– Кто это может быть? Из наших знакомых этого номера никто не знает, мне все на мобильный звонят… Ладно, пойду, отвечу…
– Лизка! Господи, Лизка, как хорошо, что ты трубку взяла…
Риткин голос звучал слабо, как через вату. Она даже и не узнала его сразу, таким он был глухим, пришибленным расстоянием.
– Лизка, а я тебе на мобильный никак не могу дозвониться… Срывает все время.
– Господи, Ритка! – закричала она в трубку, зачем-то прикрыв ее ковшиком ладони. – Ты чего так долго на связь не выходила? Я тебе тоже звонила, ты трубку не берешь… И почту каждый день проверяю…
– Ой, да тут такие дела, Лизка… В общем, попала я в переплет. Не было у меня возможности отзвониться, этот придурок меня практически в плену держал… Он чуть не убил меня, Лизка! Вот, с трудом вырвалась, потом расскажу… Лизка, я тебе из аэропорта звоню, из Гонконга, здесь у меня пересадка… Самолет через три часа, завтра к обеду уже дома буду, надеюсь. Ты квартиру мне освободи, ладно? Извини, Лизка, мне одной надо побыть, в родных стенах себя ощутить… Очень хреново себя чувствую…
– Да, Рит, конечно…
– Потом, когда в себя приду, встретимся… Ну ладно, пока! У меня деньги на телефоне кончаются!
– Пока, Рит…
Аккуратно положила трубку в гнездо, обернулась. Саша стоял у нее за спиной, глядел выжидающе.
– Это Ритка… Она приезжает завтра. Просила квартиру освободить. Надо собираться, Саш…
Произнесла последнюю фразу и отвела глаза, будто испугалась плеснуть в него растерянностью. Да, собраться, конечно, можно… А куда идти? Надо другую квартиру снимать, это понятно… Или хотя бы комнату… А денег где на комнату взять? Одолжить у знакомых? Да, надо одолжить… Надо срочно звонить по знакомым… А если денег никто не даст? Сейчас август, все после отпусков, безденежные… Борис Иваныч бы дал обязательно, но он вчера на семинар в Пермь укатил…
Сглотнула нервно, потерла ладонями виски, пытаясь утишить бьющиеся внутри колокольцы отчаяния. И опустила руки в изнеможении…
Саша подошел, обнял ее крепко-крепко.
– Тихо, Лизонька. Успокойся, мы что-нибудь обязательно придумаем. Я завтра поеду к своему приятелю, займу денег…
– А если он не даст тебе денег? Ведь может быть такое, Саш? Господи, что же нам делать…
– Мы обязательно что-нибудь придумаем, Лизонька. Обязательно.
– Да… Мы что-нибудь придумаем… Мы сейчас как Гуров с Анной Сергеевной из чеховской «Дамы с собачкой». Мы обязательно, обязательно что-нибудь придумаем… Только что мы придумаем, Саш?
Она обхватила его руками, заплакала, уткнувшись в плечо. И сама себе разрешила – совсем чуть-чуть надо поплакать. А потом… Потом надо жить как-то. И впрямь что-то придумывать.
И вздрогнули в унисон от короткого звонка в дверь, оторвались друг от друга. Она смахнула слезы со щек, произнесла с досадой:
– Неужели опять Герман? Боже, как не вовремя…
– Оставайся здесь, я сам с ним поговорю, – решительно шагнул в прихожую Саша.
Села на диван, чутко прислушиваясь, что происходит в прихожей. Голоса… Нет, это голос не Германа… Неужели… Женя?!
– Проходи… Проходи в комнату. Да, Лиза дома…
В проеме дверей появилась Женя, ласково подталкиваемая в спину Сашей. Лиза вскочила с дивана, улыбнулась ей навстречу:
– Женечка… Как хорошо, что ты пришла. Здравствуй…
– Здравствуйте, тетя Лиза. Да, я поговорить с вами пришла. С вами и с папой.
