Читать интересную книгу Мальчик, которого растили как собаку - Брюс Перри

— Мне не нужен психоаналитик. Я не сумасшедшая.

— Разве я обращался с тобой, как с сумасшедшей?

— Нет.

Она была спокойна. Знала, что ее аргумент смешон.

— Послушай, что я скажу. Мне кажется, тебе поможет, если ты в нужное время найдешь правильного человека. Встречайся с людьми, и ты сама почувствуешь, с кем тебе комфортно разговаривать.

— Хорошо.

Она посмотрела на меня, зная, что я знаю, что она действительно постарается.

— Ну, хорошо. Только будь уверена, что, какой бы выбор ты ни сделала, это на самом деле твой выбор.

И я протянул руку, чтобы скрепить сделку. Она пожала мне руку.

— Будьте уверены, док.

Мы действительно несколько раз получали весточки от матери Эмбер в первые шесть месяцев после их переезда. Она отвела дочь к первому терапевту в списке, который мы ей дали. Но Эмбер не понравилась эта женщина. И они не очень искали что-то еще. Когда дела идут неплохо, родители не мотивированы на дальнейшие неудобства и расходы терапии. Поскольку с Эмбер все «было великолепно», ее мама не настаивала, когда Эмбер сопротивлялась поискам нового терапевта.

Прошло больше года с тех пор, как Эмбер переехала в Остин, я заглянул в свою электронную почту и увидел послание от BlueRaven232. Сначала я подумал, что это спам и почти выкинул его. Потом я увидел тему: «Новая татуировка» и прочитал письмо.

Дорогой док,

я хотела, чтобы вы первым узнали. Я сделала новую татуировку: букет цветов — оранжевых, красных, пурпурных и голубых. Настоящая девочковая девочка. Никаких черных чернил.

Голубой Ворон

Я ответил.

Спасибо за весточку, звучит как удачный выбор. Хорошая работа. Один вопрос — Небесный Голубой Ворон?

Д-Р П.

Через день она написала снова.

Нет. Морской Голубой Ворон.

Это — старт, правда?

Я улыбался, печатая ответ.

Это хороший старт, Эмбер.

Иногда я получаю электронные весточки от Голубого Ворона. Она сейчас взрослая молодая женщина. Она пошла в колледж и закончила его через четыре года. Как у всех нас, у нее были удачи и были нелегкие времена. Но я знаю, что ее жизнь — это нормальная и полезная жизнь. И она умеет думать о других. Сейчас она работает с маленькими детьми и еще не решила, то ли учиться на педагога или социального работника, то ли идти работать в полицию. Я надеюсь, однако, что в любом случае она сделает верный выбор. И уверен еще в одном: после того как она на собственном опыте поняла, как травма формирует взгляд ребенка на мир — где бы ей ни пришлось работать с детьми, им повезет, если они встретятся с ней.

Глава 9

«Мама врет, мама делает мне больно, пожалуйста, вызовите полицию»

Одна из трудностей, подстерегающих клинику для детей, переживших травму или жестокое обращение, — это успех: если вы заслужили хорошую репутацию и всем вокруг известно, что вы способны помочь детям, вам неизбежно будет трудно справляться с большим спросом. Будут проблемы с увеличением штата и спектра услуг, с сохранением высокого качества работы и индивидуального подхода к пациентам и с интенсивной терапией, в которой нуждаются дети. Вот почему наша рабочая группа в конце концов решила довести до максимума наши возможности и постараться обеспечить эффективную заботу о большинстве детей, главным образом за счет развития научных исследований и подготовки кадров. Наши образовательные усилия охватывают всех взрослых, кто живет и работает с пережившими жестокое обращение детьми — от психиатров до сотрудников полиции и родителей. Мы продолжаем проводить клиническую работу, установив сложные партнерские связи по всей стране, но ранее, в 1998 году, большая часть этой работы происходила в нашей большой клинике в Хьюстоне. Одним из наших пациентов стал шестилетний мальчик Джеймс. Нашей задачей в его случае была не терапия; меня попросили высказать мнение эксперта о его сложной ситуации. Джеймс многому научил меня, показав, какое мужество и решительность может проявить ребенок, и напомнил, как важно слушать детей, уделяя этому особое внимание.

