Читать интересную книгу Апокалипсис: р. от о.л. - Даниил Аксенов

  - Когда? - спрашиваю.

  - Как только туда доедешь.

  На моей памяти шеф впервые готов выползти из помещения.

  - Вас понял, - что ж, мои цели немного меняются. ЖЗ удостоил приватной беседы. Что бы это значило?

  Сворачиваю к Цветному, выгружаюсь рядом с двумя бронзовыми остолопами, прыгающими друг через друга (представляю, как они оба хотят, чтобы этот прыжок завершился!), и на ближайшей скамье обнаруживаю шефа. Его ярко-красный блестящий галстук привлекает внимание всех сорок в округе. Они летают над скамьей и обмениваются впечатлениями так, как это делают все птицы - глазами пожирают приглянувшуюся вещь, обдумывают увиденное, а результат размышлений выпускают через отверстие рядом с хвостом.

  - Присаживайся, Андрей, - предлагает мне ЖЗ.

  - Спасибо, постою, - шефу хорошо, его сороки не тронули, а о местах рядом с ним такого сказать нельзя.

  - Я хотел поговорить об этой Анне, Фантомасе, - говорил ЖЗ, смотря куда-то в сторону. - Считаю, что если будет возможность захватить ее живой, то лучше это сделать. Ее ранения должны позволить ей прожить чуть дольше тех нескольких минут, которые ты обычно отводишь под допрос.

  - Зачем, Виссарион Григорьевич? - мне кажется, что сейчас не до разговоров с Претендентами.

  - Я хочу знать, кто она такая, - отвечает шеф. - Это желание имеет отношение не только к делу. Оно еще и личное.

  Мои брови удивленно ползут вверх, а мой лоб становится все уже и уже. Я ничего не понимаю. Какое такое личное? ЖЗ - это робот без семьи, друзей и вредных привычек.

  - Но иногда личное для дела значит больше, чем все остальное, - загадочно добавляет шеф. - Все зависит от результатов.

  Я прошу и даже требую объяснений. Довольно с меня загадок! Мне только-только удалось встать на путь их разрешения.

  Шеф тяжело вздыхает, поднимается со скамьи и на его место тут же падает очередной плод размышлений сороки.

  - Понимаешь, Андрей, это все очень сложно, - медленно начинает переходить к сути ЖЗ. - Если вернуться к тому случаю... на двадцать два года назад... то, как знаешь, я руководил операцией. И принял непростое решение сохранить жизнь мальчику.

  Я молчу. Меня одолевают плохие предчувствия.

  - Это не было нарушением, - объясняет шеф, - мальчика проверили, он не представлял опасности, но обычно в подобных случаях мы уничтожаем всех причастных. Я просто пошел против традиции.

  Я все еще молчу. Что тут сказать? Даже полный идиот бы понял, к чему подводит ЖЗ.

  - У мальчика были неплохие способности для того, чтобы стать Хранителем. Даже очень хорошие. Я отдал его на обучение, собираясь следить за судьбой своего подопечного, а чтобы не возникало ненужных вопросов, слегка изменил в документах дату рождения.

  - Сдвинули на полтора месяца? - догадываюсь я.

  - Да, Андрей, да. И сам факт того, что мальчик среди нас, доказывает, что чудо тогда свершилось. Родители сумели сделать задуманное: их девочка стала мальчиком еще в утробе. Это, конечно, запустило аномалию, но мы быстро с ней справились. Понимаешь, Андрей? При родах не было никакой девочки и быть не могло. Плод был один. Я лично проверил.

  Представляю, как шеф это проверял, но меня сейчас волнует другое. Точнее, сразу две вещи. Личное - кажется, я знаю, кем были мои родители. И профессиональное - факты, показания, свидетельства указывают на то, что девочка все-таки была.

   Если кто-то думает, что открытие по поводу родителей тут же изменило мою жизнь, что я устроился на работу по выращиванию помидор и записался на курсы кройки и шитья, то он промахнулся. Меня воспитывали с большей энергией, чем сверхдеятельная девица тратит за всю жизнь на своего благоверного. А это значит, что я живу не для родственников, жен, детей, болонок, кошек, матрешек и отважных хомячков и даже не ради себя. Короче, у меня, как у Гарри Поттера, всегда был долг, но никогда не было родителей.

  Мой следующий визит - в бункер, где стоит железная клетка, в которой живет балбес, вынесший вопрос о гримуаре на семейный совет. Поначалу я хотел использовать балбеса в качестве маяка, чтобы проникнуть в Первый Дом, но теперь отказался от этой идеи.

  Павел Викторович Лазарев (он же 'балбес' - примечание для склеротиков, аутистов и альтруистов) прошел только один этаж, а с восьмого этажа, где он окажется, если попробует опять, очень трудно прокладывать себе дорогу на первый, даже используя лестницу. Нет, сейчас мне нужен более продвинутый маяк. Хотя ритуал и нереален, это не мешает к нему подготовиться.