– Да, конечно… Конечно, поговорим.
– А вы что, плакали?
– Нет… То есть да, немного… Да ничего, ерунда, Женечка. Просто нам надо завтра квартиру освободить… А мы не знаем, куда идти… Так получилось, совершенно неожиданно.
– А чего не знать-то? Собирайтесь, идите в бабушкину. Я, собственно, поэтому и пришла… Дело в том, что я завтра собираюсь к нотариусу пойти, написать отказ от завещания.
– Жень, ты что… Как тебе такое в голову пришло? – тихо спросил Саша, удивленно глядя на дочь. – Ты представляешь, как мама к этому отнесется?
– Да уж… Я думаю, она, мягко говоря, не одобрит. Но ведь это моя квартира…
– Нет, Женечка, дорогая, нет! – Лиза решительно замотала головой, осев на диван от такой новости. – Нет, что ты… Папа правильно говорит…
Женя взглянула в ее заплаканное лицо, села в кресло напротив, заговорила тихо, чуть насмешливо:
– Вы сейчас носом шмыгнули, как маленькая бездомная девочка, теть Лиз… Я думаю, так оно и есть на самом деле – вы маленькая бездомная девочка, с добрым и чистым сердцем… Да и папа, по сути, такой же. Как там, теть Лиз, у Булгакова, про дом? Я забыла, напомните…
– Вот твой дом, вот твой вечный дом… – автоматически произнесла она, снова шмыгнув носом. И тут же опомнилась, махнула рукой: – Да при чем тут это, Жень… Мы же не Мастер с Маргаритой, брось…
– Да, вы не Мастер с Маргаритой, я знаю. Вы всего лишь дети святого Патрика. Знаете, я долго думала над всем, что произошло. И с вами, и со мной. И мне очень трудно было принять, перешагнуть через свою волю… Я ведь очень волевой человек, характером в маму, в бабушку, я знаю, что очень многого в жизни добьюсь. И квартира у меня со временем будет своя, еще лучше. Но не в этом дело… Я вдруг поняла, думая о вас, что должна научиться управлять своей волей. Ну, не соблазняться ею, что ли… Не идти на поводу. Это очень трудно, но так должно быть… По крайней мере, я попробую. Попробую соединить волю с сердцем… Ведь у меня тоже есть сердце, правда, теть Лиз? Доброе, наивное и честное?
– Да, Женечка, конечно… Но… Где ты сама будешь жить, если…
– Так с вами пока… В бабушкиной квартире всем места хватит. Тем более вас же беречь и охранять надо, как последних из могикан… А Машка к нам в гости приходить будет. И не беспокойтесь ни о чем – мамино возмущение я тоже на себя возьму… Жалко ее, конечно, но что поделаешь.
Она замолчала, смотрела на их растерянные лица. Потом засмеялась, хлопнула себя ладонями по коленям, поднялась из кресла:
– Ладно, обдумывайте пока. А завтра утром я вас жду… Да, папа, не забудь к нотариусу сходить, заявиться на бабушкино наследство! Ты ж теперь прямой наследник получаешься, единственный… Вот такие дела, дорогие мои. Ладно, я пошла, можете меня не провожать, я дверь захлопну…
Выйдя из подъезда, она медленно пошла по двору, заросшему кустами сирени между шершавыми тополиными стволами. Какие они привычные глазу, эти тополя, преданные и неказистые спутники шумной городской жизни. И здесь, в этом дворе, вон какие вымахали – выше дома…
Дотронулась ладонью до ствола, самого толстого и кряжистого, и оглянулась вдруг, нашла знакомые лица в проеме окна. Растерянные, счастливые лица. Ага, подняли ладони, помахали ей вслед… Совершенно одинаково, почти в унисон, улыбнулись. И улыбки у них тоже одинаковые. Счастливые люди в окне, дети святого Патрика, последние из могикан… Как хорошо, что счастливые.