– Я всегда останавливаюсь в Эштон-Хаусе, когда бываю в Лондоне. На самом деле ты мне выделил там пару комнат. Эта договоренность остается в силе? – спросил Рэндалл.
– Разумеется. – Адам изучал взглядом просторный особняк. – Этот дом настолько велик, что я могу жить с вами под одной крышей и не встречаться сутками напролет.
Путешествие прошло на удивление гладко, если не считать одного эпизода, когда экипажи застряли в грязи во время ливня. Они останавливались в хороших гостиницах, снимали три номера: в одном ночевали женщины, а в двух других – мужчины. Но долгое путешествие имеет один неприятный аспект: проводя целые дни в карете, невольно о многом успеваешь подумать, и не всегда эти размышления поднимают настроение.
Адам надеялся, что сможет справиться с Лондоном и теми требованиями, какие предъявляла ему столица, хотя вероятность того, что кто-то пытался его убить, заставляла его испытывать лишнее волнение. При том, что тема ни разу не поднималась, он видел, что друзья его ни на минуту не теряют бдительности. Поскольку Мастерсон заранее отправил в Эштон-Хаус письмо, сообщая домочадцам о возвращении герцога, нельзя было исключить возможность покушения. Тот, кто захотел бы избавиться от Эштона, мог бы без труда просчитать их маршрут. Еще один довод в пользу того, чтобы не ехать в одном экипаже с Марией. Если в него будут стрелять, то она по крайней мере будет в безопасности.
Но следствием путешествия в разных каретах было то, что они почти не видели друг друга. Он тосковал по ней. Душа его болела, словно в ней завелся больной зуб. Они видели друг друга, лишь когда все вшестером ужинали в гостиницах. И, невзирая на дискомфорт и усталость, неизбежную после целого дня, проведенного на колесах, Мария неизменно была спокойна, невозмутима и ни на что не жаловалась.
Джулия Бэнкрофт оказалась такой же стойкой и выдержанной. Она говорила мало, но присутствие ее успокаивало. Все полюбили ее, кроме Рэндалла, который в ее присутствии вел себя натянуто, говорил холодно и чопорно. С дамами в одном экипаже он ни разу не ездил. Но Мастерсон и Керкленд оставались истинными джентльменами – учтивыми, любезными и способными поднять настроение уместной шуткой. Именно благодаря их умению поддержать непринужденную беседу ужины проходили в приятной располагающей обстановке.
После ужина дамы удалялись к себе в комнату и оставались там до утра. Адам ни разу не был наедине с Марией с той самой памятной поездки из Хартли-Мэнора в деревню. Глядя на этот необъятный особняк, Адам думал о том, что в нем они с Марией точно смогут найти укромное местечко, чтобы остаться наедине. Не то чтобы он хотел овладеть ею – впрочем, он этого хотел, но делать не стал бы, – но ему было бы приятно посидеть с ней рядом, выпить чаю, может, подержать ее за руку. Расслабиться и отдохнуть, как он мог расслабиться только с ней, и ни с кем больше.
Лакей в ливрее, пожилой, но с зорким цепким взглядом, вышел из караульной будки, оглядев два забрызганных грязью желтых экипажа. Кучер торжественно объявил:
– Герцог Эштон и его друзья.
Швейцара, должно быть, информировали о том, что Адам выжил, но все же он с недоверчивой пристальностью вглядывался в лица за окнами экипажа, словно не верил, что прибыл не самозванец.
– Добро пожаловать, ваша светлость. – Он низко поклонился и открыл ворота.
Экипаж въехал под высокую каменную арку.
– Мы вернулись в край суетящихся слуг и общественных обязательств, – заметил Рэндалл.
– Ты можешь брюзжать и жаловаться, – сказал Керкленд, – но лично я ничего не имею против слуг. Скажу откровенно – я не чаю принять ванну и сменить одежду и буду только рад, чтобы при этом мне прислуживал мой личный слуга. – Он опустил взгляд на свой темно-зеленый камзол и широкие панталоны, которые имели не слишком презентабельный вид. – Я велю Джону сжечь все эти тряпки. Хотя в путешествиях без удобств есть своя прелесть – начинаешь ценить блага цивилизации.
– Путешествие без удобств – это марш в Корунью, – сухо сообщил Рэндалл, вспомнив город в Испании и время войны с Наполеоном, – а путешествие из Шотландии в Лондон всего лишь несколько утомительно. Хотя должен признать, что необходимость делить кров с тобой и Мастерсоном на протяжении многих дней уже своего рода наказание.
Адам и Керкленд рассмеялись, а между тем карета въехала на широкий мощеный двор. Из парадных дверей дома выскочил молодой лакей с напудренными волосами, с сияющим от возбуждения лицом. Пока он открывал дверцу кареты и опускал ступени, Адам сказал:
– Хотелось бы знать, сколько народу нас будет приветствовать.
Рэндалл поморщился:
– Боюсь, что слишком много. Хотя никто не знал точного времени прибытия, к концу дня весь лондонский бомонд уже будет в курсе твоего возвращения, и, вероятно, половина этих бездельников захочет нанести тебе визит в тот же день, чтобы своими глазами убедиться, что слухи о твоей смерти оказались преувеличенными.
– Речь пока не о визитерах. Думаю, что в холле уже выстроилась вся многочисленная армия твоих слуг, – добавил Керкленд.
К парадному входу подкатил второй экипаж, и лакей помог сойти Джулии, Марии и Мастерсону. Адам протянул Марии руку:
– Ну что же, войдем в логово льва?
Она улыбнулась ему, желая ободрить, и взяла его под руку.
– Ведите меня, ваша светлость. – То был первый раз, когда они прикоснулись друг к другу после Хартли. Эффект был… стимулирующим.
Несмотря на тревожность, не оставлявшую его все время путешествия, Адам поймал себя на том, что рад возможности вернуться домой и заново войти в ту бурную реку, какая была его жизнью. В нем вызрела уверенность в том, что здесь он обязательно вернет себе прошлое.
Адам и сотоварищи вошли в поражающий своими размерами холл высотой в три этажа. Здесь было несколько десятков слуг.
Когда Адам с Марией вошли, в рядах слуг началось какое-то движение. Послышался шелест одежды. Мужчины кланялись, женщины приседали в реверансе. Куда бы он ни посмотрел, всюду встречал лучезарные улыбки. Эти люди, которых он не узнавал, искренне радовались, видя его живым. Он заметил несколько хорошеньких горничных, про себя понадеявшись, что у него достало порядочности не приставать к ним.
Трое старших слуг вышли вперед. Женщина средних лет, должно быть, служила домоправительницей. Одета она была безупречно и излучала уверенность и профессионализм. Справа от нее находился столь же безупречный дворецкий. Друзья Адама сообщили ему вкратце то, что касалось ключевых фигур его штата обслуги, поэтому он знал, что эту пару зовут мистер и миссис Холмс. Странно, что он помнил, как управлять этим большим домом, но понятия не имел, что ему делать с собственной жизнью.