В пользу доводов Шеннон говорил еще один факт: с тех пор как Хаггинсы стали управлять Флит, резко участились случаи побегов. Должники предпочитали кандалы Ньюгейта издевательствам тюремщиков.
— Все сбежавшие должники — это потери кредиторов!
Весной 1723 года Хаггинсы грабили двести девять несостоятельных должников, не считая более пятисот человек, вырванных из их лап родственниками. Пусть родственники не подвергались таким же мытарствам, но часто случалось, что при их посещении тюрьмы Хаггинсы, стремившиеся усилить давление на неаккуратных плательщиков сознательно издевались над их женами и детьми.
Филипп Глэсби и Ребекка Стэндиш с самого рождения жили в неволе. Они знали каждый уголок тюрьмы, который всегда мог превратиться в площадь для игр. По странному стечению обстоятельств тревогу у них вызывал город за стенами тюрьмы, жители огромного Лондона. Воображение заменяло им свободу: они жили среди ужасов Флит, но не замечали их.
Впрочем, если девятилетний Филипп по-прежнему ничего не видел, Ребекка, которая была на три года старше мальчика, постепенно все меньше заблуждалась относительно окружавшего их мира.
Первого июня, когда они забрались на щипец крыши башни дома Убогих, откуда могли видеть главный двор, берега Флит и любоваться солнцем, садящимся за крыши Лондона, Ребекка произнесла:
— Да поможет нам Господь выйти отсюда!
Филипп так и подпрыгнул:
— Что?
— Мне хотелось бы жить в Италии или Греции, — продолжала девочка. — Здесь очень пасмурно. Я поеду туда, где светит солнце, где все залито светом, где растут приморские сосны, как в поэмах Вергилия, где голубое море, а не эта вонючая, грязная Флит!
Ребекка не сводила глаз с горизонта.
— Ты серьезно? — заволновался Филипп.
— Конечно. Неужели ты никогда не мечтал выбраться отсюда?
— Я об этом никогда не думал. По правде говоря, я вижу себя только во Флит.
— В таком случае мне тебя жаль.
Ребекка менялась. Ей не хотелось играть, она стала меньше улыбаться. Филипп заметил, что вокруг Ребекки стали виться другие мальчики, жившие в тюрьме.
— Да, у меня тоже есть мечта! — поразмыслив, сказал Филипп.
— Вот видишь!
— Однажды я стану знаменитым гладиатором!
— Как Спартак?
Филипп растерялся:
— Э… нет. Я его не знаю. Скорее, как Джеймс Миллар или Батлер, ирландский титан!
— Приятная новость!
— Не смейся, я все предусмотрел. Когда мне исполнится пятнадцать, я поступлю в школу Джеймса Фигга на Оксфорд-роуд, потом придумаю коронный удар, который будет назван моим именем, и стану новым идолом арены Хокли-ин-зе-Хоул!
— С твоими тощими ногами это будет забавно.
— Я вырасту!
Ребекка пожала плечами:
— Это игрища драчунов, да и все знают, что они договорные. Это ловушка, чтобы ограбить спорщиков. Потерять два шиллинга, чтобы полюбоваться, как Бенни Московит якобы проламывает башку Великому Хищнику Гибернии? Нет уж, спасибо. А какое смешное имя ты придумал? Пандар Трои? Голиаф Флит?
Обиженный Филипп покачал головой:
— Если ты сходишь со мной в Хокли, хотя бы один раз, ты поймешь, что не знаешь, о чем говоришь! Гладиаторы проливают слишком много крови на арене, чтобы притворяться. Ты можешь смеяться, но я стану гладиатором и заработаю достаточно денег, чтобы погасить долги моей матери! И тогда, возможно, ты увидишь, как мы уедем в Италию, гораздо раньше, чем ты. Это я тебе говорю!
— Да не сердись ты!
— А? Но почему бы и нет?
— Потому что не все так просто.
Дети долго молчали.
Во дворе тюрьмы появилась Шеннон. Она вернулась из «Красного мундира». Как и каждый вечер, была сделана перекличка узников, которые пользовались правом выходить в город.
Затем Шеннон навестила других заключенных, в том числе пожилую даму, которой она всегда приносила краюшку хлеба.
В свои двадцать шесть лет Шеннон выглядела на десять лет старше. Она была очень худой, но ей приходилось выполнять тяжелую работу, и она больше заботилась о других, чем о себе. Она терпела многочисленные лишения, была вынуждена постоянно отбиваться от похотливых ухаживаний надзирателей или узников-мужчин.
— Твоя мать святая, — сказала Ребекка.
— Да.
— Мы все должны брать пример с нее.
Шеннон заметила детей, сидевших на крыше башни, и помахала им рукой.
— Знаешь, я не уверена, что она будет рада узнать, что ты собираешься драться на публике, словно дикарь, чтобы заработать себе на жизнь.
— Ты так думаешь?
— Она уже беспокоится за тебя.
Шеннон по-прежнему не удавалось обучить сына чтению и письму. Филипп запинался, пытаясь прочитать слова, переставлял буквы, путал слоги. Доктор Ли, отбывавший заключение в Господском доме, осмотрел его, думая, что у мальчика не все в порядке со зрением, но это оказалось не так. Отсутствие прогресса в обучении не имело объяснения.
А ведь Шеннон сделала на учебу ставку, надеясь обеспечить сыну будущее, она, которой посчастливилось получить образование как родной дочери сеньора. Шеннон очень страдала, ощущая себя бессильной.
Ребекка погрузилась в мечты. Она вновь обводила взором весь Лондон.
Филипп процедил сквозь зубы:
— Греция, Италия, Хокли… В конце концов, все это мечты. Мы здесь и только здесь.
Ребекка увидела, как Шеннон вошла в Господский дом, и сказала:
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в Хокли?
— Да.
— На бой гладиаторов?
— Да.
— Я готова сделать над собой усилие.
— А!
— Для этого…
— Что?
— …Надо, чтобы ты, скажем, прочитал книгу от первой страницы до последней. Потому что я так хочу. Потому что это понравится твоей матери, а я люблю твою мать. Либо так, либо ничего.
Энтузиазм Филиппа немедленно погас. Прочитать несколько строк из объявлений о боях гладиаторов, напечатанных в «Постбое» или «Спектаторе», уже было для него мукой!
— Ладно, — тем не менее сказал он.
— Книгу?
— Книгу.
— Целиком?
— Целиком.
— Договорились?
— И ты проведешь со мной целый день в Хокли?
— Обещаю.
— За мной право выбора дня! И ты не сможешь оттуда уйти раньше времени. И ты должна будешь заплатить за два входных билета!
— Что ж, если так надо, только…
— Что?
Ребекка улыбнулась:
— Книгу выберу я.
Из осторожности она решила воспользоваться моментом.
Приключенческий роман.
После последних проектов основания колонии на юге Каролины, в том числе планов Августуса Муира, и благодаря хвалебной молве, ходившей об ученом труде некого Томаса Ламара из Чарльзтауна и о его путешествии по Саванне и Чаттахучи, лондонский типограф по имени Вильям Тейлор, раздобывший несколько экземпляров изданий Джека Варна с порнографическими виньетками, задумал более широко распространить это произведение, но полностью переписав содержание на манер приключенческого романа.