И вот прихожу я однажды на степ немножко раньше времени, наши еще не собрались, и я просто так тусуюсь около тренажеров и смотрю по сторонам. И вдруг вижу на беговой дорожке те самые штаны, представляете? Думаю, ну вот нормальный мужик, с головой и не жмот, купил классную вещь. Начинаю, естественно, разглядывать не только штаны, но и все, что в них… То есть вы понимаете, – спохватилась Люда, – я не то хотела сказать, а просто смотрю на парня – и думаю, откуда я его знаю? Вот до ужаса что-то в нем знакомое! Сначала подумала, что уже встречала его в этом зале. И все-таки как-то напряглась, и мне не по себе стало… Тут он соскакивает с дорожки, делает такой размашистый выпад и восклицает: «Вжих-х!» И я вспомнила! Там, ночью, ну, в кустах, когда я этим гадам уже сказала, что ничего им делать не буду, и та девка им велела уходить, они какие-то пакости мне говорили, да я их не слушала, внимания не обращала, ну и один вдруг так с издевочкой ко мне бросился: «Вжих-х!» Я, конечно, отшатнулась, а они заржали, довольные, и ушли. Я еще тогда на этого парня внимание обратила и подумала: до чего симпатичный, на Рутгера Хауэра немножко похож, а такими гадостями занимается. И смотрю в тренажерном – да ведь это он!
– Вы кому-нибудь сказали об этом? – перебил ее Долохов.
Люда покачала головой и принялась возить ложечкой в пустой чашечке.
– Еще желе?
– Да нет, спасибо. – Она нервно отбросила ложечку. – Нет… я никому ничего не говорила.
– Почему?
– Ну как вы не понимаете? – сердито глянула она исподлобья. – Я вообще об этом случае молчала! Никому ни слова не молвила, только в милиции, ну и маме. А она взяла да и разболтала нашей соседке, а та, оказывается, в газете работает. Я чуть не умерла, когда ту заметку прочитала, главное, она даже первую букву моего имени указала! Зачем такие вещи делать?! Хорошо, хоть никто ни о чем не догадался. Я вообще молчала как рыба, вот сегодня Таньке, дура, проболталась, и то только потому, что выпила. Мне вообще пить нисколько нельзя, тем более водку. Но Танька – она нормальная девчонка, она сплетничать не будет.
У Долохова о Татьяне сложилось несколько иное мнение, но он и его благоразумно оставил при себе. Пусть все свои разочарования Люда испытает без его участия и как можно позднее. А впрочем, возможно, она и права. Дай-то бог!
– Я было подумала тем милиционерам позвонить, которые тогда протокол составляли, а потом я решила: это только нервы снова трепать и позориться. У меня же нету доказательств. А парень наверняка отоврется! И я опять останусь дура дурой. И потом…
Люда умолкла и отвела глаза.
– Ну, что потом?
Люда опять стала скрести ложкой в пустой чашечке.
Долохов вздохнул, пошел к стойке, выбрал два желе, не глядя, заплатил, поставил их перед Людой. Она с тем же меланхолическим выражением лица переключилась с пустой чашечки на полную.
– Итак? – спросил Долохов, вклинившись между первой и второй. – Я правильно понял? Дело не в том, что вы не вполне уверены, что это тот самый парень? А в том, что он вам понравился, этот Рутгер Хауэр, да?
Люда молча принялась за второе желе. Судя по цвету, оно было изготовлено из стиральной синьки. Долохов запаниковал было, а потом вспомнил этикетку: «Голубичное» – и малость успокоился.
