Читать интересную книгу Искусство и жизнь - Уильям Моррис

Теперь наступили другие времена, и на передний план, как плоды той же системы, выходят иные пороки. Я хочу теперь указать на невозможность при этой системе заниматься трудом, привлекательным для работающего человека. Я хочу повторить, что эта грабительская (нет другого более подходящего слова) система растрачивает впустую всю доступную цивилизованному миру рабочую силу, побуждая многих людей ничего не делать, а многих, гораздо большее число, не делать ничего полезного, на тех же, кто занят действительно полезной работой, взваливать непосильное бремя. Ибо поймите раз навсегда, что «фабрикант» прежде всего ставит перед собой цель производить посредством труда, похищенного у других, не товары, а прибыль, то есть «богатство», которое производится помимо и сверх средств существования для его рабочих, помимо расходов на амортизацию машинного оборудования. Его нисколько не волнует, реально или фальшиво это «богатство». Если оно продается и доставляет «прибыль», тогда все в порядке. Из-за богатых людей, имеющих больше денег, чем они могут разумно потратить, и потому готовых платить за фальшивое богатство, в их среде возникает расточительность, а из-за бедных людей, которые не могут себе позволить покупать стоящие товары, возникает также расточительство и здесь. Таким образом, спрос, который «удовлетворяет» данный капиталист, — это ложный спрос. Рынок, на котором он продает товары, оснащен печальным неравенством, созданным грабительской системой капитала и заработной платы.

И если мы хотим обеспечить всех радостной, привлекательной и полезной работой, то должны решительно избавиться от этой системы. Первый шаг к тому, чтобы сделать труд радостным, состоит в том, чтобы передать средства, которые сделают труд плодотворным, то есть капитал, включая землю, машинное оборудование, фабрики и т. п., и руки общества для использования их на благо всех людей без различия, так чтобы все мы могли заниматься «удовлетворением» действительных «потребностей» всех и каждого, то есть чтобы все могли работать ради средств к жизни, а не ради удовлетворения запросов рынка, не ради прибыли, то есть силы, принуждающей людей трудиться вопреки их воле.

Когда этот первый шаг будет сделан и люди начнут понимать, что природа научила их трудиться, чтобы не умирать с голоду, когда они перестанут быть такими глупцами, чтобы позволять кому-либо обкрадывать себя, когда наступит этот счастливый день, — мы не будем больше обязаны платить дань расточительству и в результате в нашем распоряжении окажется гораздо больше полезной рабочей силы, которая позволит нам жить в границах благоразумия, так, как нам хочется. Нас уже не будет подстегивать и гнать страх голодной смерти, который сейчас на большинство людей в цивилизованном обществе давит не меньше, чем на обыкновенных дикарей.

В обществе, где растрате труда уже не будет места, первоочередные и самые очевидные потребности станут столь легко удовлетворяться, что у нас будет время осмотреться и подумать, в чем мы действительно нуждаемся и что можно получить без чрезмерных затрат нашей энергии. Ибо страх перед бездействием, нередко охватывающий нас, как только ослабевает натиск нынешней иерархической системы принуждения, рожден исключительно бременем чрезмерного и противного труда, которое большинство из нас вынуждено теперь нести.

Повторяю еще раз, что, на мой взгляд, привлекательность труда явится для нас настолько, первоочередной потребностью, что мы согласимся пожертвовать ради нее каким-то количеством своего досуга. Для достижения этой дели не потребуется слишком тяжелых жертв, но какие-то жертвы все же будут нужны. И можно надеяться, что в эпоху борьбы и революции в первых рядах окажутся люди, несогласные вечно мириться с жизнью, исполненной духа простой утилитарности, хотя невежды иногда и обвиняют социалистов в том, что они к подобной жизни стремятся. К тому же декоративная основа современной жизни уже прогнила насквозь и должна быть полностью заменена прежде, чем возникнут новые условия. От нее ничего не осталось; из нее не может возникнуть ничего, что могло бы удовлетворить стремления людей, освобожденных от деспотии коммерческой системы.

Нам нужно начать возводить декоративное начало жизни, ее физические или интеллектуальные, научные или художественные, Общественные или личные радости — возводить на почве труда, предпринимаемого с готовностью и энтузиазмом, с сознанием, что он приносит благо нам самим и нашим близким. Та совершенно необходимая работа, которую придется выполнять в первую очередь, отнимет лишь небольшую часть дня и потому не будет тогда обременительной, но она останется обязательной для нашего ежедневного распорядка, и потому она будет омрачать нашу радость, если мы не сумеем на время, пока она длится, сделать ее по крайней мере терпимой. Другими словами, весь труд, даже самый обычный, необходимо сделать привлекательным. Как это можно сделать? Ответ на этот вопрос будет дан в остальной части этой статьи.

