Это же голос Агнесс!
Она подскочила, словно ее изо всех сил толкнули снизу, и, мгновенно одернув юбку, в ужасе уставилась на Десмонда, который смотрел на нее растерянно и непонимающе, словно пытался вспомнить, кто это.
– Вот вы где, милорд! – Наверху послышались шаги, и Марина, хрипло вскрикнув, ринулась в кусты, наступив по пути на снятый сюртук Десмонда. Так вот почему ее не колола трава, не студила земля! Впрочем, в те мгновения она бы не заметила и горящих угольев! А он…
Марина снова вскрикнула, заломив руки, – и замерла, увидев перед собой какую-то женщину. Каштановые волосы играли под солнцем, выбиваясь из-под шляпки, темно-бордовая амазонка облегала миниатюрную фигурку как перчатка.
– Марион? Вы здесь? – воскликнула Джессика. – Вы не видели Десмонда? Я хочу сказать ему, что собираюсь съездить прокатиться, возможно, заеду в деревню, так не будет ли у него каких-нибудь… Что с вами, Марион?!
Марина покачнулась и почувствовала, как маленькие, но сильные руки подхватили, поддержали ее, тряхнули:
– Что с вами? Oчнитесь! О господи…
Марина оперлась о плечо Джессики и близко глянула в испуганное лицо, черты которого расплывались в обморочном тумане, застилавшем ее глаза.
– Ни-че-го, – выдавила она.
– Вас кто-то напугал? Bы упали? Да в чем дело?! Десмонд! – крикнула было Джессика, но Марина, вмиг очнувшись, выпрямилась, стиснула ее руку.
– Молчите! Не зовите! Он там… там Агнесс…
Вспыхнуло в глазах: сюртук уже услужливо расстелен, и Агнесс, решив, что это – готовое ложе для нее, привычно валится навзничь, задирает юбки, раздвигает ноги, призывно окликает… и Десмонд падает на нее с той же готовностью, с какой он всегда повинуется ее окликам, ее командам, ее желаниям!
Марина схватилась за грудь. Рыдания душили ее. Никто, никто не должен узнать!
Она отвернулась, чтобы скрыть от Джессики лицо, чтобы не выдать себя, но ноги отказались ей служить. Она рухнула на колени, согнулась, уткнувшись лицом в траву, и зашлась слезами, такими обильными, что она едва не задыхалась, захлебывалась, слепла от них.
– Агнесс… – медленно произнесла Джессика. – Значит, ты увидела его с Агнесс? О бедная, бедная моя девочка, так, значит, ты тоже любишь его?
Марина не ответила. Нечего было отвечать!
Еще одна несостоявшаяся прогулка верхом
– Ну-ну, моя дорогая! Успокойтесь, и… давайте переоденемся. Посмотрите, во что вы превратили свое чудесное платье, – с ласковой настойчивостью сказала Джессика.
Марина опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшее лицо за волной распустившихся кудрей. Нет, Джессика вовсе не пятна имеет в виду… платье зеленое, под цвет травы, к тому же она лежала на его сюртуке. Но ткань кое-где порвалась, когда Марина пробиралась сквозь кусты, а потом она залила подол водой, умываясь уже у себя в комнате. Сюда ее тоже привела Джессика – сторонясь людей, по какой-то обходной лестнице, чтобы никто не мог увидеть, в каком состоянии кузина Марион. Все это время она молчала, только иногда глубоко вздыхала, и Марине слышалось в этих вздохах сочувствие и понимание. И только теперь, помогая расстегнуть шнуровку Марине, Джессика тихо заговорила о том, о чем они обе неотступно думали:
– Ничего нет удивительного, что ты влюбилась в него. Я заподозрила это еще в нашу первую встречу – ты так ревниво на меня поглядывала. Но лучше забудь его. Поверь мне, дорогая: забудь!
– Да лучше мне в лодке без дна пуститься по морю, чем пережить такое еще раз! – пылко воскликнула Марина.
– Никогда не говори «никогда», – усмехнулась Джессика. – Десмонд способен вынуть у женщины сердце и забавляться им, как неразумное дитя. Что до меня, то я думаю, сердце – совершенно ненужный орган. Оно только мешает в жизни, и, если бы у нас его не было, мы бы страдали куда меньше!
Марина прижала руки к груди и вздрогнула от боли, вспомнив, как колотилось ее сердце и как билось навстречу сердце Десмонда. Теперь у нее в груди пустота, молчание, тоска, а у него все так же стучит сердце? Или он уже закончил свои игры с Агнесс… уже кончил?