– Ну, в общем-то… – наконец пробормотала Люда. – Как вам сказать… Он очень красивый. Мне такого типа мужчины всегда нравились: высокие, холодные, со светлыми глазами, стройные. Скандинавского типа. Но я им совершенно безразлична, как назло. Они меня просто в упор не видят! На меня, наоборот, западают брюнеты среднего роста. И я вдруг подумала: а как, интересно, было бы, если бы я… ну, понимаете… если бы я согласилась? Вы, наверное, скажете, что я какая-нибудь сумасшедшая, но я никак не могла перестать об этом думать. Это ненормально? Развратно, да? Ну скажите, вы ведь так считаете?
В голосе ее зазвенели слезы. Долохов рефлекторно дернулся отправиться за очередным «транквилизатором», однако на полочках к этому времени больше не осталось ни одной порции желе.
– Ой, Люда, сложно все это, – вздохнул он. – Нормально, ненормально… К примеру, я знаю случаи, когда женщины влюблялись в тех, кто их изнасиловал. Вы такое можете себе представить?
Люда посмотрела испуганно:
– Но ведь он меня не насиловал! Он меня даже пальцем не тронул!
– Ну да. В том-то и дело.
– Я… в общем, я тогда стала о нем думать, – быстро заговорила Люда, как будто теперь чувствовала необходимость вывернуть душу наизнанку. – Я стала даже какие-то оправдания ему искать! Подумала: может быть, он попал в ту компанию случайно? Оттого, что искал острых ощущений? А плохого ничего не хотел.
– М-да… – не удержался Долохов.
– А что? – запальчиво возразила Люда. – Вот вы сказали, что вы частный детектив. А могли бы работать, к примеру, ну, я не знаю, бухгалтером или инженером… Но вы тоже ищете чего-то особенного в жизни! Остроты ощущений! Или вот мой жених. Он милиционер, между прочим.
– Милиционер?! – изумился Долохов. – У вас жених – милиционер?
– Ну да, мы в школе вместе учились, только он на два класса старше. Потом окончил школу милиции и по распределению работает во Владимире. Мы из-за этого никак пожениться не можем, потому что он хочет жить во Владимире, ему там очень понравилось, а я хочу в Нижнем остаться. И мы никак не договоримся…
Долохов подумал, что Людмилиному избраннику архисрочно нужно договориться с невестой, а то он ее очень скоро потеряет. Симптомы весьма тревожные…
– Так что ваш жених?
– Ну, когда ему говорят, у него безумная работа, как можно ее выдерживать, он просто объясняет, что ему необходимо нечто остренькое в жизни, понимаете? Моя мама злится, ей не нравится, что Валерка мент, она говорит – это беременных на остренькое тянет, а ему работу надо менять. А я Валерку очень даже понимаю. Острота в жизни нужна!
– Сколько я знаю, беременных потягивает на солененькое, – осторожно сказал Долохов. – А впрочем, не стану спорить, я не специалист в этом вопросе. Но в любом случае уверен: даже если ваш жених работу сменит на самую спокойную и ему вдруг снова захочется «остренького», он вряд ли пойдет по ночам грабить девушек и приставать к ним с гнусными предложениями. Тут вопрос не в жажде сильных ощущений, а в элементарной порядочности человеческой. Так что, Людочка, выкинули бы вы из головы своего Рутгера Хауэра, мой вам совет! Может, он и похож на богатыря-викинга, но натура у него – гнусного, поганого уродца, который в дырки в общественных туалетах подглядывает.
Люда покраснела, бросила на Долохова сердитый взгляд, но тут же лицо ее стало грустным.
– Не думайте, что я сама этого не понимаю, – сказала, отводя глаза. – Но иногда бывают какие-то вещи, которые мы в себе не можем одолеть. И я даже рада, что этот парень больше на тренажеры не ходит. Уже больше месяца. Я сначала прямо переживала, когда он исчез. Даже выяснила, как его зовут, и телефон домашний узнала. Представляете, принесла администраторше тренажерного зала коробку конфет, и она мне на листочке записала номер. И я, как дура, позвонила ему раз или два! Но телефон не отвечал, не отвечал, я и бросила звонить. Может быть, он уехал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});