– Правитель? – вопросительно Найл взглянул на Дравига.
– Разумеется. Как посланник богини, ты распоряжаешься жизнями всех, кто зависит от нее.
Найл окинул взором коленопреклоненную толпу, неподвижностью напоминающую пауков; все показалось ужасно нелепым. Затем посмотрел на Дравига и отказался от мысли велеть им подняться. Вместо этого он поспешил по ступеням к ожидающим внизу колесничим. Когда проходил мимо Мерлью, та приподняла голову; в глазах озорная усмешка. Найл был благодарен ей за это.
Через шесть недель после того, как был заключен договор о примирении, Найл отплыл из бухты на судне под командой Манефона; сопровождали его Симеон и брат Вайг. Главной целью было выполнить зарок, что он дал себе, покидая родную пещеру: возвратиться и похоронить отца с воинскими почестями. Когда о своем намерении он заявил на Совете Свободных Людей, те тотчас высказались за то, чтобы прах Улфа был погребен в мраморном мавзолее на главной площади города. Найл же выступил против предложенного (отплыть с флотилией кораблей, а по возвращении устроить факельное шествие). Не желая лишний раз спорить, он ускользнул на рассвете, о конечной цели путешествия предупредив лишь мать.
Утро выдалось яркое и безоблачное, но в стойком северозападном ветре неуловимо присутствовал запах осени. Подвижный треугольный парус позволял идти строго на юг – курс, по словам Манефона, непременно ведущий к тому месту, от которого Найл отплыл три месяца назад.
Он стоял, опершись руками о планшир, и пристально вглядывался в морскую даль – барашки волн, отражали солнечный свет. Вновь он ощущал неизъяснимый восторг при виде воды, словно она сама по себе была волшебным веществом, скрывающим в себе тайну счастья. Созерцая постепенно тающую линию берега, он уютно, как бы со вздохом расслабился; душу пополнила восторженная уверенность, что жизнь бесконечно богата и щедра на воздаяния.
Кстати, такое, чтобы расслабиться и подумать о своем, случилось с ним впервые за много недель. Правителем, оказывается, быть ох как непросто; совсем не то, что думалось раньше. Три дня после принятия договора о примирении город ходуном ходил от шумных вакханалий – ночи напролет! Впервые за два столетия мужчинам и женщинам дозволялось быть вместе открыто, и детей выпускали из детских, чтобы приобщились к празднеству. Руну, Мару и Дону носило где-то ровно сутки, во дворец возвратились с гирляндами цветов на шее, мордашки размалеваны. Вайг так набрался, что весь третий день провалялся в бесчувствии, а наутро очнулся с головной болью – такой, что думал, не выживет. Сам Найл в гуляньях не участвовал; все три дня он провел считай взаперти с Советом Свободных Людей, работая над новым трудовым распорядком, который заменил бы принудительный труд.
Поначалу, казалось, все достаточно легко: люди теперь свободны, и каждый может заниматься всем, чем хочет. Но тут кто-то верно подметил, что при эдаком раскладе никто не захочет выбрать себе черную работу: чистить канализацию, вывозить мусор. Так что, в конце концов, сообща решили: на данный момент все существующие должности сохранить, и за любое нарушение – под суд. Правда, приняли единогласное решение: на работу люди являются сами, никак не строем под надзором бойцовых пауков, и не под командой служительниц.
Едва разобрались с этим – пошла дискуссия, как быть с рабами: считать их также свободными и позволять жить, где им вздумается? Ведь не их, в конечном итоге, вина, что они выродки. Но все-таки решили, что им и так хорошо; пусть живут, где жили, и не надо вносить сумятицу, предлагая вольный выбор работ. Разницу внесли только в формулировку: отныне они не рабы, а «неголосующие жители».
Что касается других вопросов – статуса служительниц, права свободного перемещения, системы общественного транспорта – все решили оставить на своих местах. Правда, было одно принципиально новое решение: мужчинам и женщинам позволяется жить вместе, обзаводиться хозяйством, а детские интернаты упраздняются. Когда Найл поделился решениями с Дравигом, главный советник с явным облегчением поздравил Найла с такой взвешенностью и умеренностью в подходе.
Начальником личной охраны Найлу назначили статную темноволосую девушку по имени Нефтис. Наутро после ночного карнавала она разбудила Найла сообщить, что почти никто не явился на работу. Выходя разобраться, в чем дело, Найл едва не запнулся о пьяного, забывшегося прямо под порогом; на улице обнаружил еще с полдесятка, вповалку лежащих в сточных канавах. Нефтис же велел объявить: сегодняшний день считается выходным, но только чтобы завтра все вышли на работу. Следующим утром на работу явилась в лучшем случае четверть. Найл снова велел Неф-тис объявить этот день выходным, предупредив однако, что тот, кто не явится на работу завтра, будет наказан. Когда же на следующее утро на работу явилось лишь около трети, Найл пошел советоваться к Дравигу; не прошло и часа, как не проспавшийся толком люд уже шагал строем под надзором бойцовых пауков и щелкающих бичами надсмотрщиц. Прогулы прекратились: бойцы и служительницы опять взялись за дело. Как ни странно, сами слуги, очевидно, были вполне довольны, что все пошло по-старому.
Однако дальше в тот же день перед Найлом возникла дилемма куда серьезней. В одной из аллей был обнаружен труп с торчащим в груди ножом. В подвале поблизости наткнулись на спящего, с выпачканной в крови одеждой. Это был некий гужевой по имени Отто; он открыто признал, что в ссоре из-за девчонки прирезал своего приятеля.
Найл послал за Симеоном спросить совета. Тот сказал, что по закону города жуков, виновных в умышленном убийстве казнят. От таких слов Найл пришел в ужас. Однако нельзя было не согласиться с Симеоном: если убийце сойдет с рук лишь потому, что дружка он порешил в пьяном виде, это посеет безнаказанность. В городе пауков случая такого рода не было на памяти ни у кого. Убийцу пока заперли в пустующем чулане (тюрьмы как таковой в городе пауков не было: любые проступки обычно карались смертью). Мысль о казни собрата казалась Найлу варварской; о строительстве тюрьмы и пожизненном заточении – того хуже. Он посовещался с Дравигом, нельзя ли сослать преступника куда-нибудь с глаз долой; паук заметил, что это почти верная гибель: отдаленные места полны опасных диких существ. После бессонной ночи Найл с облегчением узнал; негодяй Отто выручил тем, что повесился в чулане. Правда, когда Нефтис сообщила эту новость, Найл ощутил, будто с прошлого дня постарел лет на десять.
В первые недели своего правления Найл проводил время в основном за законотворчеством и планированием. На рассвете его будила Нефтис, и прием управленцев и советников нередко шел уже за завтраком. Утро обычно проходило в разъездах по городу и окрестностям. Найл планировал, как лучше расставить людей по местам (ремонт гавани, он прикинул, займет лет пять). Во второй половине дня Найл посещал заседания Совета, нередко затягивающиеся до позднего вечера. Домой возвращался уже таким измотанным, что сил хватало не больше чем на час: смаривал сон. Сдерживая зевоту, он вежливо выслушивал Сайрис: что там произошло за день, какие хлопоты были по хозяйству. Заканчивалось, как правило, тем, что Найл засыпал на горке подушек, а Сайрис накрывала его одеялом, задувала свечи и велела служанкам и музыкантам потихоньку уйти из комнаты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});