макулатуру, но я сделала еще одну ошибку и перелистнула на страницу с фотографией. И правда, голубки выглядели счастливыми — аж тошно! Оглядев длинноногую модель (мне до нее было как до Пекина раком), сразу почувствовала себя серой мышью. Если такая сногсшибательная красотка из мира шоубизнеса, привыкшая к публичности, не смогла удержать Костю, куда уж мне? Снова вернулись сомнения и мысли, что одной лишь любви недостаточно, и диаметрально противоположные интересы рано или поздно встанут между мной и Костей.
— Мар-га-ри-та, — пропел Костя пока я как истукан пялилась в стену.
— Да, я здесь, — покачала головой, отгоняя навязчивые мысли. Не заметила, как музыкант оставил пульт, и, крутанувшись в кресле, развернулся ко мне, пристально вглядываясь. — Прости, я задумалась.
— О чем? — не вставая, оттолкнулся ногами от пола и подкатился ближе.
— О том, — тянула, придумывая, что бы сказать, — что у тебя специфического формата отношения с девушками: соблазняешь, а потом заставляешь умирать от тоски в мрачной, лишенной воздуха и света, студии звукозаписи.
Я отшутилась, желая спрятать собственные чувства и эмоции, и Костя, конечно же, улыбнулся в ответ, но мне показалось, что его укололо мое замечание. Язык мой — враг мой!
— Прости, знаю, что не так ты мечтала провести день, — он взял мои руки, словно согревая их в своих ладонях. — Я самый худший парень на свете, но я исправлюсь!
— Не преувеличивай, — решила растормошить его и показать, что совсем не обижаюсь и не злюсь за столь долгое ожидание, — ты паршивый, но не худший.
Несмотря на мои усилия, выражение Костиного лица осталось серьезным.
— Знаешь, — и снова этот его таинственно-магнетический взгляд, — ты напоминаешь мне алмаз. — Я вопросительно вскинула брови, и он продолжил: — Сейчас с шероховатостями и неровностями, но со временем засияешь не хуже бриллианта.
— Получается, мне нужен ювелир, — подалась вперед, приблизившись к его лицу, — настоящий Мастер? — шепнула.
Костя не разочаровал меня и процитировал известную книгу:
— «Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!»8 — в тишине студии голос прозвучал как раскат грома, заставив от неожиданности обернуться даже Кирилла.
Вот так, понимая друг друга с полуслова, засомневаешься, что мы с Костей не совместимы. Сразу захотелось прижаться к нему, чтобы ощутить эту «настоящую, верную, вечную любовь». Не стала себя сдерживать и перебралась в кресло, усаживаясь на колени парня.
— Скажи, что все будет хорошо, — попросила, заглядывая в глаза. Говорят, они не лгут.
— Все будет хорошо, — повторил. — Ты все еще сомневаешься во мне?
Я сомневалась во всем в этом переменчивом мире, только не в нем. Он успел доказать мне свою несгибаемость и упертость. Тогда, получается, дело во мне? Это я боюсь, что слишком слабая и не справлюсь с теми препятствия, которые, по словам всего Костиного окружения, меня ждут?
— Я верю тебе, мне хорошо с тобой, но я не представляю, какое будущее нас ждет. Мы…наши жизни слишком разные…
Костя слышал это уже не раз, но не уставал успокаивать меня. Сколько надо иметь терпения? Или насколько сильно любить?
— Ты слишком много об этом думаешь.
— Как планировать свою жизнь, если нет уверенности в завтрашнем дне? — для меня это было сродни безумию.
— Зачем ее планировать? — как тонкий психолог задавал вопросы, пытаясь добраться до корня проблем, раскопать в чем причина моих страхов.
— Потому что иначе это хаос.
— Этот хаос и называется жизнью. — Видимо, устав доказывать свою правоту обыденным языком, он перешел на научные термины. Решил, раз я рационалистка, задавить меня логикой. — Знаешь, что такое энтропия?
— Мера беспорядка в системе, — непонятно откуда всплыло это знание, буквально отскочив от зубов. Школьные годы все-таки не прошли даром.
— Даже наука полагает, что мир и все, что в нем заключено, полнейший беспорядок. — Тут бы я поспорила, но молча слушала, стараясь вникнуть в суть его лекции. — Ученые вывели столько формул и законов, стараясь объяснить те или иные явления, выявить их закономерности, стремясь все подчинить логике, упорядочить, но даже они оперируют таким понятием как мера неупорядоченности. Ты заметила, что чуть ли не на каждое правило существует исключение? Всегда найдется какая-нибудь молекула, что не подчиняется установленным законам. Потому что нет ничего идеального.
— А как же идеальные системы? — порылась на задворках памяти, — Идеальные газы? — припомнила пример, который так не вовремя пробудил Костино детское чувство юмора.
— Уверена, что хочешь поговорить о газах? — По моему, наверняка, хмурому лицу он понял, что хохма не прошла, и снова пустился в рассуждения: — Это очередное допущение. Считай, что и мы с тобой еще одно исключение из правил.
— Своего рода идеальные газы? — я отчаянно пыталась проникнуться его настроением и приобщиться к вере «счастье в хаосе», не обращая внимания на неудачный пример.
— Да что ты заладила про эти газы?!
— Это ты начал про энтропию!
— В общем да, мы с тобой газы! — громко заключил. Звукорежиссер, отвернулся, пряча улыбку. — Сегодня мы на целый день зарядили Кирилла позитивом. Да, друг? — глянул через плечо.
— Еще как, чувак, — кивал головой.
Все веселились, и только я одна во всем нахожу негатив. Может, просто пессимистка?
— Не представляла, что у тебя такие познания в области точных наук, — поделилась внезапным озарением.
— Думала, я умею только, как говорит Андрей, бренчать на гитаре? — Мое замечание несколько задело его. — Или, если я рано добился популярности, то больше ни к чему не стремлюсь, и у меня нет других интересов?
Я тут же поспешила объяснить, что никогда не умоляла его умственных способностей.
— Нет, думала, что одержимость музыкой преобладает над всеми другими аспектами твоей жизни.
— Одержимость? — его позабавило такое определение. — Звучит как диагноз.
— Причем неизлечимый, — заметила.
— На самом деле, параллельно с одержимостью музыкой, — особенно язвительно произнес последнюю фразу, — я заочно учился в институте.
— И какой факультет?
— Кибернетики.
Я тут терзаюсь мыслями о невозможности совместного будущего, когда на деле еще столько не знаю о человеке, в которого влюблена. Надо перестать бежать впереди паровоза.
— Не предполагала, что тебе интересно нечто подобное.
— Не сказал бы, что горел всей душой к этому делу, — не тая, признался, — но родители твердили, что я должен иметь настоящую профессию. — Типичная семьи в таких ситуациях. — Но я ни о чем жалею. Мне нравилось периодически погружаться в иную, не творческую, среду. И это в какой-то мере окончательно меня убедило, что я не хочу заниматься ничем другим, кроме как музыкой.
Трогало, что Костя делится подобными вещами, открывается мне и подпускает все ближе. Каждый день я находила в его личности новые грани, и не могла