приходящего.
Не хотелось размыкать рук, боясь потерять приобретенное, такое желанное. Они купались во времени и пространстве. Тонули друг в друге. Время остановилось, притормаживая вращение планеты. Две половинки, раскиданные по миру, наконец обрели друг друга. «Вчера» и «Завтра», улыбаясь, отошли в сторону. «Здесь» и «Сейчас» слились в объятиях…
Они бродили по музеям и картинным галереям Бермудов, уединялись на самых дальних его пляжах. Исходили в Нью-Йорке все, что можно было обойти за те часы, которые им были отпущены до отплытия лайнера в обратный путь. На корабле же не могли дождаться, когда закончатся их выступления и они окажутся на их, теперь любимой обоими, пятнадцатой палубе в ожидании «Зеленого луча». Они его увидят! Обязательно!..
Густонаселенный квартал «Ваганьково», вот уже которую ночь, мог не спрашивать Веселого Роджера, что происходит в одноместной «могиле» по соседству с ним. Там скрывались очень даже живые двое.
Представить этот смерч, тайфун, океанский ураган, загнанный в пределы двух квадратных метров коробки из хрупкого и тонкостенного пластика, ни у кого не хватало фантазии. «Подзвучка» происходящего рисовала картины гибнущих Содома и Гоморры.
Пашка тонул в океане любви. Тот океан, что был за бортом, казался ему мелким водоемом, озерцом, лужей. Больше ничего теперь в этом мире для него не существовало и не имело значения. Никогда его сердце еще так не билось, не знало удушающего сгустка радости, тоски и томления. Он летал!.. Работал, как в тумане. Жил в мареве нереального. Дышал!
Он потерял ориентиры и ощущение времени. Он видел только Ее. Ее глаза, полные изумрудного света. Слышал бархат Ее голоса. Ощущал нежный шелк Ее тела. Все некогда слышимые им эпитеты сладкоречивых восточных поэтов меркли в сравнении с реальностью…
Рогожин озорно поглядывал на друга, понимая – пропал парень! Совсем пропал… Для себя неожиданно сделал открытие – ничего подобного в его жизни не было. Ну, да, увлекался, даже влюблялся. Но чтобы вот так, до обморока, до сумасшествия! Ну, не знаю, не знаю…
Пашка в несколько дней, без всякого перевода, понял разницу между «аморе», «ляморе» и «фарламоре».
Он потерялся в парсеках мироздания. В путаных, туманных лабиринтах параллелей и меридианов такого прекрасного Бытия…
Он не понимал ничего. И не хотел! Он просто – чувствовал. Ощущал. Жил. Летал! Парил в своих давних мечтах, в толком еще не раскрытых до этого момента желаниях, которые наконец обрели реальность. Он познал – Тайну! Пашка прикоснулся к миру Любви…
Однажды ранним утром Рогожин, с лукавой улыбкой пирата, повесил плакат с изображением «Веселого Роджера» на дверь каюты Пашки. Там, в бандане, в скрещении двух сабель, улыбалась физиономия его друга и соратника по борьбе, набранная на местном фотопринтере…
Глава пятьдесят первая
Случилось это в ресторане, куда у них был допуск…
Пашка не отпускал Валентину ни на шаг. Она была не против. Но сегодня ей предстояло отужинать с одним очень «уважаемым», богатым человеком с Ближнего Востока. Это была личная просьба капитана. Предстоял разговор об организации гастролей в одной из жарких нефтеносных стран. Работать предстояло в крупнейшем казино. Контракт намечался на редкость выгодный. Валентина