Она скрипнула зубами:
– О, будь он проклят! Я его ненавижу!
– И это – тоже от сердца, – рассудительно сказала Джессика. – Не надо его ненавидеть, не надо проклинать. Вы богаты, красивы, даже ослепительны, вдобавок отличаетесь пылким нравом. Забудьте о Десмонде! Найдите другого. Женщине, у которой есть любовники, совсем не нужен муж, ей даже не нужны дети.
Марина изогнулась через плечо и вытаращила на Джессику глаза. Предполагается, настоящая леди не должна даже слова такого знать – «любовник», не то что высказывать столь неприличные мысли! Впрочем, эти слова и эти мысли не идут ни в какое сравнение с тем, о чем думала сама Марина, а главное – как она себя только что вела!
– Ну что, я вас опять шокировала? – задиристо глянула Джессика. – Этого я и добивалась. Теперь вы не позволите Десмонду себя снова мучить.
– Легко мучить тех, кто не может защищаться! – Марина отошла под прикрытие дверцы огромного платяного шкафа и принялась спускать с плеч платье.
– А вы защищайтесь! Защищайтесь, как можете! Наслаждайтесь каждым днем своей жизни! Вы свободны, а Десмонд обременен Агнесс, которая липнет к нему, как…
– Как банный лист, – хмуро сказала Марина, выпутываясь из мятой юбки.
– Что-что? – засмеялась Джессика, и Марина спохватилась: она ведь заговорила по-русски. А что такое банный лист и почему он липнет, в жизни не понять ни одному иностранцу, не стоит и пытаться объяснять.
– Я хотела сказать, как пиявка, – отозвалась она, изгибаясь и заглядывая себе за спину: не осталось ли на нижней юбке влажных пятен. Панталоны, конечно, лучше бы переодеть, да и вообще не мешало бы помыться, однако не станешь же затевать ванну при Джессике. Она сразу все поймет! И без того Марине кажется, будто Джессика обо всем догадалась и только из деликатности не называет вещи своими именами, а как бы ходит вокруг да около.
– Вы, верно, влюбились в Десмонда еще в России? Встретились с ним в какой-нибудь романтической обстановке и вообразили, что он женится на вас? – вдруг прямо, почти грубо спросила Джессика. – Однако браки между кузенами не очень хороши для будущих детей, к тому же…
– Мы не по крови кузены, а по свойству, – зачем-то соврала Марина. – Мой покойный батюшка – брат жены графа Чердынцева, брата покойной леди Маккол.
– Да? – удивилась Джессика. – А мне помнится, Десмонд представил вас как родную племянницу своей матушки… Впрочем, вам виднее. Я, наверное, что-то напутала. Дело ведь вовсе не в этом! Будь вы никакой не кузиной, а даже любовницей нашего дорогого Десмонда, на которой он тридцать раз обещал жениться, я бы все равно сказала вам, Марион: держитесь от него подальше! Для пылкой, любящей, страстной женщины быть рядом с таким мужчиной – это саморазрушение. Десмонд – человек холодный. А холодные люди – вообще великие эгоисты. В них действует более ум, нежели сердце; ум же всегда обращается к собственной пользе, как магнит к северу. Любить ради самой любви, а значит, не зная для чего, есть дело нашего, женского, бедного, безрассудного сердца! Десмонду нужна жена такая же, как он сам. Женщина, для которой имя и звание леди Маккол будет звучнее всех ласковых слов, которых никогда не удостоит ее равнодушный супруг. Ее одинокую постель будет согревать горделивое сознание того, что он все равно скован с ней узами брака и никуда не денется, пусть даже влечение к сотне женщин разрывает его на части. Она будет удовлетворена властью над этим великолепным замком, над сонмом трепещущих слуг, над арендаторами, которые в ее присутствии низко кланяются, сняв шляпы, а их неуклюжие жены делают уродливо-почтительные реверансы… О, конечно, это должна быть сильная женщина! И если даже муж не сможет полюбить ее, он будет покорен ей – в своем роде, конечно. Он никогда не посмеет заточить ее, скажем, в башню, обрекая на быструю или медленную смерть, как обрекали многих леди Маккол, начиная со злополучной Элинор. Ведь она будет держать в руках все бразды правления хозяйством, муж будет без нее абсолютно беспомощен. И знаете, когда настанет пик ее торжества? Когда она воспитает своего сына, будущего лорда Маккола, в ненависти и презрении к его отцу! – Голос Джессики взмыл до высокой, почти торжествующей ноты и вдруг оборвался коротким рыданием.