  Расположение бункера-тюрьмы известно только заинтересованным лицам. Контора находится в подвале многоэтажного дома, принадлежащего одной стремительно растущей фирме (настолько стремительно, что она эвакуировалась из Москвы еще перед детскими домами). Я стучу в железную дверь и она распахивается усилиями толстого охранника в форме цвета 'мертвая серая гусеница с трупными пятнами'.

  Охранник помнит мое лицо (такое не забудешь - подтвердит любая девушка). Я прохожу мимо него, спускаюсь по гулкой лестнице и вскоре оказываюсь в комнате дежурного.

  Юра, вечный дежурный, рыжеволосый здоровяк с отстреленной ногой, сидит за деревянно-металлическим столом и разглядывает бумаги. Юра хмурится, морщится, шевелит губами, но все напрасно - бумаги практически не видны. Еще бы: прямо на них расположилась пара соблазнительных ягодиц, принадлежащих Марине, дочери Претендента. Марина находится чуть повыше своих ягодиц (я снова предупреждаю филологов - споры со мной вредны для здоровья). Девушка сосредоточенно читает вслух выдержки из Космополитен, повествующие о том, как правильно кормить грудью младенца, не снимая обтягивающего вечернего платья, бюстгалтера от Армани и колец на сосках.

  Заметив меня, Марина взвизгивает и радостно бросается мне на шею. Теперь Юра может увидеть свои бумаги! Но вместо того, чтобы жадно наброситься на них, он провожает печальным взглядом упорхнувшие ягодицы.

  - Ты пришел ко мне? Мы пойдем гулять? - щебечет крошка. Она одета в ярко-желтый свитер. Между ним и джинсами виден пупок.

  Что ж, дамочка частично права. Я пришел и к ней тоже.

  Внимательно смотрю на лучистые серые глаза и вишневые губки (во мне умер поэт, предполагаю, что он покончил с собой) и окончательно убеждаюсь в том, что передо мной яркий представитель той породы женщин, которых наш Манускрипт назвал 'наивными любящими тебя красавицами'.

  - Мы погуляем потом. Сейчас я занят. Хочу проведать твоего отца и заодно обсудить, когда его можно выпускать.

  Какие новости! Малышка удивлена. Ей наверное уже надоело приходить к своему отцу, висящему на цепях, как якорь от старой баржи. Она приветствует будущего освободителя сочным поцелуем. Примерно так целовала Наполеона Джозефина, когда он вытащил ее из цепких лап галапагосских дикарей (с тех пор на галапагосских островах живут одни черепахи - примечание для натуралистов и зануд).

  Я пользуюсь случаем, достаю из правого кармана серебряный медальон (стилизованный под старину, барышни такое любят) и произношу прочувственную речь о том, что мне бы хотелось сохранить на память о прекрасной, дорогой и единственной Марине хоть что-то... Можно даже просто прядь волос.

  Дамочка тронута до самого левого предсердия. Слезы катятся из ее глаз крупными блестящими жемчужными каплями (поэт во мне не просто умер, он долго агонизировал). Она готова дать все! Свитер, джинсы, туфли, трусики и свое самое доброе расположение.

  Но я непреклонен. У меня сейчас нет времени, чтобы наслаждаться добротой женщин. Ограничусь просто локоном.

  Наконец дело сделано. Прядь волос смочена слезами чистой девы (все читательницы Космополитена чисты по определению, там почти на каждой странице реклама мыла и шампуней) и положена в медальон. Осталось перейти ко второй части плана.

  За спиной Юры - обитая тусклым железом дверь. В ней три замка, большая щеколда и глазок. Заглядываю туда, открываю дверь в импровизированную камеру и подхожу к клетке. Павел Викторович, висящий на цепях в синем спортивном костюме, напоминает спелую сливу. Ему уже надоело так висеть, а хочется вырваться на свободу, похоронить жену, выдать замуж дочку и зажить человеческой жизнью. Его небритое одутловатое лицо грустно, а глаза... вот выражение глаз мне кажется любопытным и удивительным. Зрачки Претендента смотрят не на меня, а куда-то мимо моей головы, на стену. Я, конечно, не гордый, могу с легкостью отказаться от того, чтобы быть в центре внимания, но мне хотелось бы знать, что же там, за спиной, может быть интересней меня. Я оборачиваюсь и...

  Вообще до сих пор непонятно, почему объекты восемь так любят висеть вниз головой. Это уже второй раз, когда такая тварь свисает с потолка и хлопает продолговатыми моргалами, чего-то выжидая. Кстати, чего?

   Я вот не жду. Правая рука ныряет за пазуху за кольтом, а левая пытается сложиться в проверенный знак Водолея. Не успею совсем немного. О8 срывается с места и мчится к клетке. Попробуй попади в него на такой скорости! Пуля входит в стену, а Знак удается удержать.