Я знаю, что, в то время как все социалисты согласятся со многими из моих предложений, некоторым из них кое-что может показаться странным и опасным. Свои предложения я делаю без всякого намерения поучать, они просто выражают мое личное мнение.

Из всего уже сказанного мною следует, что труд, который необходимо сделать приятным, должен быть направлен к какой-то явно полезной цели, за исключением случаев, когда отдельные люди добровольно принимаются за труд просто для развлечения. Соображения безусловной полезности надо тем более принимать в расчет, чтобы облегчить обязанности, которые в противном случае могут вызывать скуку, — ибо в новых условиях общественная мораль, ответственности одного человека по отношению к другому, заменит мораль богословскую, то есть ответственность человека веред какой-то отвлеченной идеей. Затем — рабочий день станет короче. Но на этом не стоит сейчас настаивать. Ведь ясно, что если человек не будет трудиться попусту, то рабочий день может стать короче. Ясно также, что если рабочий день будет сокращен, то большая часть работы, теперь мучительной, станет совсем приемлемой.

Следующий момент, и очень важный, — разнообразие труда. Принуждать человека изо дня в день выполнять одну и ту же задачу без малейшей надежды изменить ее или от нее избавиться — значит превращать его жизнь в тюремное заточение. Это может себе позволить лишь деспотия, имеющая целью извлечение прибыли. Человек может легко выучиться и освоить по крайней мере три ремесла, чередуя сидячую работу с работой под открытым небом, требующей упражнений физической энергии, что поможет и тогда, когда потребуется затрата энергии умственной. Есть очень немного людей, которые не желали бы посвящать часть своей жизни необходимейшей и приятнейшей работе — обработке земли. Возможность разнообразить занятия будет обеспечиваться той формой образования, которая будет принята в правильно организованном обществе. В настоящее время все образование направлено к цели подготовить людей так, чтобы они заняли соответствующее место в иерархической коммерческой системе — одни как хозяева, другие как рабочие. Образование хозяев более связано с искусством, чем образование рабочих, но и оно тоже носит коммерческий характер, и даже в старинных университетах уделяется лишь небольшое внимание обучению, которое в конце концов не смогло бы принести какую-либо выгоду. Подлинное образование коренным образом отличается от этого; оно стремится обнаружить, к чему пригодны различные люди, и помочь им идти дорогой, которую они склонны выбрать. Поэтому в правильно организованном обществе молодежь в процессе образования будет обучаться таким специальностям, к которым у нее лежит душа и которые будут развивать и ее ум и ее тело. Взрослые также получат возможность учиться в тех же школах, ибо главной целью образования будет развитие индивидуальных способностей вместо теперешнего подчинения всех способностей великой цели — «деланию денег» для себя или для своего хозяина. Обилие талантов и даже гениев, подавляемых нынешней системой и развиваемых новой формой образования, сделает наш повседневный труд легким и интересным.

Рассматривая проблему разнообразия труда, я хочу обратить внимание на одну отрасль производственной деятельности, которая до такой степени пострадала от коммерческой системы, что едва ли можно утверждать, будто она вообще еще существует. Эта отрасль действительно настолько чужда нашему времени, что, опасаюсь, некоторым покажется трудным понять меня, и все же я должен сказать о ней, поскольку это на самом деле в высшей степени важно. Я имею в виду ту отрасль искусства, которая создается или должна создаваться обыкновенным рабочим, когда он занят своим обычным трудом, и должна очень правильно называться народным искусством. Это искусство, повторяю, больше не существует, ибо оно убито коммерческой системой. Но оно жило и, в общем, процветало с начала борьбы человека с природой вплоть до возвышения современного капиталистического строя. Пока оно существовало, все выходившее из рук человека украшалось им, подобно тому, как природа украшает все, что она создает. Пока ремесленник создавал ту или иную вещь, он столь естественно и без малейших сознательных усилий украшал ее, что часто трудно отличить, где кончается простая утилитарная часть его работы и где начинается декоративная. Возникновение этого искусства было необходимо, потому что труженик стремился к разнообразию труда, и хотя красота, рожденная этим стремлением, была для мира великим даром, однако то, что рабочий добивался в работе разнообразия и радовался ему, имело еще большее значение, потому что на все, что он производил, ложился отпечаток этой радости. Все это совершенно исчезло из труда цивилизованного общества. Если вы хотите получить орнамент, за него нужно специально платить; рабочего же заставляют трудиться над орнаментом так же, как он трудится над производством других товаров. Его вынуждают притворяться, будто он счастлив в своей работе, и в результате создаваемая его руками красота, которая некогда была утешением, превратилась теперь для него в дополнительное бремя, а орнамент — в один из капризов бесполезного труда, в едва ли не тягчайшие его оковы.