Джеймса направил к нам один судья, который собрал очень противоречивые оценки по поводу ситуации с этим мальчиком, и он надеялся, что мы сможем прояснить, что происходит на самом деле. Правовая юридическая адвокатская организация, занимающаяся защитой детей, была обеспокоена тем, что, возможно, его приемные родители плохо обращаются с ним. Однако многочисленные терапевты и «Служба защиты детей», считали, что он был таким трудным и испорченным ребенком, что семья, которая его приняла, хотела, от него избавиться. Учителя сообщали, что у мальчика были необъяснимые кровоподтеки и царапины. Мальчик был взят в приемную семью до своего первого дня рождения (то есть, ему еще не было года) парой, которая взяла еще троих детей и имела одного биологического ребенка. Джеймс был вторым по старшинству. Когда мы встретились с ним, его старшему «брату» было восемь лет, а самая маленькая в семье была еще грудным ребенком.

Согласно рассказам его приемной матери, Мерл, Джеймс был неисправимым и не поддавался контролю. Он часто убегал из дома, пытался спрыгивать с машин на ходу, пытался покончить жизнь самоубийством и мочился в кровать. К шести годам он уже неоднократно был госпитализирован, один раз после того, как спрыгнул с балкона второго этажа. Он постоянно лгал, особенно про своих родителей, и, казалось, ему нравится не подчиняться взрослым. Ему прописывали антидепрессанты и другие препараты от импульсивности и проблем внимания. Он встречался с многочисленными терапевтами, психиатрами, воспитателями и социальными работниками. Его мать говорила, что он до такой степени неуправляемый, что ей пришлось вызвать помощь из «Организации защиты детства», представившись соседкой, обеспокоенной тем, что «мать» не может справиться с ребенком и что он опасен для себя и своих братьев и сестры. Последней каплей стала передозировка лекарств, в результате чего он оказался в реанимации. Он был так близок к смерти, что его отправили в больницу на вертолете для срочного лечения. Теперь его поместили в местный лечебный центр, чтобы дать его матери передышку. Судью просили решить, что делать дальше.

Работники «Службы защиты детей» и некоторые терапевты считали, что у него реактивное расстройство привязанности (Reactive Attachment Disorder, RAD), диагноз, который часто ставят детям, пережившим серьезную раннюю заброшенность и/или травму. Леон, который в конце концов убил двух девочек, скорее всего, имел то же самое расстройство, характеризующееся отсутствием эмпатии и неспособностью к настоящему дружелюбию, что часто сопровождается склонностью к манипулированию и асоциальным поведением. Это нарушение развивается, когда младенцы не получают достаточного физического и эмоционального внимания, их мало качают, обнимают, ласкают — то есть вынянчивают. Отделы мозга, которые помогают людям формировать отношения, разгадывать социальные намеки, не развиваются правильно, и дети вырастают с несовершенной нейрофизиологией отношений.

К симптомам реактивного расстройства привязанности (РРП) относятся отставание в развитии и задержка роста, что мы видели в случае Лауры. Подобное расстройство часто обнаруживается у таких людей, как мать Лауры Вирджиния, которую перемещали из одного опекунского дома в другой каждые шесть месяцев, не давая возможности надолго привязаться к кому-то из ее первых опекунов. Дети, которые вырастают в таких учреждениях, как сиротские дома, также имеют риск данного расстройства, как и дети, подобные Джастину и Коннору. Кроме того, что дети с синдромом РРП проявляют безразличие к людям, которых они хорошо знают (близким), они, бывает, самым неуместным образом ласкаются к чужим людям: как будто люди для них — это что-то легко взаимозаменяемое. Это происходит потому, что у них не было возможности с самого рождения иметь длительную связь с родителями или теми, кто их заменял. Подобное неразборчивое поведение с видимостью привязанности на самом деле не является попыткой установить связь с людьми, скорее его можно понять, как знак подчинения — они посылают сигнал доминантным и сильным взрослым, что будут покорны, послушны и не будут представлять угрозу. Дети с этим синдромом знают, что ласковое поведение может нейтрализовать потенциально опасных взрослых, но не кажется, что они заинтересованы устанавливать какие-то долгосрочные эмоциональные связи.

К счастью, данный синдром встречается редко. К сожалению, многие родители и психологи склонны объяснять широкий спектр дурного поведения, особенно у усыновленных детей и детей под опекунской опекой, тем, что эти дети испытали на себе очень жестокие методы воспитания — как в лагере Вако, где детей били, закрывали в чулан и т. д. К детям с подозрением на синдром РРП часто применяют оскорбительные методы лечения, включая эмоциональные атаки и силовые методы. Например, терапевт Джеймса рекомендовал его матери запирать мальчика в чулан, если его поведение становится слишком неуправляемым.